Разведка боем - Василий Павлович Щепетнёв Страница 29

мне преподаватели не испытывают. Испытывают зависть, неприязнь, а подчас и ненависть, порой неосознанную, подавляемую. Ну, кто я такой? Мальчишка, который только и сумел, что родиться в успешной семье. И вот он приезжает на занятия в собственном автомобиле, носит шелковый — шелковый!!! — белый халат, галстук-бабочку, на шее американский фонендоскоп, на ногах — туфли крокодиловой, что ли, кожи, сам из-за границы не вылезает, и не смей ему ставить иных оценок, кроме отличных!

Так или примерно так думала кандидат медицинских наук Решетникова Мария Фёдоровна, ассистент кафедры пропедевтики внутренних болезней. Ассистент, который никогда не станет доцентом, не говоря уже о профессоре. И да, хотя я только утром заплатил комсомольские взносы, не удивлюсь, что здесь уже пересчитали мой доход и прикинули, что на него можно купить, с учетом, что это валюта, а на валюту в «Березке» продают… чего только в «Березке» не продают.

Я выслушивал сердце больного и думал.

В наших советских газетах, на радио и телевидении, наш с Фишером матч освещали широко, но вот о денежной стороне практически не говорили. Считали, ни к чему вызывать нездоровое чувство зависти. Не деньги главное. Деньги — это нечто постыдное. То, что следует скрывать. Но люди слушают не только «Маяк», но и «Голос Америки». Не все. Иногда. Слушают и передают другим. Нередко перевирая. Так, мой гонорар по словам точно всё знающих колебался от ста тысяч до двух миллионов. Золотом, непременно золотом.

Но Мария Федоровна человек разумный, и знает точно: четыреста пятьдесят тысяч долларов Соединенных Штатов Америки. Её зарплата за сто пятьдесят лет. А по курсу «Березки», по товарам — и все пятьсот.

— Ну-с, Чижик, мы ждём.

— Исходя из характера шумов можно предположить, что у больного комбинированный порок митрального клапана, стеноз и недостаточность, с преобладанием стеноза. Для подтверждения диагноза необходимо задокументировать аускультативное исследование фонокардиографией, провести электрокардиографию, рентгенографию, ультразвуковое исследование сердца, а именно эхокардиографию и допплерографию.

— Э… А… Ну ладно, правильно, стеноз и недостаточность…

Уже потом, когда, подбросив Ленку до дома, мы ехали в Сосновку, Ольга сказала:

— Может, зря ты про допплерографию сказал? В нашем учебнике о ней вообще ни слова.

— Скорее, зря про неё не пишут в наших учебниках. В американских-то пишут. А мы, значит, ушами обойдёмся…

— Но ты же обошёлся. Услышал. Понял. Поставил диагноз.

— Аускультация субъективна. Я слышу одно, Суслик другое, а кто-то вообще ничего не слышит. Аппаратное исследование объективно и документируется. Параметры можно сравнивать и сопоставлять, наблюдая динамику.

— Но ведь это дорого! Это очень дорого — ультразвуковое исследование, допплерография!

— Ну да, дорого. Но мы ведь только и слышим, что жизнь человека бесценна, что здоровье населения — главное достояние страны. А как доходит до дела — уши да пальцы, вот и все наши инструменты. Зато бесплатно, да. Я на днях с бароном встретился. Заматерел Яша. Бригадир ремонтников теперь. И вот что любопытно: человек чинит автомобили, и зарплата у него двести сорок. Врач лечит людей — и зарплата сто десять. Ну, и кто более матери-истории ценен, люди или железки? — и, переводя разговор, спросил.

— Дознались, от кого Ленка залетела?

— Выражаешься, как чушок. Не залетела, а забеременела. Нет, не дознались. Не говорит.

— Ей когда рожать? В конце марта?

— Ну… приблизительно да.

— Бросит институт?

— Ну почему бросит. Возьмёт академический, а потом…

— Родители помогут?

— Может, и помогут. Ты, Чижик, что-то знаешь?

— Я? Догадываюсь. С точностью процентов девяносто, девяносто пять.

— Кто?

— Нет, нет и нет. Во многом знании — много печали. Она, Ленка, ведь что сейчас думает? Думает, что он на ней женится. Не сегодня, так завтра.

— А он?

— А он не женится.

— Откуда ты знаешь?

— Он уже женат. И ребёнок есть.

— Чего же он…

— Так уж вышло. Он-то думал, что у Ленки спираль. Она сама ему сказала. Вот и того…

— Козлы вы, мужики.

— Ага. И кобели. И жеребцы. И свиньи.

— А себя ты к кому причисляешь, Чижик?

— Я не млекопитающее. Я птица. Маленькая певчая птица.

Глава 11

СЛОВО НЕ ЧИЖИК

12 декабря 1974 года, четверг

Чемпионат нынешний не чета прошлогоднему. Труба пониже. Из великих играет только Таль. Ещё Тайманов с Полугаевским, не великие, но рядом. Остальные так себе. С бору по сосёнке. То есть все, конечно, прошли сито отбора и участвуют в соревновании по праву, но это шахматисты второго плана. По сравнению с прошлым годом отсутствуют Спасский, Смыслов, Петросян, Карпов, Корчной, Геллер. И это чувствуется.

Впрочем, я-то здесь! Если в прошлом году я был тёмной лошадкой, то теперь я лошадка белая. Цирковая. Сбруя с блёстками. И от меня ждут всяческих кунштюков. Что я вдруг стану скакать задом наперёд, танцевать польку-бабочку, хвостом решать кубические уравнения и ржать «во саду ли, в огороде». Победитель Фишера, как никак.

Я стараюсь оправдать ожидания. Играю агрессивно, пытаясь по мере способностей и сил не дать сопернику ни малейшего шанса. И — получается. Сейчас, когда играется девятый тур, у меня стопроцентный результат. Судя по всему, и сегодняшнюю партию против гроссмейстера Павловича я выиграю.

Так и случилось: на семнадцатом ходу Павлович остановил часы. Семнадцать ходов — это рекорд турнира. Нет, была партия и короче, в пятнадцать ходов, но то была ничья. Скучная и предсказуемая. Гроссмейстерская. А я победил. На радость болельщикам. Да, в отсутствии Карпова и Корчного ленинградцы болеют за меня. И за Таля, конечно. За Таля болеют все, всегда и везде.

Но и мне жаловаться не приходится. Есть, есть болельщики. И болельщицы тоже. Поклонницы. Так и глядят, так и глядят лукаво: колобок, колобок, я тебя съем!

Но я не колобок, я Чижик, и песенки незнакомым девушкам пою, только взлетев на веточку повыше. Вне досягаемости. А ближе — ни-ни, маните, не маните. Ближе проглотят и скажут, что так и было.

Конечно, Лисы и Пантеры не хватает.