Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 28

Огласив акт, г-н де Мирадо вручил символическую связку ключей министра княжеского двора своему преемнику на этом посту — невысокому худощавому юноше восемнадцати лет со светло-каштановыми волосами, первому дворянину нового принца, Габриелю де Шеверни.

Архиепископ подвел Филиппа к алтарю и положил его правую руку на Библию.

— Филипп, — спросил он. — Веришь ли ты в Святую Троицу и признаешь ли ты Отца, Сына и Святого Духа как Бога единого?

— Да, — ответил Филипп.

— Отвергаешь ли ты Сатану, все его соблазны и деяния?

— Да.

— Обещаешь ли ты сохранить католическую веру своих отцов и воплощать ее в деяниях своих?

— Да.

— Обещаешь ли ты любить и защищать Святую Церковь Христовую и служителей ее?

— Да.

— Обещаешь ли ты править государством своим по закону и справедливости?

— Да.

— Обещаешь ли ты охранять и отстаивать канонические привилегии служителей церкви, права вассалов своих и мещанские вольности?

— Да.

— Обещаешь ли ты, сколько станет тебе сил, поддерживать мир, спокойствие и согласие в своем государстве?

— Да.

— Обещаешь ли ты защищать подданных своих, заботиться о них и об их благополучии?

— Да.

— И перед лицом Господа Бога всемогущего клянешься ли ты в этом?

— Да, клянусь.

— Тогда скрепи свое кредо подписью, и пусть присутствующие здесь вельможи, сенаторы и прелаты будут свидетелями твоей клятвы — как перед людьми, так и перед Небесами.

Когда Филипп подписал пергамент с текстом кредо, архиепископ взял пасторальный скипетр, протянул его к пастве и произнес:

— Я, Марк, архиепископ Тулузский, милостью Божьей и папой Павлом уполномочен короновать присутствующего здесь Филиппа на княжение. И согласно моим полномочиям я провозглашаю его принцем Беарна и верховным сюзереном Мальорки и Минорки.

— Да будет так! — воскликнули присутствующие в соборе.

По сему Филипп возвратился на свое место, а его брат, архиепископ, отправил торжественную мессу во здравие новопровозглашенного принца. Сам Филипп не слышал ни единого слова молитвы, которую машинально произносили его уста вместе со всей паствой. Стоя на коленях у подножия алтаря, он весь ушел в себя, внутренне готовясь к предстоящей церемонии — коронации.

Но вот литургия подошла к концу. В сопровождении епископов Перпиньянского и Ортезского Филипп вновь поднялся к алтарю, и тогда началось долгожданное действо.

Камергеры сняли с Филиппа всю верхнюю одежду за исключением штанов и башмаков, после чего принялись облекать его в тяжелые от многочисленных украшений церемониальные княжеские одежды, которые вместе с другими атрибутами власти были разложены на аналое. Епископ Перпиьянский прикрепил к его ногам золотые шпоры и тут же снял их, а епископ Ортезский повесил ему на шею массивную золотую цепь с большим усыпанным драгоценными камнями крестом. Архиепископ благословил меч — символ военного могущества, некогда принадлежавший Филиппу Воителю, и обратился к его потомку со следующими словами:

— Вручаю тебе меч сей с благословением Господним, дабы защищал ты имя Христово от неверных, еретиков и осквернителей, охранял свою страну, власть в которой дана тебе Богом, от внутренних и внешних врагов и поддерживал мир среди своих подданных.

Накануне Филипп недолго думал, кому быть новым главнокомандующим беарнского войска — да тут, собственно, и думать было нечего.

— Великолепный и грозный сеньор Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский, коннетабль* Беарна! — объявил Габриель.

Важной походкой Эрнан приблизился к алтарю, принял из рук Филиппа меч, поцеловал головку его эфеса и, преклонив колени, положил его на престол.

Преподобный отец Антонио, который, наспех уладив свои дела в Толедо, связанные с передачей прихода церкви святого Иосифа другому священнику, успел все-таки прибыть в Тараскон в самую пору, чтобы принять участие в церемонии коронации в качестве нового канцлера княжества, достал из инкрустированной шкатулки княжеский перстень с печаткой и передал его архиепископу. Марк надел этот перстень на палец Филиппу, затем вложил в его правую руку скипетр суверена, а в левую — жезл правосудия. Филипп опустился на колени перед алтарем.

Также преклонив колени, архиепископ взял из дарохранительницы золотую княжескую корону, увенчанную большим рубином, а Габриель де Шеверни тем временем начал вызывать присутствовавших на церемонии могущественных вельмож Беарна и Балеар:

— Великолепный и грозный сеньор Гастон, граф Альбре!

К Филиппу подошел самый могущественный из его подданных и его двоюродный брат.

— Великолепный и грозный сеньор Робер, виконт де Бигор!

Это был отец его друга, Симона де Бигора. Сам же Симон стоял поодаль и только тем и занимался, что исподтишка толкал локтем свою жену, г-жу Амелину Альбре де Бигор, которая не отводила от Филиппа сияющих глаз.

— Великолепный и грозный сеньор Филипп, граф Арманьяка! — продолжал вызывать Габриель. — Великолепный и грозный сеньор…

Девять могущественных вельмож Беарна и Балеар стали полукругом перед алтарем, и тогда архиепископ возложил корону на чело Филиппа.

— Венчает тебя Господь! — раздались под сводами древнего собора слова прелата.

Девять вельмож по очереди прикоснулись к короне, присягнув тем самым на верность своему новому государю. Архиепископ помог Филиппу подняться с колен, повернулся с ним к пастве и торжественно провозгласил:

— Господа! Перед вами ваш принц Филипп, законный правитель Беарна и Балеарских островов, венчанный на княжение Господом Богом нашим. Да здравствует принц!

— Да здравствует принц! — хором повторили девять вельмож.

— Да здравствует принц! — подхватили остальные подданные Филиппа-старшего и Филиппа-младшего.

Вновь загудели колокола собора, и вновь их медный перезвон понесся все дальше и дальше, распространяясь, казалось, на весь мир.

В сопровождении прелатов, могущественных вельмож, великолепного коннетабля, канцлера и свиты своих дворян Филипп направился к выходу из собора, где его ждала ликующая толпа простонародья и мелкопоместного дворянства. Длительная и изнурительная церемония коронации порядком утомила его, и все его тело ломило от усталости, однако держался он гордо и величественно, всем своим видом изображая бодрячка. Это был день его торжества, день его победы: за полмесяца до исполнения ему двадцати одного года, Филипп Аквитанский, прозванный Красивым, третий сын герцога, стал не просто владетельным князем — но и суверенным государем.

На полпути к выходу взгляд Филиппа случайно… впрочем, не так уж и случайно встретился с ясным взглядом самой прекрасной из всех присутствовавших в соборе женщин — Амелины. Он украдкой улыбнулся ей, а в голову ему пришло несколько ну совсем неуместных в этом святом месте и в этой торжественной обстановке мыслей. Вот одна из них, пожалуй, самая невинная:

«Когда-то я бежал от тебя — но теперь не убегу. Теперь ты, милочка, никуда от меня не денешься…»

12. НЕПРИЯТНОЕ ИЗВЕСТИЕ

В толпе придворных и слуг, встречавших праздничную процессию на площади перед дворцом, Филипп сразу заприметил здоровенного детину, чье помятое, пропитанное пылью и потом, забрызганное грязью платье неприятно контрастировало с нарядными одеждами остальных присутствующих. На груди его ливреи были вышиты геральдические замки Кастилии и львы Леона. Присмотревшись внимательнее, Филипп признал в нем штатного гонца кастильского королевского двора, парня, славившегося своей необычайной выносливостью. Однако сейчас этого выносливого парня здорово пошатывало от усталости; казалось, он едва держится на ногах.

«Черти полосатые! — озадаченно подумал Филипп. — Что же стряслось? Неужели…»

В ответ на пытливый взгляд гонца он утвердительно кивнул и спешился. Гонец подошел к Филиппу, снял шляпу и опустился перед ним на одно колено. В руке он держал внушительных размеров пакет, скрепленный пятью королевскими печатями — четырьмя малыми в углах и большой гербовой посередине. Это была официальная депеша.

— Господин принц! — произнес гонец. — Его величество король Кастилии и Леона Альфонсо Тринадцатый с прискорбием извещает ваше высочество о смерти своего августейшего отца, нашего возлюбленного государя дона Фернандо.

Филипп молча взял пакет, сломал печати, извлек письмо и бегло ознакомился с его содержанием, которое, если отбросить всю словесную шелуху, сводилось к нескольким лаконичным фразам. Филиппу, конечно, было жаль покойного короля, но нельзя сказать, что это известие слишком уж огорчило его. Он никогда не питал особой симпатии к Фернандо IV, а с некоторых пор перестал и уважать его.

Тем временем к Филиппу подошли отец и брат (то бишь, архиепископ). Он отдал Габриелю прочитанное письмо и сдержанно сообщил: