Андрей Муравьёв - Паладины Страница 28

– Отходим! – рявкнул из-за спины кто-то по-французски.

– Назад! Надо назад! – голос Марко сорвался на крик.

Сбоку, сжав зубы, кромсал стену врагов Захар. В такой толчее от жалких обломков щита было мало проку, и красноармеец, перехватив секиру в две руки, крушил дейлемитов, не озабочиваясь проблемами обороны. Вид покрытого кровью, закованного в железо Пригодько был ужасен настолько, что мусульмане при его виде кричали «Иблис!» и пробовали повернуть назад. Здесь, у горы трупов, уже почувствовавшие победу воины ислама старались избежать схватки, уйти, затеряться в глубине строя, но вошедший в раж Захар не давал никому такой возможности. Он крушил всех, кто появлялся в пределах его видимости, одинаково поражая паникующих противников и в грудь и в спину.

Если сибиряк, казалось, не знал усталости, то Косте каждый взмах уже давался с трудом. Несколько ран на ногах и руках, нанесенных пробившими кольчугу дротиками, кровоточили, ослабляя и без того ноющее от усталости тело. Меч все больше казался неподъемным. В глазах расплывались и набегали друг на друга стеклянные червячки. Не хватало воздуха.

– Берегись! – Хрипящий голос Улугбека Костя узнал не без труда.

Он подался назад, оглянулся. Раздался знакомый скрежет и шипение. Малышев понял, что промедление опасно, и упал влево. Воины ислама с радостным воем рванули вперед и…

Грохот пушки перекрыл весь шум. Огонь, облако дыма с характерным едким запахом, а главное, полтора килограмма картечи полностью поменяли картину боя. Перед повозкой, которую русичи удерживали, их стараниями уже высилась куча из мертвых и раненых врагов. Дейлемиты, стараясь освободить проходы к страшным франкам, изредка относили тела собратьев и помогали отойти раненым, но все равно вал был приличным. Теперь же картечь сделала перед защитниками лагеря настоящую просеку, усеянную частями человеческих тел, кровью, внутренностями и обломками оружия. До самой земляной насыпи открылся проход шириной метра в полтора.

Эффект нельзя было назвать однозначным: от страшного оружия латинян бежали изумленные и испуганные азиаты, но и обозники-провансальцы, державшие тыл, побросав мечи и копья, бросились в глубь лагеря. Теперь перед лицом отхлынувшего врага остались только трое русичей и прикрывающий ученого итальянец Марко.

Пока Костя пробовал восстановить дыхание и дать отдохнуть рукам, рядом с ним раненым медведем заревел Пригодько. В толчее схватки пехотинцы султана вынуждены были больше полагаться на свои мечи, нежели на метательное оружие. До выстрела «Адама», в тесноте боя, воины ислама, несмотря на потери, все лезли и лезли на закованных в кольчуги русичей. Теперь же, получив некое свободное пространство, они старались уничтожить противника, не приближаясь на расстояние удара секиры. Тюркские лучники, вызванные на земляной вал, торопливо натягивали свои кривые мощные луки.

Первая же стрела, посланная кочевниками, пробила кольчугу и глубоко застряла в плече Захара. Две следующие не причинили вреда: одна со звоном отскочила от стального умбона щита Марко, вторая вонзилась в верхнюю пластину лафета «Адама». Видимо, тюрки старались стрелами вывести из строя страшное оружие христиан. Пехота предпочитала держаться на расстоянии, предоставив всю инициативу так и не слезшим с лошадей кочевникам. Пяток их теперь гарцевал вдоль гребня защитного вала христианского лагеря, выцеливая неприкрытые щитами части тел.

– Суки! – ревел Захар, обламывая древко засевшей в плече стрелы.

Он подхватил с земли щит одного из убитых обозников и теперь старался укрыться за этой небольшой защитой.

– Я вас всех на хрен намотаю!

Он выхватил у Сомохова один из револьверов. Тут же две стрелы воткнулись в щит, одна скользнула около шлема. Грохот выстрелов слился в почти автоматную очередь. Двоих всадников выбило из седла, третий зашатался и осел на круп лошади. Через секунду тюрки покинули гребень вала, посчитав, видимо, что дьявольский гром латинян слишком опасен.

Зато снова подтянулись яростные бородачи-пехотинцы. Теперь они атаковали широким фронтом, прикрываясь стеной щитов и пытаясь достать врага копьями или дротиками. Гора трупов и стоны раненых остудили горячие восточные головы, и теперь на четверых латинян наступала прагматично настроенная толпа.

– Вот теперь точно капец! – Костя потянул из кобуры свой револьвер.

По-другому вскрыть фалангу противника он просто не представлял возможным. Меч против ежа копий был бесполезен, как и секира Пригодько, зажимающего кровь и яростно чертыхающегося. Улугбек Карлович быстро разматывал холстину, прикрывавшую автомат. Пришла пора выкладывать все аргументы и весь боезапас.

…На щелчок чьей-то тетивы друзья сначала не обратили внимания, затем звук повторился, потом еще раз, и вот уже позади приготовившихся к последнему бою русичей радостной трескотней зашлись десятки луков. Сотни стрел полетели на головы строя мусульман, вызывая в глубине все более частые крики боли. Легкие пехотинцы султана, почти не имевшие брони, несли потери, но пока не думали отступать.

Малышев обернулся и не смог сдержать крика восторга.

Из глубины лагеря к ним двигалась настоящая стена высоких каплевидных византийских щитов. Отряд, приданный кесарем своим союзникам, спешил закрыть самое опасное направление. Две тысячи пелтастов Титакия плотной колонной шли на помощь центру латинян. Этот небольшой по меркам сражения отряд показался бы стороннему наблюдателю маленькой каплей, падающей в море, но для четверых друзей он выглядел целой армией.

Справа от пелтастов на кауром жеребце гарцевал офицер великого дуки. Тансадис помахал русичам рукой и пришпорил коня. Тут из-за пехотного строя вдруг вылетел десяток всадников, за ним второй, третий. Все они были в длинных халатах, некоторые в малахаях…

– Тюрки! – заорал Костя, целясь в ближайшего к Георгию кочевника, но выстрелить ему не дали.

Захар, побелевший от потери крови, но все так же крепко державший щит и секиру, стукнул по стволу револьвера, отклоняя его.

– Дурень! – с трудом просипел сибиряк. – То наши! Крещеные!

Тысяча тюркополов[57], не переставая поливать стрелами сгрудившуюся у валов пехоту противника, вылетела и развернулась в линию перед рядами дейлемитов.

За строем пелтастов показались силуэты провансальских кнехтов. Бежавшие обозники, собранные чьей-то крепкой рукой, шли обратно в горнило схватки. Кто был этот командир, русичи также узнали без труда. Из-за спин спешащих слуг до них донеслись знакомые рубленые фразы на великом и могучем, перемежаемые французскими и итальянскими ругательствами. Сам же грозный рыцарь Тимо в сопровождении собственного отряда появился следом.

Теперь счет шел уже на секунды. Успеют ли мусульмане смять четверку друзей или византийцы первыми достигнут маленького островка сопротивления?

Костя повернулся к врагам. Их первичный энтузиазм уже прошел, теперь воины, смуглые лица которых заросли щетиной до самых глаз, напряженно следили за все прибывающими силами христиан.

Внезапно яростная схватка вылилась на гребень защитных валов где-то слева. Это остатки крестьянского ополчения Петра Пустынника опрокинули вылетевших на них конников и ударили в бок растянутому отряду легкой пехоты неприятеля. Тут же в рядах неприятеля противно завизжали какие-то не то свистки, не то дудки. Враг играл отступление.

Противник отходил грамотно, быстро, прикрывая фланги и забирая по возможности раненых и убитых. Только перед так и не взятой телегой русичей, на которой стоял страшный «Адам», осталась громоздиться гора изрубленных тел.

– Где же их кавалерия? – удивленно воскликнул Сомохов.

Ученый смотрелся очень воинственно без своих очков. Перемазанный в крови, в кольчуге и шлеме, со щитом и револьвером, он больше походил на тюркских кочевников, чем некоторые из них.

Яркое солнце, легкая дымка от подожженных кем-то кустов и какой-то новый терпкий аромат. Костю передернуло: пахло кровью и внутренностями. Рядом застонал и бренчащей кучей осел Захар. Кровопотеря сказалась – бывший красноармеец упал в обморок.

Улугбек Карлович тут же превратился в медика. Из недр его сумок вынырнул пакет с корпией и бинтами, чистые тряпки и аптечка, сбереженная Костей.

Послышался перестук копыт, и над русичами, занятыми раненым товарищем, склонился знакомый силуэт.

– Вы як, хлопцы?

Костя обернулся. Подъесаул, не слезая с коня, взглянул на рану молодого красноармейца, за которым старался присматривать на правах старшего.

– Мы – ничего, но Антонио убили, а Захара здорово ранило.

Казак спрыгнул с Орлика. Улугбек в это время вытянул из плеча сибиряка стрелу с граненым бронебойным наконечником. Сомохов зажал края раны рукой, тут же промокнул ее пучком корпии и стал накладывать бинт.

– Погодь, дружэ! – Горовой рявкнул через плечо. – Лекарюгу сюда! Швыдко!