Андрей Посняков - Новая Орда Страница 3

– Не убивайте! Мы простые купцы. Возьмите все.

Яндыз цинично прищурился – все и возьмем… не сейчас, чуть погодя, когда придет время. Сплюнув, отбросил следовавшему за ним по пятам дюжему парню – оруженосцу – небольшой круглый щит, богато украшенный сверкающими металлическими накладками, наклонился, схватил за ворот первого попавшегося приказчика – совсем юного, трясущегося от страха парня:

– Где ваш хозяин и те, кто с ним?

– Там, – бедолага показал рукой. – Они все там, у первых возов. С ними воины… много.

Яндыз покусал ус, прислушался:

– Уже немного.

Пора было пробираться вперед, к главной цели. Пора!

– Господин!

Царевич обернулся на оклик, сурово глянув на только что подбежавшего молодого воина в заляпанной пятнами грязи кольчуге:

– Чего тебе, Ваньша?

Кажется, так этого парня звали – Ваньша – из сотни лучников. Судя по вспыхнувшим от гордости и счастья глазам – еще бы, сам командир помнил его имя! – именно так.

– Мы в охранении, впереди… Так вот – там, за лесом, чужие вои! Идут сюда, пока не торопятся.

– И много их? – быстро соображая, спросил Яндыз.

Ваньша тряхнул головой:

– Много. Уж по меньшей мере – тысяча!

– Тысяча? Однако.

– Все с копьями, с мечами, в доспехах, со щитами червлеными.

Царевич зло сплюнул:

– Литовцы!

– Оно так, господине.

– А лес-то рядом… Так! Живо трубить отход! Уходим наметом, вкруг того болотца – литовцы туда вряд ли сунутся.

Вот за это Яндыза в отряде уважали! Заносчивый в быту (еще бы, все-таки чингизид!), в боевой обстановке царевич преображался и всегда действовал цинично и хитро, частенько предпочитая лихой атаке засаду, а полному (но по воинской чести) разгрому – поспешное, но тщательно продуманное отступление. Вот и вчера он не зря присматривался к болотцу да посылал по местным деревням своих людей – узнавать гати да броды. Пригодилось!

Гавкнула напоследок ручница. Снова затрубил рог. Прихватив с собой убитых и раненых, четким порядком – один за другим – воины Яндыза убрались с дороги, без остатка растворяясь в диких – вкруг болота – лесах, в которых давно уже присмотрели все удобные тропы.

Были, были, конечно, погибшие, да и раненые имелись – как без этого? Но Яндыз своих людей не бросал – об этом тоже все знали, как и о том, что предательства никогда не прощал, всегда мстил – если уж не удавалось самому переветнику, так его близким.

Погони не было. То ли литовское (а чье же еще-то?) войско, высланное Витовтом для встречи ханских посланцев, еще не успело до них дойти, а скорее всего, литовские воеводы просто плохо знали здешние места и соваться в болота не решились. Да и к чему? Караванщиков разгромили – да и черт с ними, главные-то люди – целы!

– И-и-и, шайтан! – не выдержав, выругался царевич.

Жаль, конечно, что не удалось поквитаться с давними недругами, однако ж – и пес пока что с ними. Главное-то вызнали, есть о чем доложить Василию-князю – Булат-хан с Едигеем-эмиром посланников к Витовту заслали! Зачем – даже соглядатаю Кузьме Ордынцу ясно – помощи просить в замятне. Против Джелал-ад-Дина, Керимбердея и прочих.

– А вдруг Едигей вновь на Москву пойдет? Что тогда скажете?

Князь московский Василий Дмитриевич, сутулый, не старый еще мужчина с темной бородой и неприветливым взглядом, прихрамывая (по осени всегда сильно суставы болели, особенно – в этакую вот сырую непогодь), уселся в высокое резное кресло и, бросив посох проворно подбежавшему слуге, недовольно взглянул на толпившихся вокруг бояр и дьяков.

– Так, княже, на Москву-то Едигей и без Витовта может, было уж так недавно.

Князь скривился, услыхав бодрый молодецкий голос молодого боярина Ивана Хряжского. Нет, ну всем пригож боярин – и роду знатного, и верен, и статен, силен – вот только глуп изрядно, и все свои глупости любит первым же изрекать – умом хвастается! Мол, все вы тут, князья-бояре, молчите, а я… Так кто тут самый умный? А кто говорит, кто голос подал.

– Не может он без Витовта, Ваня, – поморщившись от боли в ногах, терпеливо пояснил Василий не столько для тупого боярина, сколько для всех остальных, внимательно ловивших сейчас каждое княжье слово. – Раньше мог, а теперь – нет. Желальдин там у него, Керимбердей и прочие Тохтамышевы дети. Все власти хотят, ордынского трона ищут. Того и гляди – сам Едигей и поставленник его, Булат, на престоле не удержатся. Одначе ж… – Чуть помолчав, князь задумчиво сдвинул кустистые брови: – Одначе ж на Москву – ежели с Витовтом сговорятся – пойти могут. Победный поход силу власти в несколько раз увеличивает, о том еще древние знали. Ась?

Приставив руку к уху, Василий с прищуром посмотрел на бояр – мол, чего это тут я один говорю, а вы отмалчиваетесь? Что за совет такой? Нехорошо, непорядок.

– То верно ты молвишь, пресветлый княже, – отозвался за всех «дубинушка» Иван Хряжский. – Тогда и нам надобно войско собрать да накрепко границы сторожить.

– Да ведь собирается уже войско, – презрительно покосившись на молодого боярина, негромко произнес воевода – сорокалетний князь Можайский. – Ты ж, княже Василий Дмитриевич, сам указание давал. Теперя вижу – поступил мудро.

Василий спрятал усмешку – польстил, польстил воевода, ну да ладно, как государю без лести подданных его? Тогда он как и не государь вовсе, ежели не боятся, не трепещут, не льстят. Пусть. В меру только. А войско московский князь и в самом деле приказал потихонечку собирать, после того письма наглого, писанного самозваным заозерским князьком Егоркой… Мхх!!! Вот-то гад еще! Прошлолетось Москву, собачина, взял да разграбил – хитрова-а-ан, да и людишек воинских – ватажников клятых – у него полно. Хорошо, хоть сам князь упасся, Бог миловал, а вот супругу, Софьюшку, в монастырь Вознесенский подстригли, инокиня теперь. На Москве монастырь-то, рядом, одначе – близок локоть, да не укусишь, обратного – в мир – ходу нет. Да и нужен ли, ход-то? Софья, конечно, супругой была неплохой, да уж больно горда, обидчива, властна! Сама хотела заместо князя править, помыкать мужем – потому-то Василий, честно сказать, не сильно-то по ней и печалился, тем более – жениться замыслил – а что? Раз уж теперь холостой! Смотрины назначить, невест… он ведь еще крепок, вот только суставы, ноги… Ну да с хворью лекари справятся, а жену молодую иметь – ух! – кому ж не любо? Только что вот тестюшка-то бывший – Витовт – обидится, уже обиделся, да покуда с немцами орденскими у него дела были. А теперь вот – еще и ордынцы послов шлют. И этот еще, заозерский выскочка, письмишко наглое прислал…

Василий закрыл глаза, припоминая. Предлагал князек Заозерский (хоть и князек, да силен, силен, собака!) на Орду походом ратным вместе пойти, мол, тогда и ему победа легче достанется, и князю московскому доля серебра, у басурман взятого, прежний достаток вернет.

Великий князь еще тогда подумал, если победят – будет в ханах… ну, не друг, а не враг хотя бы, а если разгромят – одной головной болью меньше. Всегда можно сказать, дескать, Егорка этот сам против моей воли в набег пошел. Хотел, собирался было уже часть войска Орду пограбить отправить, и отправил бы, коли не явился бы вчера с докладом татарский царевич Яндыз, посланный с отрядом своим границу литовскую караулить.

Нынче ж, на совет, великий князь московский Яндыза-царевича не позвал – пусть, мол, отдыхает с дороги. А и нечего ему на совете делать – хоть и хороший воин, и верен вроде бы, а все ж – горд несусветно, и – это уж точно! – себя куда выше Василия-князя считает. Чингизид потому что! Укоротить бы рога… да пока рано – кто знает, как там, в Орде, сложится? А теперь… теперь-то что? Отправлять войско – не отправлять? Никто не подскажет, про все самому думать нужно. Эх, была бы Софья, она б… Тьфу ты, вот ведь вспомнил, м-да-а-а…

Задумчиво забарабанив пальцами по резному подлокотнику кресла, князь снова посмотрел на бояр:

– Ну? Чего еще скажете?

– Молиться надо, княже! – вышел вперед духовник, отец Варсонофий, росточка небольшого, но с брюшком, с бородой рыжеватой, окладистой.

Светлые глаза священника смотрели весело, круглое лицо прямо-таки лучилось здоровьем и какой-то внутренней радостью, которой хотелось поделиться со всеми. Василию подобные люди не нравились, но Варсонофий умел хорошо сглаживать грусть да хандру (жениться на молодой – это его идея!), к тому же был довольно умен и умел ум свой почем зря не выпячивать.

– Молиться, а уж потом думать.

Это он правильно сказал – мысленно согласился князь. Молиться… отослать всех, подумать сначала самому, со всеми – будто бы невзначай – посоветоваться, а уж опосля… опосля видно будет.

Василий осторожно – не пронзила бы боль! – поднялся на ноги:

– Верно, молиться пойду. В домовую церкву. И вы – молитеся, а завтрева… завтрева встретимся.