Владимир Булат - Лишь бы не было войны! Страница 27

пустынную площадь, на которой кто-то рассыпал воздушную кукурузу (на Украине

воздушную кукурузу (по-украински: баранци) делали еще во времена Тараса Бульбы).

Теплая южная ночь опускалась на землю, и уже появились первые парочки, а слева,

в доме, где до революции жил поп, располагался немецкий клуб с бюстом Гебхарда

Блюхера, обрамленный двумя рейсбаннерами.

— Почти в каждом украинском городе есть немецкий клуб, — сказал Антон. — А у

вас, выходит, всем заправляют янки?

— К сожалению.

— Странно… Очень странно… Вальдемар прав: у вас там не правильная история…

— "Для каждой нации правильная история равноценна ста дивизиям"? — процитировал

я Гитлера.

— Эх, Вальдемар, если ты думаешь, что там, где стоит статуя свободы, живут

неподкупные объективисты, ты очень заблуждаешься. Один английский публицист

писал: "Историю войны пишут победители".

— Это Джордж Оруэлл.

— Оруэлл? Не знаю такого. Стоп! Давай сверим: я буду называть фамилии, а ты

вспоминай, есть ли эти люди у вас… Парфенов?

— Не знаю…

— Детский писатель школы Гайдара… Кнут Гамсун?

— Норвежский писатель, сочувствовал фашистам.

— Совершенно верно, только не фашистам (фашисты — это в Италии), а

национал-социалистам… Невзоров.

— Есть! Он вел у нас на ЛТ патриотическую программу "600 секунд", а тут я его

видел в роли телеведущего.

— Карл Готт?

— Чешский певец и киноартист…

— Немецкий, немецкий киноартист чешского происхождения. Ему сейчас за полтинник.

Тут мы подошли к празднично иллюминированному киоску у нашего дома, и он

встретил здесь двух своих друзей — Стеценко и Безверхого. Безверхий написал пару

фантастических новелл в стиле Лемма и предлагал их Антону в ореховскую

пионерскую газету. Тот взял черновики и пообещал посодействовать.

Когда мы входили в подъезд, я сказал:

— У меня создалась такое впечатление, что в СССР живут только немцы и евреи.

Он остановился, подумал секунды три и ответил:

— По большому счету это так. Русский патриотизм безвозвратно утерян. На него

ставят лишь мечтатели или фанатики. Реальных сил только две: либо евреи

превратят Россию во враждебную Германии и Европе страну и погонят русских парней

убивать немецких братьев, либо мы воссоединимся с Германией и Европой на

принципах господства арийской расы. Видишь ли, через сто лет негры станут

господствующей расой США, уже сейчас…

Навстречу нам спускалась женщина лет тридцати с чертами Эдиты Пьехи, слабо

различимыми в тусклом свете лестничных лампочек, которая, видимо, слышала часть

нашего разговора и была знакома с Антоном:

— Здравствуй, Антон. Что-то тебя не видать. Совсем зазнался?

— Здравствуй.

— А это кто такой красивый?

— А это тот самый Вальдемар, который ленинградец, — и Антон слегка подмигнул

мне. — А это Галя.

— Очень приятно, — моя реплика.

— Надолго к нам?

— Не знаю. (Это зависело от моего прототипа на брегах Невы.)

— Ну, пока, — и она спустилась дальше.

— Это и есть бывшая жена начальника вокзала, — тихо сказал мне Антон. — Она

развелась с мужем еще десять лет назад и осталась жить здесь одна в

четырехкомнатной квартире.

— Десять лет назад… А сколько же ей лет?

— А сколько дашь?

— Ну, тридцать…

— Нет, ей сорок три года.

— Однако!.. Вы что? открыли секрет вечной молодости?

— Не без этого.

АВЕНТЮРА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой происходит не только то, что в ней описывается.

Стремление "гуманизировать" (которое весьма наивно полагает, что решило вопрос с

том, "что человечно") есть тартюфство, под прикрытием которого определенный род

людей стремится достигнуть господства.

Ф.Ницше.

Сон, а я уснул буквально на полуслове (мне постелили в зале, напротив тихо

рокочущего телевизора), был еще хлеще. Я познакомился с девушкой; сначала я

слушал лишь ее голос, и только потом сообразил, что она находится в утробе своей

матери, а я веду с нею беззаботную беседу, будто мы сидим на скамейке в парке, и

ведь ей еще находиться в таком стеснительном положении еще около двух месяцев.

Я очнулся на восходе солнца, которое уже окрасило обои в зале в розовый цвет

(залом в украинской квартире называется большая комната, даже одна из двух). Я

умылся и пошел на кухню, где возле окна висела целая вязанка сушеных окуней и

верховодок. Я съел три рыбки, запил квасом и через наушники, подсоединенные к

радио, прослушал новости: Генеральный Секретарь ЦК КПСС Алексей Иванович Архипов

посетил Львов и выступил перед партийной общественностью города; завтра будет

уложен последний рельс на АЯМе — Амуро-Якутской Магистрали; подписано

Постановление Совета Министров СССР о создании Зайсанского гидрозаповедника;

Народная Армия Ирана нанесла серьезное поражение сепаратистам в районе Захедана;

уже пять лет действует паромная переправа Одесса — Стамбул, приносящая сторонам

огромную прибыль и сокращающая путь от Одессы до Стамбула в четыре раза;

продолжаются ожесточенные бои ниппонских и марионеточных филиппинских войск с

повстанцами на южнофилиппинском острове Минданао; претендент на пост президента

США сенатор-республиканец Роберт Доул уверенно лидирует в предвыборной гонке,

чему способствуют разоблачительные материалы, касающиеся личной жизни Клинтона;

германские ученые в ряде опытов показали, что вирус имунодефицита Эйч не

представляет опасности для представителей белой расы и, благодаря этому,

распространен преимущественно в негроидных районах планеты.

Потом была воскресная юморина. Жванецкий (а он и здесь неплохо устроился)

повествовал об Оклахомском инциденте с присущей ему неподражательностью:

— Это ж надо до такого додуматься?! детсад и райотдел ФБР поместить в одном

здании! Во дебилы! Они б на каждом таком здании табличку вешали: "Американская

мечта"! чтоб всем сразу понятно было…

Из кухонного окна сквозь густые ветви деревьев я разглядел одиноко идущую через

площадь в нашу сторону девушку в красном визитном костюме и с чемоданчиком.

Интуиция подсказала мне, что это и есть тщетно ожидавшаяся вчера девушка Антона.

Все, за исключение главы семейства, затемно уехавшего на рыбалку в сторону

Токмачки, еще крепко спали, и я был вынужден сыграть роль гостеприимца. Девушка,

не ожидавшая увидеть на пороге искомой квартиры меня, вначале решила, что

ошиблась адресом, но я разубедил ее. Когда мы уже сидели на кухне, и я чистил

для неё рыбку, появился Антон, заслышав шум голосов. Он молниеносно оделся,

причесался, перемигнулся с нею, и они куда-то ушли. Я тоже подался побродить по

городу.

Если центральные улицы имели более современный, знакомый мне вид, то в закоулках

сохранилось множество незнакомых довоенных домов. Никто из многочисленных

прохожих не узнавал меня, да и я никого. Лица людей, виденных в детстве, гораздо

быстрее стираются из памяти, чем фасады домов. На дверях мебельного магазина

висела табличка "Требуются…", и тут же важное примечание: "Работаем по

субботам" (Вальдемар объяснил мне, что многие евреи соблюдают субботнюю

заповедь, и потому не могут найти иной работы, кроме шитья на заказ и уборки

помещений — служащие в Советской Стране принципиально трудятся шесть дней в

неделю).

Я дошел до парка (до того, где не было качелей и сидели старушки, курирующие

малышей — эдакая шпенглеровская утопия), где я в самом юном возрасте впервые с

удивлением, близким к паническому ужасу, обнаружил, что ящерица действительно

отбрасывает свой хвост (до того я знал это чисто теоретически). Потом сделал

большой крюк и оказался у по-монастырски замшелой стены ореховской больницы, где

я побывал лишь раз в жизни: в трехлетнем возрасте у меня было подозрение на

туберкулез (я произносил "беркулез"). К больнице, будто в назидание, примыкало

городское кладбище, в котором покоилась моя прабабушка — ровесница века, которая

в семнадцатилетнем возрасте записалась в один из ударных женских батальонов и

даже воевала (мама рассказывала, что прабабушка нашла в занесенном снегом

немецком блиндаже рецепт изготовления какого-то французского крема для лица в

красочной брошюрке, которую хранила еще полвека). Она закончила институт

благородных девиц в Минске, говорила на трех иностранных языках, а годы свои

провела за конторкой бухгалтера в райсобесе, и вспоминала французский лишь для