Олег Петров - Один Из Шестнадцати Страница 3

— Прошу прощения, что влез — глухим голосом спокойно сказал «наглец», поднимаясь со стула. — Но нам очень нужно поговорить, и желательно наедине. Поэтому я выключил ваш планшет, когда вы вошли.

Борис Сергеевич молча вынул их чехла планшет и повертел в руках. Тот был выключен.

— Любопытно, — хмыкнул академик, — Однако, представьтесь, молодой человек. Сдается мне, что вы меня знаете.

— Вы тоже меня знаете неплохо, — со странной усмешкой ответил незванный гость, — То есть знали. Как студент, еще в том веке. Присмотритесь.

Мельников не спеша шлепнул по сенсору на стене, усилив освещение. Потом всмотрелся в лицо гостя еще раз.

— Господи Иисусе, — пробормотал он через минуту. — Хорошо быть у всех на виду! Если бы я сошел с ума, мне бы давно сообщили…

— Медленно соображаешь, Борька-Бугай, — рассмеялся Иван, подходя ближе. — Узнал?

— Ты двойник или клон? — неуверенно спросил Борис Сергеевич. — Все, кто знал про это погонялово, давно померли, и костей не осталось. Иван Родин, под которого ты косишь, давно умер.

— Не совсем, — поправил его Иван, усмехаясь. — Ты мой труп видел?

Мельников промолчал.

— Не видел, — заключил Иван, — хоть на дворе были «лихие девяностые», и трупов этих было… Я все постепенно расскажу, и тебе придется поверить.

— Помнишь Алину с параллельного? — вдруг мрачно спросил Мельников. — За которой мы оба бегали?

— Алена, а не Алина, спокойно ответил Иван. — И она еще жива и выглядит получше тебя, бугая.

— Я знаю, — пробормотал Мельников. — Наша медицина за это время сделала огромные успехи, так ее разэтак…

— Еще загадки будешь загадывать? — добродушно спросил Иван. — Полчасика можем на это убить.

Борис Сергеевич снова внимательно присмотрелся к собеседнику. Похож, очень похож. На память пожилой академик, слава богу, не жаловался. В памяти сами собой всплывали мелочи, вроде манеры Ивана говорить или слушать, смеяться или грустить, веселиться или отчаиваться. Похож, очень похож…

— Значит, Алену помнишь, — наконец проговорил Борис Сергеевич. — А помнишь, что ты мне потом на ухо сказал, когда в общаге с ней застукал? А?..

Иван на секунду задумался, а потом от души расхохотался, утирая выступившие слезы. Отсмеявшись, он снова успокоился, но улыбка осталась, словно приклеенная.

— Я сказал: «любитесь конем», — Сказал он. — А ты боялся, что я задумал какую-то месть в духе Монте-Кристо и боялся со мной общаться. Пока меня Катерина не взяла в оборот. Ты тогда на радостях весь наш «Ройял» в дело пустил, последние два пузыря. Потом две недели по ночам вагоны разгружал, и Алена тебя чуть не бросила.

— Я уже лет пятьдесят не пью, — проворчал профессор, не зная, что ответить. — А Катерина все равно скоро от тебя ушла…

— Да, нашла более перспективного кандидата, нежели нищий постсоветский физик. В малиновом пиджаке, как положено, — Несмотря на прошедшие годы, у Ивана в груди кольнуло от почти забытой боли. — С другой стороны, после этого я полностью сосредоточился на нашей науке.

Впечатленный Мельников кивнул.

— Помню, и в Америку не поехал, хотя звали. А вот я не устоял…

— Знаю, я следил за твоей карьерой, — продолжил за него Иван. — Потом ты с подачи Алферова вернулся.

— А ты задолго до этого пропал, — заметил Мельников. — Я слышал про авиакатастрофу, но никаких общих знакомых у нас не было, и я ничего не узнал. Значит, все неправда?

— Это как посмотреть, — вздохнул Иван. — После Кати у меня в жизни осталась наука и полеты. Я в аэроклуб пошел, учиться. Тогда вариантов было много, но и риск больно велик, никто ни за что не отвечал при несчастном случае. А я хотел научиться летать и попробовать в отряд пробиться. Тогда желающих почти не было, а тут молодой и якобы перспективный ученый…

— В отряд космонавтов?! — поразился академик. — Я не думал, что ты такой мечтатель.

— Я сам не думал. Но не срослось. А летать я научился. Потом расскажу.

— Ты сначала расскажи, — саркастически проворчал Борис Сергеевич, — зачем мой одногруппник решил воскреснуть из мертвых и явиться сюда посреди ночи. Ты очень похож на Ивана, которого я знал, но манеры немного не те…

— А шестьдесят пять лет просто так прошло? — слегка повысил голос Иван. — Я все эти годы не в гробике лежал и не в склянке с формалином плавал. Мне восемьдесят пять, как и тебе! Жизнь целую прожил, даже несколько!

— Вспылил, — довольно пробурчал академик, — Вот это больше на тебя похоже. Рассказывай, тень отца Кабани, зачем пришел.

Иван молча сел за стол и пригласил собеседника сесть с противоположной стороны. Борис Сергеевич артачиться не стал и сел напротив, выстукивая на столешнице какой-то марш. С минуту Иван молчал, а потом внезапно улыбнулся.

— Прохладно тут у тебя, Борька, — заметил он. — Сейчас согреемся.

В следующий миг Мельников увидел ярко-красный свет на кончиках пальцев своего визави, а еще через секунду на столешницу с характерным скрипом прямо из его ладоней высыпалась целая гора пышущих жаром углей. Едко запахло дымом, жар ударил в лицо, а угли продолжали гореть. Борис Сергеевич оцепенел. Он понимал, что нужно бежать, хватать огнетушитель и тушить пожар, но почему-то не тронулся с места и продолжал смотреть на угли, которые Иван как ни в чем не бывало ворошил руками, насыпая в кучки и снова распределяя по столу ровным слоем. Самое интересное — на столешнице раскаленные угли не оставляли ни малейших следов. Впрочем, как и на руках самого Ивана.

Решившись на собственный эксперимент, Мельников протянул руку и осторожно взял двумя пальцами один из угольков. Было горячо, но терпимо, уголек легко крошился, осыпаясь меж пальцев серой крошкой.

— Твою мать!.. — вырвалось у почетного академика спустя еще минуту.

— Ты матом тоже пятьдесят лет не ругался? — иронично подколол Иван. — Можешь выложить из угольков неприличное слово, если вслух стесняешься.

Ничего не отвечая, Борис Сергеевич в полной прострации продолжал ворошить угли. Наконец, Иван решил прервать забаву. Он поднял руки над столом ладонями вниз и все угольки ярко вспыхнули оранжево-красными точками и пропали, словно их и не было.

— Объяснять будешь? — тихо спросил Мельников.

— Это программа, «демон», — охотно ответил Иван. — Она создает трехмерную модель настоящих угольков. Только не таких горячих.

— Иллюзия? Внушение?

— Нет, объекты реальные, то есть настолько реальные, насколько человек их может ощутить. Силовые поля образуют контуры объектов и «красят» их в нужные цвета. Они же создают тактильные ощущения и тепловое излучение.

— Силовые поля?! — оживился академик, чуть ли не вскакивая с места.

— Потом расскажу, — снова отмахнулся Иван. — Тут главное, что ты знаешь рамки возможного в технике. Все это далеко за их пределами, как ты понял.

— А запах откуда? — подозрительно спросил Мельников.

— Запах настоящий, синтезированные частицы дыма.

— А почему пожарка не работает? — Академик все еще пытался за что-то зацепиться, чтобы не верить до конца…

— Я ее выключил.

Борис Сергеевич поглядел вверх и не увидел на потолке красную звездочку включенной пожарной сигнализации.

— Ловко, — вздохнул он. — Ты так любой прибор можешь?..

— Любой, если он сделан на Земле, — тихо сказал Иван и умолк, следя за реакцией уважаемого академика, который в этот момент словно язык проглотил. Наконец, до него дошло.

— Ты хочешь сказать, что…

— Какие еще у тебя варианты?.. — веско спросил Иван. — Ты бы в своей лаборатории смог такое сделать? Хотя бы за пять лет и с бюджетом в триллион рубликов?

— Да хоть в десять триллионов, не поможет, — признал Борис. — А как ты это сделал? Где вся эта техника спрятана?

— Она не спрятана, она перед тобой, — ответил Иван. — Это мои импланты. Целая система, сорок восемь основных частей и несколько сотен вторичных, или вспомогательных. Большинство их них в нано-размерах, но есть и более крупные. Почти все они в костях, внутри.

— Докажи, — решительно заявил академик. — Ты же понимаешь, как это все звучит…

По комнате словно прокатился мрачный вздох — мощная инфразвуковая волна действовала угнетающе. Оконные стекла мгновенно стали непрозрачными, и вдоль стен ярко вспыхнули длинные оранжевые полосы, словно светильники, которых тут никогда не было. Еще через пару секунд они погасли, а потолок и стены исчезли, сменившись черной пеленой космоса. Лишь стол и два человека за ним оставались посреди этой холодной черноты.

Оробевший Борис Сергеевич заставил себя оторваться от созерцания пустоты и взглянуть на Ивана, в глазах которого ярко сияли фиолетовые ободки, особенно хорошо заметные в почти полной темноте.

— Что у тебя с глазами? — Любопытство настоящего ученого перевесило робость.