Николай Андреев - Гром победы раздавайся! Страница 3

— Место трагически погибшего вице-адмирала Адриана Ивановича Непенина с сего дня занимает начальник дивизии подводных лодок Балтийского флота контр-адмирал Дмитрий Николаевич Вердеревский, Алексей Михайлович Щастный заступает на должность его флаг-капитана…

«Воинская сила может быть сохранена лишь при единой и сильной власти в центре, которая и возродит таковую же на местах, не предусматривая, будет ли это власть существующего правительства, или другая, составленная из представителей рабочих партий. Мы настаиваем на необходимости сильной и единой власти, которая бы взяла на себя ответственность за судьбы Родины».

Вердеревский подписался бы под этими словами в марте, если бы Кирилл не смог направить историю в немножко иное русло, а первого июня стал бы командующим Балтийским флотом. Такие люди нужны были Сизову. На месте Вердеревского мог оказаться другой человек, Максимов, за финское происхождение носивший кличку Пойка. Говоривший с ярким, сочным чухонским акцентом, живший с полной беспринципностью и желанием сделать карьеру, толкавший речи перед матросами о революции, равенстве и братстве, умерший в тишине и забвении…

— Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев… — Кирилл не смог не взглянуть в глаза Алексееву. В них ничего, кроме усталости и ощущения удара в спину, не читалось. — По болезни направляется на лечение в Крым, в Ливадию, где для него перед приездом будут подготовлены все условия для лечения. Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич назначается начальником штаба Ставки главковерха…

Вслед за Алексеевым «на отдых» в Туркестан направился и Ромейко-Гурко, и многие, многие другие оказались смещены со своих постов. Кирилл просто не мог позволить армии заниматься политикой, а тем более быть оружием в руках оппозиции.

Регент все перечислял и перечислял перестановки в рядах командного состава, входя в раж. Но в какой-то момент Кирилл оглянулся и решил, что он сейчас не в Могилеве, а на Северном полюсе, столь холодной была атмосфера в зале. Еще чуть-чуть — и подует ветер…

Но регента вовремя оборвали:

— Ваше высокопревосходительство, разрешите доложить? — На негнущихся ногах в залу зашел Василий Михайлович Аксенов.

Он слегка робел здесь. Ставка, правительство, регент… На войне все было намного проще.

«По эту сторону — наши части, в ту сторону мы должны наступать. Исполнять!»

Тут же такого не было, и быть не могло.

Кутепов все-таки запомнил подпоручика, так лихо командовавшего обороной баррикад. Перед отъездом Кирилла в Ставку он порекомендовал Василия Михайловича как инициативного и храброго человека. Так что подпоручик ехал в одном из прицепленных к правительственному поезду пульмановских вагонов, тех самых, в которых прибыли в столицу части с Румынского фронта. Аксенов перешел в подчинение Николая Степановича Скоробогатова.

Кирилл провел вместе с солдатами несколько часов. Здесь были и «румынцы», и члены Гвардейского экипажа, и несколько юнкеров, произведенных в младшие офицерские чины, и кексгольмцы, и келлеровцы, и солдаты Латышской дивизии. Словом, те, кто показал себя с самой лучшей стороны во время боев в Петрограде. Гвардия Кирилла. За правительственным поездом шло еще несколько составов, в которых тоже разместились надежные части: всего около тысячи солдат и офицеров. Верные силы должны быть под рукой у Верховного главнокомандующего, Сизов это прекрасно понимал. Недавние события это великолепно доказали…

Кирилл Владимирович решил, что может и должен быть откровенен с людьми, его поддержавшими, с теми, кто проливал за законную власть кровь. Сизов рассказал им о том, что мятеж в Петрограде произошел не только из-за нехватки хлеба, усталости от войны, недовольства народа властью. Дума, та часть, что принадлежала к Прогрессивному блоку, готовила общественное мнение, клеймила любое начинание Николая, обвиняла Александру Федоровну и все составы правительства в измене, снова и снова засылала эмиссаров в Ставку, в поисках высших офицеров, готовых пойти на переворот. Восстания не ожидали, только хотели ударить в спину, вынудить на продиктованные Думой уступки. А получили — революцию, которую едва успели потушить. Думцы испугались того, что сделали, они испугались восставшего народа. Сам Милюков, переживший не лучшие моменты своей жизни, потихоньку начал осознавать то, что без сильной, крепкой власти — никуда, и потому поддержал идею регентства. Да он никогда и не был по-настоящему за Учредительное собрание или демократизацию страны. Во всяком случае, после именно в этом обвиняли его многие «либералы».

Несколько часов. Никаких красивых слов, никакого пафоса: только факты, только самые надежные сведения. Кирилл специально приказал составить некоторую подборку материалов охранки и полиции. Все это пошло по рукам солдат и офицеров. Подлинники. Все это — подлинники. Кажется, так давно, в прошлой жизни, Кирилл взял в руки папку с архивными документами и наткнулся на фотографию великого князя в окружении думцев…

А потом Сизов спросил: «Готовы ли вы пойти за мной, готовы ли добиться победы, несмотря на все эти козни, несмотря на то, что народ, скорее всего, будет против вас, соверши я, и только я, малейшее неверное движение?»

Ответ пришел, когда Кирилл вот-вот должен был закончить зачитывать свой приказ…

— Докладывайте, подпоручик. — Аксенова Скоробогатов предлагал повысить в звании, но тот отказался. Василий не считал, что за убийство своих же соотечественников следует давать награды или звания.

Кирилл выдохнул. Судьба то ли дала ему шанс передохнуть, то ли сыграла злую шутку, то ли еще что-то. Сизов уже боялся, что Аксенов доложит о новом восстании в Петрограде, переходе на сторону Советов московских солдат или смерти Колчака на подорвавшемся на русской же мине корабле: ведь могло случиться все что угодно. Просто так никакой офицер не будет вламываться на совещание штаба Ставки…

— Офицеры и нижние чины выстроились на улице для чествования Верховного главнокомандующего. Мы все настоятельно просим вас…

— Надеюсь, артиллерийского салюта не предусмотрено, — криво улыбнулся Кирилл: голова болела, грохота совершенно не хотелось. — Господа, думаю, нельзя заставлять стоять на холоде солдат. Прошу вас.

Какой удобный повод оторваться от перестройки Ставки и подышать свежим весенним воздухом. Весна ведь, весна, как незаметно она пришла, а…

Сизов последовал за Аксеновым, а потом, в гробовом молчании, потянулись и остальные.

Поднявшийся ветер ласкал лицо Кирилла, с каким-то особенно теплым чувством взиравшего на стройные ряды солдат и офицеров, приготовившихся к чествованию. Два ряда прямее учительской линейки, шашки наголо, винтовки на изготовку, все застыли по стойке «смирно», развевающиеся русские знамена. Едва появился на крыльце Сизов, как полковой оркестр заиграл «Боже, царя храни».

— В честь Верховного главнокомандующего — салют!

Залп из винтовок. Кирилл, если честно, не до конца понимал, что же все-таки происходит.

— Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться с просьбой! — а это уже Скоробогатов. Улыбающийся, цветущий, с блеском в глазах. А ведь и не скажешь, что не спал до этого двое суток и лично двенадцать раз водил в атаку «румынцев» на «советские» баррикады. Левая рука покоилась на перевязи — прострелили ладонь. — Офицеры и нижние чины моей части просят вас как Верховного главнокомандующего даровать полку право именоваться Первым Кирилловским полком, а самих себя именовать кирилловцами. Мы почтем это за величайшую честь, ваше высокопревосходительство!

А вот уже и корниловцы… Тьфу, кирилловцы! Интересно, разрешить или нет? Ведь они рисковали своими жизнями ради исполнения его планов, ради его идей и его грез. Но главное, что они проливали кровь за Россию. Да и как не разрешишь таким молодцам? Ведь даже без «высочайшего соизволения» возьмут имя кирилловцев. А все ж таки приятно, особенно для не лишенного тщеславия Кирилла.

— За проявленное мужество, с честью выполненный воинский долг и храбрость, разрешаю! — выдохнул Кирилл.

И пусть Ставка и министры видят, что за ним — сила, пусть и маленькая… Пока — маленькая… Сизов поймал себя на мысли, что думает словно какой-то бандит или атаман.

«Батько Кирилл, а батько Кирилл, забыл, что ты теперь регент? Вся власть — у тебя! — и сам же себе, мысленно, ответил: — До первой революции…»

Сизов-Романов вглядывался в полные задора и решимости лица: кого здесь только не было! Юнкера, только-только узнавшие, что такое первая любовь. Первая морская пехота, сражавшаяся за семью Николая в Царском Селе. Обстрелянные австрийцами, немцами, болгарами и турками «румынцы», не расстававшиеся теперь даже во сне с автоматами Федорова. Латыши, может, и плохо говорившие по-русски, зато сражавшиеся так, что Александр Невский и Суворов смело назвали бы их русскими. Кексгольмцы, не пожалевшие крови и жизни в боях за Петроград. Попросившиеся перевестись в распоряжение Скоробогатова келлеровцы, пожелавшие пойти за регентом. Почти всех из них Кирилл видел хотя бы раз: обходя караулы, баррикады, справляясь о том, вовремя ли накормили, не надо ли кого отпустить греться, как прошел первый день боев. Но всех их объединяло то, что они видели, до чего может довести хаос и чужая воля, направляющая народ против законной власти. Да, они стреляли по своим, они убивали русских. Но они намеревались напомнить об этом тем, кто подталкивал людей вперед, в атаку на баррикады. Несладко придется агитаторам, жирующим на «пособия» от иностранных разведок…