Пионерский гамбит 2 - Саша Фишер Страница 28

Честно говоря, я не очень себе представлял, какие именно надо задавать вопросы. Любимая песня? Любимый фильм? Но это ведь и правда больше всего похоже на анкету, а не на интервью. У интервью должна быть какая-то идея что ли… История, которую хочется рассказать в этих вопросах и ответах…

— Кстати, а куда делся Игорь? — спросил я, когда мы уже подходили к беседке.

— Ты про него хотел расспросить? — резко спросила она и бросила на меня косой взгляд.

— Нет, конечно, — я пожал плечами. — Просто он как-то внезапно исчез. Был-был, а потом делся куда-то.

— Он же здесь официально не работал, — сказала Елена Евгеньевна. — Уехал, наверное. Не знаю.

— Ну и ладно, фиг с ним, — я махнул рукой. Мне было любопытно, конечно, но раз она не хочет о нем разговаривать, то не расспрашивать же насильно. Тем более, что статья должна быть про нее, а не про Игоря.

— Давайте начнем с самого очевидного, — сказал я, усевшись на нагретую солнцем деревянную лавку. Чешуйки облупившейся краски кололи кожу, но это как-то не особо меня напрягало. Было в этой беседке что-то такое… классное. Романтичное, что ли. Будто и в самом деле пространственно-временной континуум. Здесь было тихо, от шума лагеря это место надежно защищали неприлично разросшиеся кусты черемухи, на которых уже начали темнеть мелкие ягодки. От одного взгляда на которые начинало вязать во рту.

— И что же у нас самое очевидное? — спросила она.

— Когда вы захотели стать вожатой? — спросил я.

— Ну, я не то, чтобы именно вожатой хотела стать, — рассмеялась она. — А учителем начальных классов. Об этом я, кажется, еще с детского сада мечтала. Знаешь, когда меня приняли в пионеры, то я уже точно знала, чем буду заниматься, какие обязательства на себя возьму. Я решила, что буду вожатой у октябрят. И прямо с четвертого класса меня направили в первый «Б». Наверное, их на всю жизнь запомню. Представляешь, я пришла тогда к первоклашкам знакомиться, и очень долго не могла запомнить, как их всех зовут, все время путала. Один раз вслух перепутала, мне так стыдно было! И знаешь, что я сделала, чтобы их запомнить?

— Что? — заинтересованно спросил я.

— Я попросилась у их учительницы прийти к ним в класс, когда там никого нет, — Елена Евгеньевна зажала ладони между коленями и смущенно рассмеялась. — Написала на бумажках имена и фамилии всех моих подопечных и разложила по партам. Там, где они сидели. И целый урок ходила между рядами и учила, кто где сидит. Первый ряд, первая парта — Редько Ира, Медведев Леша. Вторая парта — Синева Лариса, Калашников Илья, третья парта… И так далее. До сих пор всех помню. Как они сидели, сложив руки, и слушали, когда я им рассказывала что-то.

— И что вы с ними делали? — спросил я.

— Ой, да все то же, что и все остальные, — Елена Евгеньевна махнула рукой. — У тебя в младших классах разве вожатых не было?

— Были, конечно, — соврал я. Если и были, то я таковых совершенно не помню… — Но мы же про вас говорим.

— Ну, я помогала им в учебе, — вожатая подняла взгляд вверх. — Знаешь, всегда есть ребята, которые учатся лучше, а есть отстающие. И нужно было сделать так, чтобы успевающие помогали отстающим. И я старалась подобрать такие пары, чтобы ребята сдружились. Помогала учительнице вести классные часы. Про домашку меня спрашивали иногда. Мирила тех, кто поссорился. Я ими все три года занималась, пока их самих в пионеры не приняли. Мы очень сдружились, и вот тогда я сказала родителям, что хочу быть учительницей младших классов.

Елена Евгеньевна замолчала и нахмурилась.

— Они были против, да? — спросил я. Я помнил наш самый первый разговор. Родители хотели, чтобы она стала бухгалтером, а она поступила в пед.

— Они и сейчас против, — горько усмехнулась вожатая. — Считают, что нужно думать о перспективе, а не о какой-то там мифической мечте сделать мир лучше. Я даже из дома ушла и живу теперь в общежитии. Ой, только не надо об этом писать, пожалуйста…

— Не переживайте, Елена Евгеньевна, я напишу только то, что вы сами захотите, — заверил я.

— Ты не представляешь, как мне было обидно, — вздохнула она. — Мама каждый вечер высказывала мне, что она думает о моем выборе профессии. Говорила, что я к двадцати пяти годам с моим характером стану законченной неврастеничкой. А отец… А отец только смотрел свой футбол и ничего не говорил. Я однажды не выдержала и ушла вечером. Ночь просидела на вокзале, потом пришла на пары. И моя подруга предложила мне поселиться в общежитии. Ох, как это оказалось непросто! У меня прописка новокиневская, мне общежитие не полагается. Чтобы его получить, надо быть приезжим. А те, кто с родителями живут, должны и дальше жить с родителями и не занимать чужое место.

Я не перебивал. Понятно, что это была вовсе не та история, которую надо публиковать в газете. Но если Елене Евгеньевне захотелось выговориться, то зачем я буду ей мешать? Просто послушаю.

— Сначала меня провели в общагу тайком, — Елена Евгеньевна хихикнула. — Ой, целая шпионская история! Надо было отвлечь вахтера, чтобы мимо проскочить. А внутри была целая система сигналов, когда команда шла с проверкой. Чтобы все «нелегалы» успели спрятаться. Первые, к кому она заходила, должны были петь в коридоре «Ой, цветет калина!» Слышишь песню — шухер! Надо прятаться! Но потом мне помог профессор Муросов, наш преподаватель истории СССР, и я получила путевку в общежитие на законных основаниях. Но на лето общежитие закрывается. Ну и, чтобы не возвращаться домой, я решила быть вожатой в лагере. Как раз на все лето. Не очень подходящая для газеты история, верно?

— Это смотря для какой газеты, — засмеялся я. — Некоторые как раз любят такие вот правдивые жизненные вещи…

— Это какая например? — Елена Евгеньевна хитро посмотрела на меня.

Да, действительно, какая? Вроде бы, в Советском Союзе все газеты были этакой «витриной», где не было места человеческим слабостям, только подвиг, только хардкор! Но я был тот еще знаток, конечно…

— Не знаю, — я пожал плечами. — Я бы почитал такую. Но не уверен, что если мы