Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ) Страница 28

  - Илья Зерщиков, - в ответ назвал себя атаман. - А чего это твои воины так странно бегают, рывками, а не строем ходят?

  - Это новая тактика, придумана лично мной, - похвалился Павлов. - Суть в том, чтобы, не вступая в прямой линейный бой с противником, нанести ему как можно больший урон. Каждый боец бьется сам по себе, а если надо, то соединяется с другими в группу. Вот сейчас они отрабатывают бой в лесном кустарнике. Царские полки на марше будут обречены, а если организуют преследование, то потеряют еще больше. То же самое, что и действие нашей конницы в степи, несколько залпов и отход на другие позиции.

  Распрощавшись с новоявленным полковником, Зерщиков поехал домой, по дороге размышляя, что как ни крути, а Булавин все же может победить. Главное, чтобы кадры имелись достойные, а они есть. Тот же Поздеев, взявший Воронеж, полковник Лоскут, как паук раскидывающий свои сети по всему Войску и за его пределы, Гришка Банников - кавалерист от бога, Некрасов Игнат - правдолюбец, или хоть тот же Павлов, который просто уверен в победе своих мужичков над лучшими царевыми полками. А есть еще Кумшацкий пробившийся через половину России, Семен Драный - своими речами разжигающий в сердцах крестьян лютую ненависть к боярам, Лукьян Хохол - стремительный во всех своих действиях и непредсказуемый не только для врагов, но и для друзей. А кроме них, имеются еще и многие другие. Такие известные как Максим Маноцкий, Никита Голый, Тимофей Соколов, Иван Стерлядев, Колычев Николай и Филат Никифоров, а также совсем никому, пока неизвестные воины и управленцы нарождающейся вольной республики.

Войско Донское. Черкасск. 14.10.1707.

  С утра все как обычно, зарядка, тренировка и проездка. Гнедой и сильный жеребчик-двухлетка, из конюшни Максимова, которого я назвал Будин, шел по раскисшей грунтовке бодро и легко. Шлеп-шлеп! Копыта бьют по лужам, и комки грязи летят в разные стороны. Я не один, со мной, Василь Чермный и еще несколько человек, и они ни в коем случае не являются моей охраной, просто мы занимаемся одним и тем же делом, вот и все.

  Будин несет меня без остановки и усталости не чует. И это мне нравится, самого бодрит, и помогает развеяться. Вчера вернулись отцовские посланцы, которые привезли из Белгорода мачеху Ульяну, которая через месяц должна рожать. Как нервничает и капризничает беременная женщина, представить себе могут многие, а Ульяна и раньше мягкостью характера не отличалась. В общем, помотала она нам нервы, и досталось всем. Бате, которому и так не легко, Галине, которая на себе все хозяйство тянет, и мне, как бы, между прочим. Плевать!

  От Черкасска отъехали километров на шесть, на развилке поворачиваем и начинаем движение обратно к городку, но тут на дороге позади нас появляется около десятка всадников. Интересно узнать, кто это, и мы придерживаем коней. Проходит пара минут, и к нам пристраиваются молодые казаки, все лет по восемнадцати и снаряжены так, как если бы в дальний поход собрались. Почти всех этих парней я знаю, так как они из Рыковской, а их предводитель, крепкий добродушный парень с рыжим чубом, выбивающимся из-под папахи, так и вообще, мой двоюродный брат Левка Булавин, сын дядьки Акима.

  - Здравствуй брат, - приветствует он меня.

  - И тебе здоровья Лева. Какими судьбами в Черкасск?

  - В войско записаться хотим.

  - А батя твой знает?

  - Конечно, знает. А ты по-прежнему при войсковой избе?

  - Ну, да, - соглашаюсь я.

  - А в армию не хочешь?

  - Хотеть я могу чего угодно, но отец не отпустит. Мне четырнадцать лет только через десять дней исполнится. Это тебе проще, восемнадцать уже. Как там дядька Аким?

  - Неплохо. Работников стало меньше, все в армию Семена Драного ушли, и казаков почти нет, они в войске Поздеева. Но он не в расстройстве и планы строит, как на перепродаже трофеев разбогатеть.

  - В общем, у вас все как обычно.

  За разговорами доехали до Черкасска. Молодые казаки разъехались по знакомым и родственникам, местные жители к себе, а мы с Левкой к нам. Пока коней почистили, да пока помылись и позавтракали, время к десяти часам, надо в войсковую избу идти, где Левка переговорит с батей, а мне, наверняка, дадут какую-нибудь работу.

  Однако когда подошли к площади, то увидели нечто необычное. Идет круг, человек сто пятьдесят казаков и такое же количество женщин. Кондрат стоит на крыльце, в руке у него булава, а позади два казака, один со знаменем, другой с бунчуком: древко, на конце его золоченый шар, а под ним конский хвост.

  - Что это у вас? - спросил Левка.

  - Не знаю. Похоже, что судят кого-то, а кого, сейчас мы с тобой увидим.

  Вдоль стены протискиваемся поближе к крыльцу и видим тех, кто был закрыт от нас людьми, и сейчас стоит перед войсковым атаманом. Это монахи, четыре человека в длинных черных рясах и клобуках, у каждого в руке по иконе, а на груди большие и солидные кресты. Данных граждан я видел вчера вечером, их человек десять в ворота Черкасска прошло. Однако, зачем они здесь, и чем провинились? Надо узнать, в чем дело.

  - Святые отцы, - обращается к монахам Кондрат, - кто вы? Почему бродите по дворам и души людей смущаете?

  Вперед выступил один из монахов, вскинул перед собой икону и прокричал:

  - Мы посланы епископом Воронежским, дабы обуздать тебя еретик и предостеречь людей православных, которые идут за тобой, и скатываются во грех, ибо поднимают оружие свое против помазанника божьего! Покайтесь, люди! Взгляните на икону и узрите, рогатые и хвостатые дьяволы поджаривают на кострах еретиков! Анафеме будет предан ваш самозванный войсковой атаман, и вы вместе с ним! В аду горят все проклятые жиды, кто Христа распял, и вместе с ними ариане и всякие люди, кто своему государю не повинуется! И коли вы, на сатанинское булавинское прельщение польститесь, то и вам рядом с ним в кипящем масле гореть! Покайтесь и обратитесь к богу! Он велик, и у вас еще есть возможность получить его прощение, а значит, вы сможете избежать кары! Люди...!

  - Молчать! - оборвал его Кондрат. На миг тишина накрыла площадь, и отец, посмотрев на негодующего священника, сказал: - Нет, не православный ты, а пес! Ты и такие как ты, продали веру христианскую латинянам и идете у них на поводу! И не за веру ты с епископом своим ратуешь, а за деньги, которые по моему приказу казаки из монастырских сокровищниц выгребают!

  - Проклинаю...!

  Монах вновь хотел перехватить речь, но Булавин его слушать не стал и, кивнув на монахов крепким молодцам Лоскута, скомандовал:

  - Вязать их, и в поруб! Остальных посланцев епископа сыскать и к ним же кинуть! Тут им не Россия, а казацкая земля, и никогда до сих пор попы нам не указывали, что делать и как жить!

  Лоскутовцы действовали быстро и сноровисто. Они сбили монахов, которые все как на подбор были крепкими дядьками, лет до сорока, наземь. Затем связали их и поволокли в поруб. Люди стали расходиться и, в основном, все поддерживали войскового атамана, хотя несколько человек "божьих людей" пожалели. Впрочем, открытого недовольства не было, и ладно.

  - Жестко у вас, - сказал Левка.

  - Бывает.

  - А что, правду дядька Кондрат сказал, что монахи за деньги на него озлились?

  - И за деньги тоже. По приказу отца со всех донских церквей и монастырей больше двадцати тысяч рублей собрали, и армии, которые вперед идут, помимо воеводского добра еще и церковное прибирают.

  - Это, какие же деньжищи...

  - Немалые.

  - И зачем атаману столько?

  - Армию содержать, само собой. На той неделе указ приняли, чтобы каждый казак или крестьянин, кто в войске сражается, получал два рубля и пять алтын на содержание себя и своей семьи.

  Левка окинул взглядом опустевшую площадь, поправил свой кожух, и кивнул на войсковую избу:

  - Ну, что, пойдем?

  - Пошли.

Россия. Новохоперск. 25.10.1707.

  Семен Драный открыл глаза и потрескавшимися губами прошептал:

  - Пить...

  Тут же появился ковшик с теплой водой и уперся краешком ему в зубы. Степан сделал несколько судорожных глотков и опять провалился в полузабытье. В этом пограничном состоянии между сном и явью ему вспомнилось все, что произошло за минувшие дни с ним и его армией.

  Границу Войска Донского отряды Пятой армии пересекли без всяческих помех и нестройными колоннами двинулись по осенней распутице вверх по Хопру. Всего за неделю были взяты несколько острогов и городков, и окрыленные зажигательными речами Степана о воле, крестьяне толпами вступали в его армию. Походный атаман Пятой армии смотрел на все это и сердце его радовалось. Наконец-то, люди идут за ним, и он верил, что с такими людьми, можно дойти до самой Москвы и царского престола, на котором сидит тиран. И так продолжалось до позавчерашнего дня, когда его войско подошло к Новохоперску.

  Возле небольшого укрепленного городка восставших уже ждали царские полки под командованием полковника Иртеньева. У Семена было двенадцать тысяч пеших крестьян при трех пушках и немногим более двух тысяч конных казаков. Против них Иртеньев собрал солдатские пехотные полки Давыдова и Неклюдова, три драгунских полка под командованием Яковлева, Гулица и фон Делдина, ну и, конечно же, дворянское ополчение из Тамбова. Всего, под командованием полковника собралось три с половиной тысячи пехоты, две тысячи конницы и семь пушек. В общем, полковник имел полное превосходство, но все же решил стоять в обороне, поскольку осенние дожди размыли все обходные пути и чтобы двигаться дальше, Семену Драному надо было пройти через Новохоперск.