Наталья Павлищева - Фаворитка Страница 28

Через пару дней, когда оказалось нужно платить по счетам булочнику и за привозимые дрова, я достала из шкатулки нитку жемчуга и отправилась к ростовщику. Жемчуг настоящий, но ростовщик попытался сбить цену, объявив, что он фальшивый. Я была в маске, чтобы никто не узнал, однако не заметить сердитый блеск моих глаз мерзкий паук не мог.

– Притушите блеск своих глаз, мадам, я не мотылек, чтобы лететь на него, как на огонь.

Берите то, что предлагаю, или уходите.

Я молча забрала у него из крючковатых пальцев жемчуг и спокойно вернула в бархатный мешочек.

– Вам никто не даст больше. Или вообще обвинят в краже.

– Фальшивого жемчуга? – усмехнулась я, открывая дверь из его каморки.

Он бросился следом, если это можно так назвать – зашаркал, канюча:

– Дам больше. В два раза. Больше, чем вы просите.

Я только покачала головой, понимая, что ничего хорошего не выхожу. Зря пришла, я не представляла, сколько могут стоит драгоценности или популярный жемчуг, меня могли не только обмануть, но и ограбить.

Но эта попытка показала следующую сложность: на что жить, если останусь? Идти в служанки или оставаться приживалкой у Мари?

Домой вернулась в отвратительном настроении, решив, что если через два дня Луи не приедет в Париж, переходить в свое время.

В вестибюле ко мне бочком подошел Гийом… Если сейчас скажет, что нужно платить еще кому-то, отправлю всех кредиторов к Мари, в конце концов, особняк её, пусть и платит.

Но Гийом сказал иное:

– Мадемуазель, вы видели, как погиб Бийо?

– Да, Гийом, он дрался, как лев, защищая меня. – Он действительно умер?

Не могла же я сказать, что видела труп бедолаги, когда герцог платил хозяину постоялого двора, чтобы тот похоронил убитых?

– Едва ли можно выжить, будучи проткнутым шпагами с двух сторон.

– Он бился против двоих?

О Бийо должна остаться хорошая память, он заслужил. Я кивнула:

– И он, и Шарль погибли просто героями. Мне повезло, я всего лишь ранена.

– Я это вот к чему… Бийо копил деньги… они остались… может, вы возьмете, это лучше, чем носить вещи к ростовщикам в заклад.

– Я не знаю, можно ли, Гийом.

– Мадемуазель, вы не герцогиня, ей я бы не отдал.

Мари, видно, прилично благодарила Бийо за услуги в спальне, Гийом принес увесистый кошель, на содержимое которого можно было скромно содержать дворец не меньше месяца.

Но ведь я и не собиралась закатывать балы.

Бийо спасал меня даже после смерти.

Глядя, как я вытираю непрошеные слезы, Гийом пробормотал:

– Полно вам, мадемуазель… Вы не герцогиня…

Хм… похоже, в устах слуг это комплимент.

Заползла подленькая мыслишка, что я не вправе бросить слуг одних, пока в Малый Люксембург не вернется хозяйка. Это давало мне возможность немного подождать… еще чуть-чуть…

Конечно, причина была в другом. И эта причина почему-то не торопилась в Париж. Почему?

Был бы мобильный, позвонила, поинтересовалась:

– Луи, где твоя совесть?!

Нет, не позвонила и не поинтересовалась, я гордая. Вернее, если и позвонила, то весело щебетала безо всяких вопросов с вопросительновосклицательными знаками. Никогда и никому не вешалась на шею, если не торопится, значит, есть кто-то дороже меня.

Герцогиня вернулась в Малый Люксембург. Причин было несколько. Пале-Кардиналь теперь принадлежал королю, ей дорого было бы содержать огромный дворец, но главное – королева звала меня к себе! Да, Его Величество пожелал видеть мадемуазель дю Плесси в своей свите, королева была не против, памятуя мои заслуги перед ней самой.

Везти меня ко двору предстояло герцогине д’Эгийон, кому же еще, родственников-то у меня нет.

Пришлось Мари со мной мириться. Вернее, это было просто перемирие.

А заодно и вернуться во дворец.

– Много наделала без меня долгов?

– Напротив, даже оплатила твои. Ты же покинула дворец, не заплатив булочнику и за дрова.

Она только заскрипела зубами, не задавая вопросов о том, где я взяла деньги. Все драгоценности были на месте, дорогие вещицы тоже…

А вот выделить сумму на то, чтобы немедленно сшить черное платье (мы же в трауре по кардиналу), соответствующее представлению ко двору, пришлось.

Королева приняла меня милостиво, конечно, не в парадном зале, но и не в кабинете. Король тоже. Я сыграла с ними в карты, мы с Её Величеством выиграли у Его Величества с маркизом Вервеном, главным гофмейстером дворца.

Потом Его Величество объяснял мне премудрости игры на бильярде. Этот бильярд еще сильно отличался от нашего, я помнила, что во времена следующего короля он уже будет похожим, а при Людовике XIII еще занимались практически гольфом на столе – лопаточками с длинными ручками пытались загнать мяч в крошечные ворота. И это вместо кия и лузы! Такой бильярд мне совсем не понравился, но говорить об этом не стоило.

Король с куда большим увлечением говорил о том, что требовало движения, силы, ловкости, выносливости – игре в мяч, верховой езде, плавании, охоте. Он заявил, что сыновей непременно нужно учить плавать.

– Зачем? – удивилась королева. – Разве для этого нет лодок?

– Чтобы они стали мужчинами.

Я услышала, как кто-то из дам хихикнул:

– Разве для этого не нужно нечто другое?..

Людовик сделал вид, что не услышал гадкий намек.

Мне король сказал, что хотел бы побеседовать и вернуть платок, который получил в качестве помощи.

– Я пришлю за вами, мадемуазель.

Что я могла ответить, только присесть: – Да, Ваше Величество…

Королева даже глазом не повела, но я знала, что и она не против, потому что лучше я, чем снова какой-нибудь Сен-Мар. Да и королю явно недолго осталось.

Обратно ехали с герцогиней молча.

Страшно трясло. Я уже год в Париже, а привыкнуть к каретам не могла. Рессоры никудышные, оббить скамейки и стены чем-то мягким в голову не приходит, укладывают горы подушек и перин, которые от тряски съезжают. Стекол в дверцах нет, когда жарко, внутри пыль стоит столбом, если холодно – зуб на зуб не попадет.

Дверцы закрываются, конечно, кожаными или легкими шелковыми занавесками, но занавески не пропускают свет, если закрыть, становится совсем темно.

Но главное – тряска. Дорог как таковых нет. Европа напрочь забыла достижения Великого Рима, когда мощенные камнем дороги были глаже асфальтных, по ним катись – не хочу.

По дорогам XVII века, переваливаясь из одной ямы в другую, завязая по ступицы колес в грязи или поднимая невообразимую пыль, с комфортом не проедешь. После нескольких часов, проведенных в этих поистине тюрьмах на колесах, чувствовали себя, словно после дня тяжелой работы.

Разговаривать в карете невозможно, потому что грохот стоит страшный. Первое время своего пребывания я в ужасе оборачивалась или подскакивала к окну, заслышав этот грохот. Ничего удивительного – деревянная колымага на деревянных колесах громыхает по камням или колдобинам.

Дома Мари не выдержала.

– Анна, тебе пора уходить. Чего ты ждешь? Ты все выполнила, Арман должен открыть дверь.

И тут ей на глаза попало только что доставленное письмо от Луи.

Она переводила взгляд с письма на меня и обратно раза три, нет, не пытаясь понять, она умная женщина, все поняла сразу, она не могла поверить.

Я демонстративно открыла лист, прочла, усмехнулась:

– Ты спрашивала, чего я жду? Вот этого – герцог завтра приезжает. Попрощаюсь и уйду.

– Попрощаешься? Ты с Меркером попрощаешься? Это он был твоим любовником, а мне голову морочила Гасторном Орлеанским?!

По мере того, как она говорила, тон повышался.

Я попыталась успокоиться:

– Мари, угомонись. Гастона ты придумала сама. А Луи спас меня от тех, кого Мария де Гонзага тогда отправила следом за мной после твоего предательства. Ты же не поинтересовалась, куда делись Бийо и Шарль, и как спаслась я сама.

Она не заметила никаких моих выговоров, услышала только одно:

– Ты зовешь герцога де Меркера Луи?

– Он позволил мне делать это.

Мари обессиленно опустилась в кресло, даже не кричала, не бушевала, как обычно.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь? А если тебе не удастся уйти обратно? Если мы что-то сделали не так? Что ты скажешь герцогу?

– Успокойся, я завтра уйду.

– Сегодня.

– Нет, приедет Луи, тогда и уйду.

На следующий день Мари отсутствовала. По тому, насколько грязной была вернувшаяся карета. Я поняла, что моя дражайшая наставница побывала в Сен-Жермене.

Вот дрянь!

А Луи опаздывал. Вернее, я подозревала, что он уже вернулся, но придет ночью, ждала эту ночь, но почему-то знала, что может ничего не случиться. Почему? Луи писал, что ждет встречи, что любит, что не забыл ни одной минуты из проведенных вместе. Помнит мой шрам от удара шпаги, жаждет поцеловать его и еще много что…