Андрей Смирнов - Рыцарь Страница 3

– Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.

Тибо почесал затылок:

– А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.

– Зачем нам епископ?

Тибо удивился:

– Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь ещё наплетут всякого...

– Самому епископу и рассказать?

– Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.

Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.

Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчёт будущей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.

Предчувствия не оправдались. К своему собственному удивлению, я оказался весьма неплохим наездником. Моё тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.

День выдался прекрасный. Лето, птички поют... лес вокруг...

– Скажи, Тибо, – обратился я к своему спутнику, – а когда станет известно о смерти Гийома, у нас не будет неприятностей?

Тибо пожал плечами:

– Может, и будут. Если родственники у него найдутся. Но он же северянин. Пока ещё доберутся до нас эти родственники...

– Только родственников нам и надо опасаться?

– А кого ж ещё? Вы ведь честно его убили.

Эжль оказался небольшим городком, окружённым садами и огородами. Ни городской стены, ни частокола вокруг Эжля не было, зато в самом центре громоздилась здоровенная постройка, поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.

Вообще-то сей монастырь мало отличался от укреплённого замка. Толстые стены с бойницами, мощные дубовые ворота, затянутый ряской ров и невысокая насыпь, густо заросшая сорными травами. Западную стену оберегала круглая низенькая башня.

На насыпи со скучающим видом сидела босоногая девчушка и следила за гусями, которые бродили внизу. Когда отдельные гуси-альпинисты пытались взобраться на насыпь, девчушка хворостиной сгоняла их обратно.

Когда мы подъехали к воротам, те приоткрылись и выпустили нам навстречу мужика в тёмной длиннополой рясе и с бритой макушкой монаха.

Монах поначалу нас не заметил – болтал с кем-то, остававшимся с той стороны. Затем они оба – монах и его невидимый собеседник – дружно заржали. Монах обернулся, увидел нас.

– К епископу? – поинтересовался он. – Марк, не закрывай ворота!

В створе показалась толстая морда в рытвинах от оспы.

– Откуда едете?

– Из Арля.

– В Ним не заезжали?

Тибо покачал головой:

– Закрыт сейчас город. Болезнь там вроде какая-то.

Монах кивнул:

– Закрыт, значит... Додумались наконец... Ну, с Богом.

– Епископ-то где? – спросил Тибо.

– Монсеньор Готфрид сейчас в трапезной, – важно изрёк первый монах. И пошёл по своим делам.

Хорошо смазанные петли не заскрипели, когда привратник Марк открывал ворота.

«Бумм!» – сказала левая створка, глухо ударяясь о стену.

«Бумм!» – сказала правая створка несколькими секундами позже.

Мы въехали в монастырский двор.

По двору бродили свиньи и куры. Ещё один монах, с макушкой, обросшей недельной щетиной, возился у колодца. Мы его не заинтересовали.

Во дворе имелись две каменные постройки: церковь и большой дом посередине двора; и множество деревянных: амбаров, сарайчиков и прочих хозяйственных построек.

Мы остановились неподалёку от большого каменного дома. Я спрыгнул с коня и уж было направился к крыльцу, когда меня остановил окрик Тибо:

– Ваша милость!

Я повернулся:

– Что ещё?

– Деньги-то забыли взять, – укоризненно напомнил мне Тибо и принялся рыться в моей седельной сумке.

– А они что, нам здесь понадобятся?

– Ну вы, господин Андрэ, совсем как дите малое... – пробормотал Тибо, не переставая обшаривать сумку в поисках кошелька. – Епископ Готфрид – сеньор этих земель. Значит, он и судья тутошний, и правитель... Смекаете, к чему я?.. К тому ж он ещё и священник, слуга Господа Бога нашего, лицо, так сказать, духовное...

– Ладно, я понял. Сколько ему нужно дать?

– По повелению нашего августейшего короля штраф за убитого на поединке – три марки. Это, значит, Готфриду причитается как лицу светскому...

Я не смог удержаться от улыбки: очень уж забавными выглядели эти подсчёты.

– А как лицу духовному?

– Тут сложнее, господин Андрэ. Чем больше вы пожертвуете на благо Святой Римской Католической Церкви – тем меньше епитимья будет.

– У нас есть второй кошелёк?

– Есть... – Тибо слегка растерялся. – В моей сумке...

– Ссыпь пока деньги в одну кучу. А в кошелёк положи монет шесть-семь и дай его мне.

Тибо несколько секунд задумчиво жевал губами, потом сообразил, что к чему, и, криво ухмыльнувшись, принялся исполнять приказание.

– Господину епископу, – отчеканил я, принимая из рук Тибо изрядно похудевший кошель, – совершенно не обязательно знать, какими именно финансами мы располагаем.

Монсеньор Готфрид, епископ Эжльский и Каронский, любезно изволил принять меня в своих личных апартаментах. Монсеньор Готфрид был пьян.

В его апартаменты меня проводил какой-то монашек.

Видимо, монсеньор только что закончил трапезу и собирался отдохнуть часок-другой от трудов праведных. В правой руке монсеньор сжимал кубок, в левой – пыльную бутыль в берестяной оплётке. Епископ был крупный мужчина. Весьма. Радостное удивление отразилось на лице монсеньора при виде незнакомца. То бишь при виде меня.

– Добрый день.

– Ссс... с кем имею честь?..

– Андрэ де Монгель, – представился я.

– Оч-приятно!..

– Будучи в ваших землях, – решил я сразу приступить к делу, – я поссорился с одним человеком...

– Рыцарем?

– Да. Гийомом де...

– Держу пари: вы пустили ему кровь!!! – не слушая меня, проревел епископ. – Вы проткнули его насквозь и разрубили на части! – Шатаясь, епископ Готфрид добрёл до стола и с грохотом водрузил посередь оного свою бутыль. – Вы выпустили ему кишки! Я прав?

– Да, но...

– Выпьем же за это! – провозгласил епископ, откупоривая бутылку.

Я удивился, но промолчал. Подошёл поближе к столу.

Епископ меж тем наполнил два кубка. Кроме кубков на столе имелись две пустые бутыли, кувшин, серебряное блюдо, большие каминные щипцы. Но когда я протянул руку к ближайшему кубку, епископ меня удержал.

– Погодите, – сказал он. – Вам ещё нельзя. Кто, говорите, был ваш противник?

– Гийом де Бош.

– Не помню такого, – промолвил епископ Готфрид и осушил свой кубок. – Еретик?

Я пожал плечами:

– Не знаю.

– Но ты-то сам добрый католик?

– Конечно, – согласился я на всякий случай.

– Выпьем же за это.

Воспользовавшись тем, что монсеньор епископ убрал руку от моего кубка для того, чтобы снова налить себе красного, я пригубил вино. Ничего вино оказалось. Только, на мой вкус, слишком терпкое.

– Полно тут еретиков, – доверительно сообщил мне епископ. – В кого ни плюнь – обязательно попадёшь в еретика. Даже в моих собственных землях сколько их развелось, проклятущих, – ужас... рассказать кому-нибудь – не поверят...

Я сочувственно покивал.

– Давно пора их всех к ногтю... – продолжал Готфрид. – А то придумали тоже – свободомыслие... А всё отчего? А всё оттого, что никакого порядка в стране нет... Вот я понимаю – Германия, скажем... Арагон... А кто, говоришь, таков был этот... этот...

– Кто?

– Ну, тот, которого ты... – Тут епископ присвистнул и закатил глаза.

– Аааа... Гийом де Бош.

– Откуда он?

– Кажется, откуда-то с севера. Я не знаю точно.

– Значит, всё-таки не еретик... – с сожалением сказал Готфрид. – А ты буллу Папы Римского против этих нечестивцев слышал?

– Нет.

– Так знай же, сын мой, что всякий, кто убьёт еретика, получает себе его имущество, а также отпущение своих предыдущих грехов, пусть даже и самых тяжёлых. Вот, скажем, убил ты десять католиков. Значит, надлежит тебе убить десять еретиков – и ты чист и перед Иисусом, и перед Церковью, аки агнец...

– Спасибо. Буду иметь в виду.

– А знаешь ли ты, – сказал епископ, разливая по нашим кубкам то, что ещё оставалось в бутылке, – что вообще-то убийство – это грех?..

– Знаю, – ответил я, – но дело в том, что...

– Вот помню, раз в Париже, – перебил меня Готфрид, – лет эдак пятнадцать или двадцать назад... устроил батюшка короля нашего турнир... Ну, я тогда эту рясу ещё не носил... В общем, случилось так, что свалил я на турнире сынка одного барона. Сшиб его с седла в общей свалке – а он возьми да и сломай себе шею. Тут, значит, герцог мне и говорит...

Следующие двадцать минут епископ повествовал о славных делах своей молодости. Периодически он сбивался и замолкал, пытаясь отыскать нить рассказа.

К концу его рассказа я начал думать, что Париж – город весьма немноголюдный. Вот уже лет пятнадцать или двадцать. Населённый преимущественно бывшими собутыльниками епископа Эжльского и спасёнными им девицами... По-моему, король и некий, часто упоминавшийся Готфридом герцог были единственными, кому, кроме девиц и готфридовских собутыльников, удалось избегнуть того, чтобы их «проткнули насквозь» или «разрубили на куски». К герцогу Готфрид – это чувствовалось по его тону – до сих пор испытывал некоторую, слегка покровительственную симпатию.