Белый шаман - Дмитрий Лифановский Страница 28

— Вижу, узнал, — присаживаюсь перед ним на корточки, ­– Вот скажи мне, ты, правда, думал, что убив семью шамана, сможешь уйти?

— Шаман умер, мне сказали старый шаман сдох, — затараторил он, — Она оскорбила меня. Она умерла. Так правильно. Женщина не должна оскорблять охотника.

Ударом по лицу затыкаю его излияния.

— Она моя жена, — смотрю, как в его глазах страх сменяется ненавистью, — А ты не охотник, ты падальщик. Позор своего рода.

— У меня нет рода, — он криво щерится.

— Изгой, значит. И за что тебя изгнали? Впрочем, мне все равно. Где еще двое, что были с вами?

На его губы наползает ехидная усмешка.

— Они не по тебе добыча, Чагэл-кэдэлкум. Ты убил их людей, они убьют тебя, — он пытается расхохотаться, но горло сдавливает спазм и он закашливается. Я не причем, сам подавился, собственной злобой, — Они волки, ты для них олешка неразумный.

— Где они? — повторяю вопрос, глядя ему в глаза, и от этого взгляда он бледнеет, пытаясь отползти.

— Не знаю! Я не знаю! Не знаю! — он верещит, пытаясь отползти, — Чингэ Рудого ножом ткнула, Сидор его к лепиле повел.

— К лепиле значит? — усмехаюсь, жаргонные словечки из уст Пытышки звучат смешно и не к месту, — Куда именно?

— Не знаю! — Пытышке действительно страшно, слаб оказался духом, — Они Иваны, не говорят никому ничего. Лютый знал, — он кивает на затихшего клейменого.

Твою ж мать! Надо было оставить его, как планировал. Побоялся не удержать. Теперь эту парочку, как искать? Здесь подождать? Можно. Но сомнительно, что Иваны без опаски запрутся в разоренный лагерь. У таких людей чутье звериное. Ничего. Найду. Имена или клички знаю. Какое никакое полицейское управление тут быть должно, значит такие персонажи там точно на учете. А у меня украшения и золото в подземелье есть. Монте-Кристо новоявленный! Как там Македонский говорил: «Осел, груженный золотом, открывает любые двери». Вот и проверим. И помочь в этом может бедолага, который неистово что-то бормочет себе под нос. Это он что? Молитвы читает? Чудак! С нечистой силой меня перепутал! А ведь это может стать проблемой.

— Он ваш, — шепчу духам и перерезаю горло Пытышке. От троицы исходит волна удовлетворения. Вот и на хрена мне эти три богатыря? Эрохот говорил, что если их обуздать они помощниками будут великими. Пока от них пользы никакой. Проблем, правда, тоже особых нет. Просто раздражают. Да и казака пугают. Давят жутью своей. — Уймитесь, — командую духам и перестаю их чувствовать. Пару раз втыкаю нож в землю, чтобы избавить лезвие от крови и подхожу к казаку.

А молодец парень. Страшно ему до одури, но вида не показывает, смотрит прямо, только щека подрагивает, да губу прикусил до крови. Наклоняюсь, чтобы разрезать веревки. Он в панике пытается отползти.

— Не дергайся, — стараюсь говорить мягко, негромко, парень и так на пределе, — Порежу же, — перерезаю веревки. Казак тут же пытается вскочить. Ну, это он зря. Сколько он так пролежал связанный, пока кровообращение не восстановится, не поднимется. Сейчас еще боль придет. А он упертый. Не унимается. — Да успокойся ты! — пришлось прикрикнуть, вроде понял, дергаться перестал. Через крепко стиснутые зубы прорывается сдавленный стон. Наклоняюсь над парнем, вглядываясь в биотоки: — Да ты, мил человек, раненый. Ну, это, ничего, ничего, — останавливаю кровотечение, которое он спровоцировал своим вошканьем, немного снимаю боль пси-энергией и добавляю ее в надпочечники. Пусть поработают, для бодрости[iii], — Ну вот, теперь можешь и вставать, — протягиваю ему руку, самому ему сейчас встать будет тяжеловато. Казак, помедлив, все-таки хватается за протянутую руку, и я осторожно помогаю ему подняться. Ну, это я осторожно, а он с молодецкой дурью буквально подпрыгивает с земли. Ты что же творишь, дуралей⁈ Сейчас опять же рана откроется!

Вот же молодость нетерпеливая. Через руку пускаю еще одну исцеляющую волну, не позволяя казаку вырвать свою ладонь. И что он так распсиховался? Хотел бы что-то с ним сделать, не развязывал бы.

— Дмитрий, ­– представляюсь ему именем из той жизни. Казак несколько долгих секунд смотрит на меня, наконец, выдавливает:

— Владимир. Хорунжий 4-го казачьего полка Осипов.

— Ну, вот и познакомились, хорунжий Осипов — улыбаюсь, пытаясь наладить контакт. Совсем мальчишка. Интересно сколько ему лет. И вообще, какой сейчас год? — А скажи-ка, хорунжий, а какой нынче год на дворе?

— Так 1891, — казак удивленно хлопает ресницами, — Июнь, двадцать первое. Уже даже двадцать второе наверное. Время не знаю, часы эти забрали, — в его голосе чувствуется сожаление. Ну да часы в это время вещь статусная.

Подхожу к Лютому. Если они не у Рудого с Сидором, то только у него. И точно, часы находятся в вышитом кисете вместе с парочкой колец и нательными крестами. А интересные часики. Карманные с длинной цепочкой. Золото или позолота. На крышке выгравирован крест с кругом по центру, в который вписана буква «К». Над крестом корона. По краю крышки надпись «Хорунжему Осипову на окончание 2-го военного Константиновского училища, 1890». Понятно, почему казак переживал. Вещь памятная.

— Хорошие часы. Держите, Владимир, и не теряйте больше, — не знаю почему, перехожу на Вы. Судя по всему графские заморочки проснулись. А казачок не простой мне попался. Не всякая семья казачья, даже зажиточная могла позволить себе своего отпрыска в Санкт-Петербург на учебу отправить. Передаю ему часы и остальные вещи.

— Благодарю, — хорунжий, откинув крышку, смотрит время, и убирает часы в карман. Зато кисет рассматривает более внимательно. — Казаков крестики, — он по-детски швыркает носом, — Надо будет родным передать. Спасибо. И за спасение мое спасибо. Простите, не поблагодарил Вас сразу. Все так… ­– он передернул плечами, недоговорив, как так.

— Пустое. Главное успел, — машу рукой и иду к трупам. Надо посмотреть, чем еще можно разжиться у бандитов. Им уже не нужно, а нам еще до людей добираться, причем один из нас раненный. Я, конечно, еще подлечу парня, но я не всесильный, на восстановление все равно время нужно. Обшариваю сумки. В первую очередь интересуют продукты.

— У них золото должно быть, — покачиваясь от слабости подходит ко мне Володя, — Они прииск ограбили.

— Ушло уже золото, — становится совершенно понятно, Иваны сюда не вернуться. Золото у них. А лишний