Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ Страница 29

Личный гараж Мохова, уже давным-давно превратился в нечто среднее между благоустроенным складом, мастерской с недурным станочным парком и небольшой, но очень справной лабораторией. Даже вытяжной шкафчик был, да-с! И хватит дышать всякой дрянью исключительно по причине собственной безалаберности… Не выдержав по вечеру, после работы, он приступил к изысканиям немедленно. Специфика работы была такова, что до определенного момента перерывы были, можно сказать, вовсе недопустимыми, и поэтому он, прямо как в старые добрые времена заработался до пяти. Как раз в это время, после ряда неудачных, но зато предельно методичных попыток, когда он в очередной раз чуть-чуть, сменил "пэ-аш" среды, светло-бурая жижа самодельной среды вдруг начала стремительно светлеть и стала совершенно прозрачной, оставив на самом дне тонкий слой коричневого осадка. Если бы он читал в свое время "Золотого теленка", то, глядя на результат колоссальных ухищрений изощренного разума, помноженного на огромный опыт и звериное чутье, мог бы вслед за главным героем повторить бессмертную фразу относительно мечты идиота. Но "Золотого теленка" Виктор Трофимович не читал, поскольку не видел в художественной литературе никакого толка. Искренне не понимал, как люди могут читать заведомые выдумки, зная, что это - выдумки. Поэтому, вместо того, чтобы бесплодно воспоминать, он уже кумекал своими тяжелыми от бессонницы мозгами относительно возможных способов применения добытого сокровища в домашнем хозяйстве.

На тяжкий, лишенный всякого полета, но предельно методичный процесс кумеканья ушло почти три месяца, после чего он как-то неожиданно вспомнил о смешноватом кургузом мужичке-технологе, который выдумал чего-то заумное, был резко опущен начальством, запил, и, в итоге, был уволен по статье. Теперь оставалось только выяснить, съехал ли уже экс-технолог с ведомственного жилья, на которое потерял, в принципе, право или же не успел? От этого зависело очень много. Но можно также сказать, что все происходящее только выглядело кумеканьем, только выглядело поиском: философия или не философия, а - законы физики в конечном итоге проявляются в процессах, казалось бы, куда более сложных. Мохов не мог не встретиться с Костиным, потому что, если где-то есть положительный заряд, то тем самым, пусть сколь угодно далеко, находится ему противоположный. И если они есть, то уже фактом своего существования обречены на встречу.

Твердый, как хорошая сталь, продолговатый предмет, похожий на уродливый желудь, нелепо дернулся, вытянувшись по длине почти вдвое, дернувшись - сократился до прежней длины и за этот удручающий цикл продвинулся вперед миллиметра на три. Вытянулся снова. Тогда Петр Карлович Керст отключил ток и взял свое детище в руки. Такой же твердый и неподатливый, как в сокращенном виде. Охо-хо!!! Уже сейчас, в своем предельно неразвитом, изначальном, медлительном и неизбежно несовершенном виде его "переменные связи с терминальной позиционной фиксацией" могут совершить переворот во многих областях техники… Да вот хотя бы изменение стреловидности крыла без всяких там сложных, ненадежных, уязвимых механических узлов. Рули на тех же аэропланах, причем идеальные для электродистанции. То же - для любых надводных судов и подводных лодок. Название идиотское, а на самом деле - что-то вроде неорганических металлосиликатных мышц, только мышцы в напряженном состоянии - устают, а его системы - нет, зато мышцы на расслабление не требуют энергии, а его системы - требуют на любое изменение формы. Табли-иц… Хоть и на ЭВМ, а составлять придется чертову уймищу, для каждой длины и исходной геометрии, потому что уравнения пока что получаются в частных производных нелинейные, а дожидаться, пока теоретики изыщут общий подход к вычислениям, не было никакого резона. Это все равно как если бы первобытные люди отказались бы от пращи, дожидаясь открытия законов баллистики.

Громовое шипение, от которого захватывало дух, постепенно повышалось тоном, становясь оглушительным, нестерпимо режущим слух свистом, так, что наблюдатели заткнули уши предусмотрительно заготовленными затычками. Впрочем - глаза у них тоже были защищены непроглядно-черными очками. Приземистый агрегат, установленный на импровизированном стенде там, в балке между холмов, как раз и был источником звука и зловещего, режущего блекло-зеленого сияния, которым светился испускаемый им факел.

- Спектроскописты, - не оглядываясь, проговорил Еретик, очень серьезный человек лет двадцати девяти, в очках и с ежиком коротко стриженых волос, - температуру…

- Девятнадцать с половиной приблизительно.

- Температура подложки?

- Пока восемьсот пятьдесят. Рост за… за четырнадцать уже минут.

- Тягу в сорок две тонны вижу сам. Благодарю покорно…

Над позицией нависла напряженная тишина, потом один из наблюдавших, тоже человек в возрасте до тридцати лет, не выдержав, нарушил молчание:

- А если Слушко услушкает?

- Победителей - не судят.

- Ты отлично знаешь, что у нас - судят…

- И у нас не судят. У нас - едят. Так что, в конечном итоге, не судят все-таки… Факел?

- Устойчивый.

- Время режима двадцать одна минута.

- А дальше что?

- Дальше? А дальше мы эту штуку запорем. Не годится она, понимаете? Делали - наспех, в условиях идиотской секретности, недодумали. Вне зависимости от результатов испытаний все нужно будет делать с самого начала. Тяжело, бескрыло, громоздко, переусложнено. Повышайте мощность…

Злой огонек у дюзы увеличился и стал ярче.

- Температуры выхлопа и подложки - каждые тридцать секунд.

- Двадцать три - четыреста, девятьсот восемьдесят… Двадцать три - четыреста, тысяча ровно… Двадцать три - пятьсот, тысяча сто тридцать… Двадцать три - пятьсот, тысяча двести девяносто… Двадцать три - пятьсот, тысяча четыреста тридцать… Кривая роста температуры подложки приобрела характер экспоненты!

Прозрачный от чудовищного накала факел на миг налился опаловым сиянием, обесцветился, резко удлинился.

- Испарение активного слоя! Испарение подложки!

Модель внизу исчезла в ослепительной вспышке, ярко светящийся шар с угрожающей медлительностью всплыл к пасмурному небу, а до наблюдателей донесся резкий порыв горячего ветра. Еретик, в миру Ерезин Юрий Кондратьевич, прищурившись, некоторое время созерцал расплывающееся в небе грибовидное облако, а потом проворчал:

- Бум. Через пять минут стрелки автоматически сойдутся на двенадцати, и произойдет маленький ядерный взрыв… Даже в таком убогом виде наша скороспелая самоделка по всем статьям превосходит все имеющиеся двигатели третьей ступени… И какие же из всего этого мы можем сделать выводы? Саня?

- Принципиальность вредна принципиально. Не нужно даже и пытаться делать аппарат, выходящий на орбиту целиком. Взлет с гиперзвукового носителя - то, что нужно. И ничем это не плохо.

Еретик кивнул и обернулся к другому своему соратнику.

- До "чистого" трансатмосферника мы не доросли идейно и эволюционно. - Проговорил тот. - Нужно навести справки, как обстоят дела с Базой в хозяйстве Седьмака.

- Мы сделаем и то, и другое, - подытожил Еретик, - и получиться должно неплохо. Вот только…

- Да, только. Узнает Слушко, и будет большая беда. Старик великий конструктор…

- Был великим конструктором.

- Грань, знаешь ли тонкая… Но он злопамятен, как слон, борьбу ведет всегда до полного уничтожения противника, и является убежденным интриганом.

- Как все они.

- Как все они. Иначе в те времена было просто не выжить. Так что придется и нам.

- В интересах дела и спасения шкуры ради. Дорио-Доренский вытребует нас к себе.

- Я, вообще-то, ракетчик.

- И сам же приложил руку к тому, чтобы разница тихонько сошла на-нет.

- Что-то меняется голуби, что-то меняется. Мы смогли провернуть это, по сути, самоуправство, которое ни за что не прошло бы еще лет пять тому назад.

- Чего-чего? Что ты там такое?

Вид у бывшего технолога, смотавшегося из города сразу же после увольнения, и изысканного неумолимо методичным Моховым во время очередного отпуска в девятистах километрах восточнее, был совершенно ужасный. Невысокого, полненького, улыбчивого человека, подвижного, как ртуть, сравнительно молодого, было невозможно узнать. Лицо у него странным образом и похудело, обрезалось, и, одновременно, как-то оплыло, обрюзгло. Под потухшими глазами залегли сизые мешки, а на недавно еще тугих, розовых щеках виднелась трехдневная щетина. От него не то, чтобы пованивало, а - отдавало запущенностью, несвежей одеждой, не бог весть каким жильем, а еще - безнадежностью. Тем, что не способствует успешному проживанию в общежитие. А вот чем от него попахивало вполне явственно, хоть и не по-наглому, так это перегарцем. Запашок был несильный, но устойчивый, как выхлопными газами - рядом со спокойненько пофыркивающей отрегулированным дизелем грузовой машиной, трактором или танком.