Филип Дик - Человек из Высокого Замка Страница 3

И, что хуже всего, Юг обладал достаточно отлаженной, сложной хозяйственной, идеологической и еще, Бог знает, какой сетью связей с Рейхом, а Фрэнк Фринк… был евреем.

Настоящее его имя — Фрэнк Финк. Он родился на Восточном Побережье, в Нью-Йорке и в 1941 году был призван в американскую армию. Это случилось после падения России. Когда япошки захватили Гавайи, его занесло на Западное Побережье. После войны он оказался в японской зоне и провел тут пятнадцать послевоенных лет.

В 1947 году, в День Капитуляции, на грани сумасшествия, переполненный ненавистью к японцам, он поклялся отомстить им. Закопал в подвале аккуратно замотанное и старательно смазанное оружие, предполагая извлечь его в тот день и час, когда он и его боевые друзья восстанут. Время оказалось, однако, лучшим лекарем, хотя на это он, собственно, и не рассчитывал. Теперь, размышляя о планах большой кровавой бани, о чистке среди пиноков и их хозяев, он чувствовал себя так, будто читал старый, пожелтевший от времени гимназический дневник и возвращался в свои юношеские годы и мечты. Фрэнк Фринк, по прозвищу Золотая Рыбка, будет палеонтологом и клянется связать свою жизнь с Нормой Праут — самой красивой девушкой их класса. И, конечно же, он обещал ей Жениться. Как все это дьявольски далеко, как песенки Фреда Аллена или фильмы с участием Филдса. С 1947 года он встретился примерно с полумиллионом японцев, но ни разу жажда убивать не материализовалась. Наверное, все это попросту утратило значение, по крайней мере, прежнее.

Хотя нет, существовал некий господин Омуро, откупивший целый квартал жилых домов в центре Сан-Франциско. Какое-то время Фрэнк обитал в одном из таких домов. «Вот уж негодяй», — вспомнил Фрэнк. Акула. Никогда не тратился на ремонт, урезал жилплощадь, повышал размер квартплаты… В кризисные пятидесятые Омуро надувал бедняков и особенно близкихк нищете бывших солдат. Однако именно японская Торговая Миссия свернула ему шею за спекуляции. И теперь подобное нарушение предписаний сурового, непреклонного, но справедливого японского Гражданского кодекса попросту немыслимо. Это свидетельствовало о неподкупности японской оккупационной администрации, — той, что пришла к власти после падения Военного Кабинета.

Размышляя о стоически непреклонной и морально безупречной миссии торговцев, Фрэнк почувствовал себя уверенней. Даже от Уиндэма-Матссна они отмахнутся, как от надоедливой мухи, несмотря на то что он возглавляет корпорацию «У-М». «Похоже, они и впрямь верят в этот Тихоокеанский Союз Благоденствия, — подумал он. — Странно… Тогда это выглядело как сплошная липа. Пропаганда. Но теперь…»

Наконец он слез с кровати и нетвердой походкой направился в ванную. Умываясь и бреясь, он слушал двенадцатичасовой выпуск новостей.

«…не следует недооценивать этого достижения, — услышал он, когда на минуту прикрутил кран с горячей водой, — для беспокойства нет никаких оснований».

«А мы и не беспокоились», — подумал Фрэнк с досадой. Он знал, о каком достижении шла речь. Довольно забавно представить флегматичных, невозмутимых немцев, суетящихся среди красных песков Марса, на которые до них не ступала нога человека. Намыливая щеки, Фрэнк начал мурлыкать под нос что-то сатирически-пародийное:

«Gott, Негг Kreisleiter. Ist dies vielleicht der Ort wo man das Konzentrationslager bilden kann? Das Wetter ist so schön. Heis, aber doch schön…»[1]

А между тем диктор продолжал:

«Тихоокеанское Сообщество должно тщательно взвесить, есть ли в нашем стремлении к достижению разумного баланса, взаимных обязательств, ответственности и взаимовыгоды… («типичный бюрократический жаргон», — отметил по ходу Фрэнк) мы не выпускаем из виду то будущее пространство, в котором будут решаться судьбы всех людей, — будь то арийцы, японцы или негроиды…» — и так далее и так далее.

Одеваясь, он продолжал забавляться: «Погода… schön весьма… schön… Вот только нечем дышать…»

Факт оставался фактом: Тихоокеанское Сообщество ровным счетом ничего не предпринимало для колонизации планет. Вместо этого разворачивало бурную деятельность, — а точнее, погрязало в Южной Америке.

В то время как немцы энергично развертывали автоматизированное строительство в Космосе, японцы жгли джунгли в самом сердце Бразилии, где возводили семиэтажные глинобитные жилые блоки для недавних охотников за черепами. И к тому времени, когда первый японский космический корабль оторвется от Земли, у немцев в кулаке будет уже вся Солнечная система. В старые экзотические времена немцы упустили момент, когда другие европейские державы строили собственные колониальные империи. «На этот раз, — продолжал рассуждать Фринк, — они не станут плестись в хвосте — урок пошел им на пользу». Он вспомнил Африку и проводимые нацистами эксперименты на этом континенте. На какой-то миг он оцепенел в раздумье, но в конце концов мысли его вернулись к собственным проблемам. Эта гигантская испепеленная пустыня… Радио продолжало разглагольствовать: «…мы должны, однако, со всей ответственностью помнить о том значении, которое Сообщество придает основным материальным потребностям людей, независимо от их социального положения, а также духовным запросам, которые должны быть…»

Фринк выключил радио. Когда немного успокоился, включил снова. «Господи, Боже мой, Африка, — думал он. — Духи уничтоженных племен, стертых с лица земли во имя того, чтобы освободить место для… кого? Этого никто не знал. Возможно, не имели понятия и сами Великие планировщики в Берлине. Отряды роботов день и ночь трудятся, строят. Строят? Скорее, разрушают. Людоеды с палеонтологической выставки, занятые выделыванием посуды из черепа врага; все семейство терпеливо выковыривает его содержимое, чтобы в первую очередь сожрать сырой мозг. А потом — орудия из человеческих костей. Вот это экономия! Не только поедать людей, которые вам не нравятся, но и пить-есть из их черепов. Это ведь первые технократы. Доисторический человек в белом стерильном халате из лаборатории Берлинского университета, усердно работающий над проблемой использования черепов, кожи, волос, жира

других людей. Ja, Herr Doktor? Новое применение пальца ноги. Видите ли, можно использовать сустав в зажигалке. Если, конечно, Herr Krupp наладит их выпуск в достаточном количестве…»

Его поразил этот образ: оживший гигантский доисторический каннибал, который вновь завладел и правит миром. Миллион лет удалялись мы от него, но он возвратился. И не в качестве соперника, а как властелин.

«…остается лишь сожалеть…», — вещало радио голосом маленькой японочки из Токио.

«О Боже, — думал Фринк, — а ведь мы называли их обезьянами — этих цивилизованных кривоногих креветок, для которых мысль о газовых камерах — столь же эфемерна, как, скажем, идея утопить всех женщин мира».

«…как часто в прошлом нас удручала поразительная неисчерпаемость фантастических усилий человеческих существ, поставивших целые массы людей вне защиты правовой системы».

«А они, эти японцы, и впрямь уделяют изрядное внимание праву», — отметил Фринк.

«…дабы процитировать известного святого западной церкви: „Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?“[2]»

Радио на минуту смолкло. Фринк, повязывающий галстук, тоже замер. Утреннее Очищение продолжалось.

«Я должен договориться с ними, — наконец решил он. — Невзирая на угрозу попасть в черные списки. Покинуть японскую зону и оказаться на Юге, или в Европе, или где-либо еще под властью Рейха — означает для меня смерть. Я должен убедить этого Уиндэма-Матсона».

Сидя на кровати с чашкой остывшего чая под рукой, Фрише извлек свой экземпляр «И-чинг» — «Книги Перемен»[3] и высыпал из кожаного чехла сорок девять стеблей тысячелистника, стараясь четко сформулировать вопрос.

И произнес его вслух:

«Как надлежит говорить с Уиндэмом-Матсоном, чтобы прийти к взаимопониманию?» Записав вопрос на дощечке, он начал перебрасывать стебельки из одной руки в другую, пока не получил первую линию — начало. Восьмерка. Половина из шестидесяти четырех гексаграмм исключена. Он разделил стебельки и отыскал вторую линию. Благодаря давно приобретенным навыкам, ему вскоре стали известны все шесть линий. Перед ним предстала полностью завершенная гексаграмма, и теперь отпала нужда составлять ее по графикам. Он узнал пятнадцатую гексаграмму. «Ч'иен». «Смирение». Ну, что ж, — «малке, да будут возвышены, великие — да унизятся…» — обращаться к каноническому тексту не стоило: он знал его наизусть. Добрый знак. Оракул давал ему благожелательный совет. И все же он ощутил некоторое разочарование. Пятнадцатая гексаграмма содержала нечто бессмысленное., Вероятно, надлежало сохранять смирение. Какой здесь сокрыт смысл? Ведь все равно никакой властью над этим У-М не обладал. Он не мог заставить последнего восстановить себя на работе. Ему лишь оставалось воспользоваться советом пятнадцатой гексаграммы: настал момент смиренной просьбы, надеяться и терпеливо, с благодарностью ждать. Придет время, и Небо вернет ему утраченное, а может, и дарует нечто большее.