Глеб Бобров - Эпоха мертворожденных Страница 3

С одной стороны, Разжогин беспрекословно делал стойку на любой жест Павла Андреевича и тут же с филигранной точностью сию команду — исполнял. Только что чаек не заваривал да за пивком не бегал — лакейской угодливости и намеком не просматривалось. В то же время он ни разу не обратился к старшему ни по званию, ни по фамилии или имени-отчеству, так, как это обычно принято в связке «начальник-подчиненный» в армии, да и где угодно.

Внешне разница ощущалась намного значительней. Нагубнов смотрел на мир несуетно и внимательно, подолгу задерживая заинтересованный взгляд светлых серых глаз. Он вообще весь светился спокойствием и открытостью. И без того почти лишенный растительности, выбритый до отлива дембельской бляхи, загорелый череп и такое же гладкое лицо — с прямыми, мощными и крупными чертами, русые негустые брови, наполовину разреженные сединой, да несколько мелких белесых шрамов как бы свидетельствовали о хозяине: «Нам скрывать нечего». Даже руки, сильные и большие, он почти всегда держал на виду. Единственно, что казалось неестественным, так это босяцкое положение сигареты «в кулачок» да хват стакана с чаем — чуть ли не сверху, всей лапой, пропуская ручку ложки сквозь указательный и средний палец.

Анатолий Сергеевич, ровно вдвое тоньше в кости и младше по возрасту, своим ростом догонял начальника. Темные, почти черные волосы на пробор примерного тимуровца, вечная синь на щеках, аккуратные, математически точно обрубленные со всех сторон и от этого невыразительные усы, стремительность в темном взгляде и движениях хорошо смазанной машины — все эти отличия разделяли их, наверное, сильнее, нежели служебное положение в своем ведомстве.

Деркулов же со своей двухнедельной щетиной на правильном, немного тяжеловатом лице, с короткой, зачесанной назад, не скрывавшей обильной изморози на каштановом фоне стрижкой, с квадратным, заземленным телосложением внешне заметно отличался от обоих.

Но было нечто, успевшее за эти несколько дней протянуться между задержанным и пожилым полковником. Некая связь, обусловленная, возможно, более близким возрастом, а скорее всего — единой для обоих, навечно выжженной в глубине глаз, незримой печатью «человека с прошлым».

— С чего начнем? — неторопливо раскладывая на столе десяток по-чертежному отточенных карандашей да хорошую пачку писчей бумаги, спросил полковник. — Ну, что молчишь, Деркулов, выбирай историю… У тебя их — с избытком, поди.

— Да мне как-то все равно, с какого места начинать. Спрашивайте…

— Вот видишь, Анатолий Сергеевич, на тебя вся надежда — командуй.

Разжогин, словно и не замиравший ни на секунду, тут же включился в работу:

— Тема номер один, проходящая по всем запросам, — «Сутоганская бойня». Поскольку задержанный дал предварительное согласие на освещение любого события, участником или свидетелем которого являлся, то предлагаю начать именно с нее.

Ответом стало общее молчаливое подтверждение.

Анатолий Сергеевич за несколько минут управился с традиционным, неоднократно озвученным инструктажем дачи официальных показаний, не ленясь, каждый раз полностью произнося священную мантру новообращенного в современные технологии адепта: «при материально-техническом обеспечении процесса дачи показаний с использованием средств акустической и визуальной фиксации следственной информации». После чего, ткнув куда-то в ноутбук, включил всю технику и, раздельно зачитав Деркулову «права и обязанности», окончательно разделался с вводной частью:

— Итак…

ГЛАВА II

Шахта имени XIX партсъезда

С самого детства, как и всякая «сова», я ненавижу, когда меня будят спозаранку. Тем паче вот так, по-собачьи, тряся за плечо. Да еще во время долгожданного провала в теплый, обволакивающий черный кисель без живых картинок, чужого надсадного кашля, придушенного шепота и обычной возни перед печкой. В придачу — вымучен да тело измочалено… И уж тем более — невыносимо, когда это делают подчиненные!

Вырываться из сонного варева все равно пришлось. Да и в пошагово включавшемся сознании вовсю ворочалась чуйка, а это такая подруга — свое возьмет. Наверняка знал — подниматься придется надолго и всерьез, не поспать уж сегодня…

Меж двухсотлитровой стальной бочкой с раскрасневшимся жарким боком и стопой сложенных дверей в дерматине на корточках сидел взводный-один Юра Жихарев. Отсвечивающий в темноте светлым, сложенный вдвое лист бумаги в его руках да набитая «во все дыры» разгрузка[8] угодливо свидетельствовали о непогрешимости интуиции, самовольно взявшей шефство над изнасилованным нескончаемой усталостью мозгом.

Слишком небрежно скинув ноги с импровизированного подиума, я быстро и неаккуратно сел. Скривившись и присвистнув от резкой боли, развернулся. Служивший одеялом кусок брезента сполз на пол и прямо под берцем высветил размашистую табличку в золоченых виньетках: «Генеральный директор ГП „Родаковоресурсы“».

— Видал, Юрец: Педаля постарался… Даже под жопу командиру — генеральскую дверь! А ты говоришь: «растяпа»…

Тень чуть шелохнулась на слабо мерцающем фоне.

— Если эта мандавошка через пять минут не поставит к воротам «газон», я к его бестолковке эту табличку шурупами прикручу!

Ну, благодушия от Жихаря ждать, что кота — грамоте учить. Тем паче по отношению к такому подарку, как Виталя Жук. Ну, да и ладно, проснулся уже, включился, можно не морозиться.

— Давай…

Юра протянул листок и подсветил сверху.

Текст со всей очевидностью подтвердил — начинается!

На обратной стороне какой-то бухгалтерской шифрограммы времен Золотой Родаковской Эры корявым почерком были начертаны три строки:

«Митя! Звонила мама. Они уже в Воронеже. У них все хорошо. Выберись за два-три дня ко мне. Возьми две сумки, передам тебе продуктов»

— Радио?

— Да… «Славяносербск-FM».

— Сколько — там?

Юра блеснул фонариком по руке:

— Двадцать один тридцать две.

Блядь! — нет, это просто подлость какая-то — только отрубился!

— Ты, Денатуратыч, Дэн, Антоша с Малютой и Бугаем, ну и еще пару хлопцев возьми, грузиться. «КамАЗ» и «шестьдесят шестой» — на выезд. Салимуллин за старшего. Его и Кобеняка — ко мне. Пять минут на сборы, максимум…

В послании все понятно и просто. Не ясен только такой уровень секретности. Радиосвязь работает нормально. Мобильники — тоже. Нет же, передали команду через «Вести от близких» — местную ежедневку для беженцев. Тогда почему общий вызов «Митя» — это все подразделения и приданные группы комбрига Буслаева? Может, из-за «продуктов» — две машины с собой. Но тогда что за спешка — двадцать-тридцать минут? Ладно, разберемся…

По мрачному подвалу некогда швейного цеха, переступая в темноте через бойцов и оружие, вышел в гулкий коридор. У полуразрушенного лестничного проема в лицо дыхнуло промозглой сыростью. Не вдохновляет! К неистребимой вони пожарища, соляры с краской и сотни наповал убитых портянок привыкнуть можно, к барахтанью в ледяной грязи — нет. А покувыркаться не сегодня завтра придется, как пить дать.

У бокового входа в то, что некогда было центральной управой базы, перед грузовиком стояло несколько человек. Навстречу выступил Жихарь.

— Все на месте. «КамАЗ» на АТП. По пути — заберем.

Пока народ лез в кузов, поставил командирам групп задачу на время отсутствия. Узнав, что едем в штаб, Кобеняка сразу заволновался:

— Аркадьич, так, может, — и я?

У мужика жена, взрослые дети, внуки — вся куча-мала домочадцев обреталась у родни где-то под Новым Осколом. Не было случая, чтобы он не воспользовался возможностью позвонить. Потом, наговорившись до матерного ора связистов, упорно гонял бойцов, мрачно приговаривая: «Тяжко в учении, проще в лечении». Сегодня им повезло, ему — нет.

— Степаныч! Не задирай, прошу тебя! Не сейчас… — Под шестьдесят дядьке, и отказывать неудобно, и сам мудаком себя чувствуешь.

— Броню — подогнать под бугор?

Еще один! Старая песнь Салимуллина… Понимаю, что прав, но как расскажешь, не обидев, что у меня приказ «на ухо»: даже ссать под себя. Ему же — машины подай на боевое охранение и отряд рассредоточь. Видите ли, пятьдесят человек в одном подвале не годится. А то я, бля, не знаю! Вообще за «пиджака»[9] держат…

— Салам, брат! Как мне тебе, не посылая, втолковать, что мы будем сидеть в этом подвале, вот так, как крысы, до тех пор, докуда нужно будет? А?

— Ладно, не заводись. Как лучше хотел…

— Да не завожусь я… Жопа болит, сил нет.

— Здесь Илья за старшего, а первую группу и управление давай ко мне, на АТП?

— Василь Степаныч, уймись! Все будет, как есть… Идите, в нарды погоняйте, водочки накатите и ждите меня с новогодними подарками. Лады?