Распутин наш - Сергей Александрович Васильев Страница 27

Поручик остановился и поднял глаза в небо. Он уже забыл, когда видел звёзды. В промозглую прибалтийскую зиму вместо сухого российского снега с небес, не переставая, сыпался мелкий дождь. Только последние дни ударил лёгкий морозец, и зима стала похожа сама на себя. Землю прихватило твердью, снег скрипел под сапогами. Сейчас бы горячего чая с доброй порцией рижского бальзама… Но сначала — неприятный разговор с подчиненными.

Ход сообщения нырнул под ёлочки и закончился. Дальше можно было идти по мягкой хвойной подстилке. Полсотни шагов, и в темноте возник бесформенный бугор, от которого потянуло печным дымком, а ниже уровня земли забрезжил слабый свет, пробивавшийся через щель неплотно прикрытой двери. Пять ступенек вниз, привычный поклон в три погибели перед низкой дверцей. Приятное печное тепло нежно обнимает и гладит по замёрзшим щекам. Первая комната — для телефонов и порученцев. На дощатом столе — переносные аппараты фирмы «Н. К. Гейслеръ и Ко». Рядом, словно их детёныш, полевой телефон русского разведчика. Дневальные возятся у чугунной плиты, ставя чайники, разогревая большую кастрюлю с супом из офицерской кухни. Оторвались от работы, вытянувшись перед командиром по стойке «смирно». «Продолжайте», — кивнул поручик.

За тонкой дощатой перегородкой — штабная комната, она же — офицерское собрание, она же — обиталище командира.

— Все в сборе? — осведомился поручик, скидывая шинель на руки денщику.

Впрочем, можно было и не спрашивать. Пришли даже те, кто должен быть занят по службе. У двери, пожирая начальство глазами, застыл командир первого эскадрона подпоручик Надольский. С ним атаман Пунин познакомился в сентябре 1915 года в Офицерской стрелковой школе. Смышленый юнец, пылкий, романтичный, живо интересующийся военным делом и, подобно его сверстникам, беспрестанно мечтавший о геройских делах и боевых наградах.

Сидя за столом, лениво повернул голову, но даже не привстал командир второго эскадрона Станислав Булак-Балахович, переведённый в отряд корнетом из 2-го Лейб-уланского Курляндского. Хитрый, осторожный, одновременно горячий и храбрый. Идёт на самые опасные дела и почти всегда возвращается с добычей — сведениями о противнике и «языками». Вот кто обладает бесспорной харизмой командира! Но при этом фантастически тщеславен и себялюбив до комичности, как любой родовитый шляхтич. Офицеры в отряде дали ему прозвище «Стаська».

Рядом с ним — младший офицер эскадрона, брат погибшего атамана прапорщик Лев Пунин, третий брат — Александр и Сергей Фёдорович фон дер Лауниц. Все они и есть та самая романтичная военная поросль, мечтающая об атаках в полный рост с шашкой наголо. Как молодые жеребцы, бьют копытом и нервно косят глазом в ожидании звука горна.

Спокоен и невозмутим только офицер-сапер, поручик Илларион Ставский. У него работа такая. Нервные и горячие на этих должностях долго не живут.

Самый большой человек-загадка — подпоручик Николай Зуев, командир конно-горного орудия образца 1909 года. Один из самых юных кавалеров Знака отличия Военного ордена, участник русско-японской войны, о котором слагали песни, посвящали ему стихи, статьи и монографии. Коля Зуев — символ военной пропаганды. В 1906 по Высочайшему повелению был определён на казённый счет в Оренбургский кадетский корпус, а затем — в Михайловское артиллерийское училище. Осенью 1915 года подал прошение поручику Пунину и был зачислен в отряд на должность начальника артиллерийского отделения. Любитель нестандартных решений, жадный до книг и знаний, он и сейчас, не тратя времени даром, читает про малую войну Вильгельма фон Балка…

— Господа, — начал поручик Грибель, пройдя к краю стола и садясь на основательную кустарную табуретку, — я вынужден сообщить вам пренеприятное известие. Наш отряд сегодня в деле не участвует… И завтра тоже. Распоряжением командующего, мы переходим в подчинение Главному Управлению Генштаба. Нашим непосредственным начальником на это время назначен генерал Вандам, но выполнять пока неизвестное мне особое поручение мы будем под непосредственным руководством какого-то доктора в чине коллежского асессора. Простите, больше ничего не ведаю.

— Так это не беда, — раздался мягкий, обволакивающий баритон, — просветим-расскажем, ободрим-подскажем…

Присутствующие вскочили и повернулись на голос. В двери, полностью закрывая собой проём, стоял кряжистый широкоплечий мужик выше среднего роста, со сбитой на затылок «кубанкой» и торчащей из под неё вороной короткой причёской на прямой пробор, кавалерийскими усами под понтийским носом и глазами, отражающими скудный свет «керосинки», от чего зрачки казались узкими, кошачьими.

— Кстати, пользуясь случаем, — продолжил неожиданный гость, не обращая внимания на некоторое замешательство, вызванное своим появлением, — хотел бы высказать предложение об улучшении караульно-постовой службы. В данную минуту весь офицерский состав блиндажа можно считать условно уничтоженным.

— Прошу прощения, чем обязаны? — первым подал голос поручик Грибель.

Реплики посыпались одна за другой, будто в бочонке с бродящим вином выбило затычку.

— Какого чёрта?

— Не соблаговолите ли объясниться, что вы тут делаете?

— Кто Вас пустил?

— Где, черт вас побери, дневальные?

— Условно нейтрализованы, — лучезарно улыбаясь, сообщил пришелец, не реагируя на негатив, плещущийся среди офицеров, застигнутых врасплох его внезапным посещением. — Но не беспокойтесь, со здоровьем у них всё в порядке, рот вместо кляпа заткнул мятными пряниками. Сейчас прожуют и подадут голос.

Словно в ответ на его слова, из первой комнаты послышалось кряхтение и мычание.

— Скажите, любезнейший, — подпустив яда в голос, проворковал Булак-Балахович, делая первый, крадущийся шаг к вошедшему, — а вам не говорили, что в приличное общество не пристало являться без представления?

— Прошу покорнейше простить, — улыбнулся гость, — но мне казалось, что фронтовая обстановка делает некоторые скидки на досужие формальности и требования этикета.

— Ах сударь, какой вы, однако, непонятливый.

Корнет почти вплотную подошёл к гостю, и присутствующие офицеры, зная его шебутной, скандальный характер, ждали весёлой и поучительной развязки с принуждением новичка к мысли, что все места альфа-самцов заняты. Конечно же, офицеры догадались, что это и есть тот самый доктор, успели заочно возненавидеть его и жаждали хотя бы моральной сатисфакции после известия о вынужденном прозябании вне боевой работы. Появление на офицерском собрании без приглашения — прекрасный повод сделать это под вывеской обучения хорошим манерам.

— Приличные люди, попав в неловкое положение, обычно извиняются и покидают присутственное место. А вот непонятливых приходится выводить, — нараспев проговорил Булак-Балахович, беря гостя двумя пальцами за кончик воротника, — пока не найдётся тот, кто их представит, как положено…

— Да нет проблем! — ещё шире улыбнулся доктор, сделав неуловимое движение.

Корнет ойкнул, приподнялся на цыпочки и стремительно развернулся вокруг своей оси,