Владимир Свержин - Колесничие Фортуны Страница 3

– Ну, что там у вас произошло? – осведомился двадцать третий герцог Бедфордский, усаживаясь на мой письменный стол и водружая перед собой пузатую бутыль матово-черного цвета.

Я поведал ему о своем путешествии за Ричардом Плантагенетом и о превратностях, связанных с повторной командировкой. Все это время мой побратим любовался игрой света в коньяке, наполнявшем его хрустальный кубок, и, невзирая на все мои запреты, пускал клубы дыма в потолок, попыхивая дорогой виргинской сигарой.

– Ничего, – одобрил он мой рассказ. – Треть, конечно, приврал. Но в целом складно. И что, Отпрыск стал в позу борзого барана?

Я молча кивнул головой.

– Ладно, несущественно, – продолжил Зеф. – Отдыхай, не беспокойся. Утрясем мы твой вопрос. А сегодня, если ты, конечно, не забыл, – мой день рождения.

– Джо, ты скоро? – заглянула в мой кабинет хищного вида красотка, озаряя полумрак нашего убежища ослепительной рекламной улыбкой. Раньше я не видел этой барышни в окружении моего друга, однако, если мне не изменяла зрительная память, именно ее трехметровое изображение убеждало каждого встречного и поперечного носить ультрамодные колготки.

Рекламный щит со слабо одетой прелестницей, установленный на въезде в наш преимущественно холостяцкий закрытый поселок, пользовался большим успехом. Во всяком случае, что я мог сказать абсолютно достоверно: если не спеша скользить взглядом по демонстрируемой на щите ноге от заманчивых округлостей вверху до изящных пальчиков внизу, то можно дважды не торопясь прочитать “Отче наш”. Правда, дочитать удавалось немногим – у большинства перехватывало дыхание после первых слов.

– Знакомьтесь, – произнес Зеф, вновь наливая себе коньяка, – это Айрин. Длина ноги сорок четыре дюйма, мисс чего-то обо что-то. – Красотка вновь прорекламировала свои ровные белые зубы. – А это лорд Камдил, рыцарь без страха, упрека и многих других полезных качеств. Большой специалист по подвигам в честь прекрасных дам. Если тебя донимает какой-нибудь дракон, ты только скажи ему – и можешь готовить место для драконьей головы у себя над кроватью.

– Что, правда? – распахнула свои русалочьи глаза красотка. – Как это романтично! Вы расскажете мне о своих подвигах? – томно промурлыкала она.

– Непременно расскажет, но ближе к ночи, – оборвал ее красноречие мой побратим. – Пока иди развлекай гостей. Мисс чего-то об чего-то скрылась за дверью.

– Господи! – сокрушался мой друг. – Ну почему: как красивая и умная – так стерва, а как просто красивая – так дура непроходимая!

Я не разделял категоричности Зефа, но спорить с ним было делом абсолютно бесполезным.

– Ибо такова природа вещей, – глубокомысленно заметил я, незаметно пряча недопитый коньяк за стопку книг.

– Ладно, братец, пошли веселиться, – отчаянно махнув рукой, закончил разговор Рассел. И мы исполнили свое намерение.

В общем, когда утром вновь зазвонил телефон, я счел это неприкрытым издевательством и решил не подходить ни за что. Когда он зазвонил во второй, третий и четвертый раз – я стоически терпел, но во время пятого штурма моей нервной системы брауни, разбуженный наглым трезвоном, выбрался из своего угла и, проделав обычную операцию с телефонной трубкой, произнес, не раскрывая глаз, но становясь в непременную торжественную позу: “Его Высочество принц Готлиб фон Гогенцоллерн”. После чего он рухнул головой на скомканную пачку “Пэлл-Мэлл” и вновь заснул непробудным сном со счастливым сознанием выполненного долга.

С трудом добравшись до аппарата, я решительно промолчал в трубку. Голос шефа, пробившийся через минуту такого “разговора” до моего сознания, не прибавил моей любви к нему, но, судя по интонации, он тоже был не рад меня слышать.

– Да? – произнес я, собравшись с силами.

– Где вас изволит носить? – с новой яростью накинулся на меня Отпрыск.

– Я отдыхаю! Черт возьми, вы сами приказали мне отдыхать!

– Очень мило, – кипятился вельможный начальник, – я вижу, как вы отдыхаете.

– И как вам нравится то, что вы видите? – понемногу оживая, поинтересовался я.

– Это просто неслыханно. Более того, это возмутительно. Я буду ставить вопрос о вашем поведении на заседании ученого совета.

– Уж лучше сразу в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций, – спросонья съязвил я.

– Это авантюризм, а не работа, – продолжал возмущаться шеф, явно пропустив мое замечание мимо ушей.

– Вся моя работа – сплошной авантюризм, – парировал я. – Вы позвонили мне в такую рань, чтобы сообщить этот потрясающий факт?

– Я этого так не оставлю, и не надейтесь! В общем-то я и не надеялся. Судя по тому, что шеф выражался без обычных витиеватостей, он был очень зол. – И все-таки, чем я обязан столь раннему звонку?

– Какая рань? Девять часов!

Отметив про себя, что после вчерашнего отдыха три часа на сон – явно маловато, я вновь вернулся к своему вопросу:

– Монсеньор, чего вы от меня хотите?

– Чего?.. – В паузу, образовавшуюся после этих слов, можно было спокойно вставить весь лексикон какого-нибудь полинезийского племени. – Приезжайте в Институт и отправляйтесь хоть к чертовой матери, хоть на тот свет!

– Ясно. Еду! – Я опустил на держатель трубку и щелкнул пальцами. Из зеркала напротив на меня смотрел широкоплечий мускулистый мужчина с опухшим лицом и всклокоченной бородой цвета темной бронзы. “Несказанно хорош”, – усмехнулся я, встряхивая остатками некогда буйных кудрей и нанося хук слева своему отражению. Отражение ушло с линии атаки и стало в дзенкуцу-дачи [5].

– Эй, малыш. – Я осторожно потряс за плечо посапывающего в пепельнице брауни. Судя по всему, в порядке дегустации он допил вчера не одну рюмку горячительных напитков. – Позвони, будь добр, Сергею Лисиченко, эсквайру, и сообщи ему, чтобы он выдвигался в Контору. Скажи, что мы выезжаем.

Полупроснувшийся домовой дико озирался вокруг, мучительно пытаясь понять, что, собственно, он делает среди всего этого беспорядка. Оставив моего маленького друга приходить в себя, я отправился провести магический круг водой вокруг носа и соскоблить со щек неположенную щетину.

Вернувшись в свои апартаменты уже проснувшимся и посвежевшим, я сделал чашечку очень крепкого кофе и стал одеваться. Одного носка на месте не было. “Опять брауни развлекается”, – вздохнул я, вытаскивая из шкафа новую пару. Мне никогда не удавалось добиться от моего домового, что за странную коллекцию он собирает. Впрочем, какое это сейчас имело значение.

Глава вторая

Балу: “Что нужно сделать, когда встретите большого зверя?”

1-й волчонок: “Зарычать?”

2-й волчонок (поджимая хвост): “Убежать?”

Балу: “Сказать, сказать, что надо?!”

Маугли: “Мы с тобой одной крови. Ты и я”.

Ворон, огромный и черный, как собственное крыло, философически наблюдал за лесной дорогой, тянувшейся, сколько позволяли видеть его глаза, по обе стороны толстой дубовой ветки, на которой он восседал с достоинством принца крови.

Вот уже полтораста лет изо дня в день созерцал он этот пейзаж, наблюдая, как растут деревья, и набираясь своей птичьей премудрости. “И это пройдет”, – думал ворон, созерцая всадников, несущихся во весь опор на взмыленных лошадях, одиноких путников, роскошные кортежи и неспешные купеческие возы: “Все суета сует”.

Сумерки, едва начавшие сгущаться над лесом, были еще нежны и прозрачны, когда однообразие мирной лесной картины было нарушено появлением небольшой кавалькады. Трое всадников и две вьючные лошади в поводу неспешно двигались по наезженному тракту.

Серебристая кольчуга из многих тысяч мелких колец обтягивала мощный торс первого всадника, переливисто поблескивая из-под темного дорожного плаща. Золотая цепь на его груди, рукоять меча, усыпанная множеством мелких рубинов, превосходный вороной конь, гордо ступавший по дорожной пыли, – все указывало на рыцарское звание путника.

Судя по кожаному гамбизону, луку, колчану со стрелами длиной в добрый ярд и паре коротких мечей, висевших один – у пояса, а другой, рукоятью вверх, – за спиной, первого спутника рыцаря можно было принять за одного из тех профессиональных воинов, которых с радостью принимали к себе драбантами [6] знатные вельможи.

Лицо его, загорелое и обветренное, казалось, было вырезано из темного дерева мастером хоть и не слишком щедрым на детали, но, несомненно, обладавшим хорошим вкусом. Переносица всадника, напоминавшая в результате жизненных передряг латинскую букву S, тоже указывала на основную специальность ее обладателя. Только мандола, притороченная у седла, выбивалась из общего ряда, намекая на неожиданные таланты воина.

Наружность третьего джентльмена тоже не вызывала сомнений ни в происхождении, ни в занятиях его. Благородное сословие оруженосцев, которое представлял этот юноша, приобрело в его лице весьма замечательный образец.