Юлия Остапенко - Новелла по мотивам серии «Тираны». Храм на костях Страница 3

— Мир тебе, святой человек, — сказал Родриго, не слезая с коня. — У нас есть дело.

— Вижу, — сказал монах. Он бросил взгляд на Мичелотто, со смиренным видом стоящего перед ним на коленях. Качнул головой, позволяя подняться. В этом жесте было нечто царственное, что лишь усилило заочную неприязнь Родриго к монаху. — Не стану скрывать, вы пришли в неурочный час. Но я выслушаю вашу просьбу.

— В сущности, — прокряхтел Мичелотто, поднимаясь и отряхивая с колен прилипшие листья, — у нас не просьба. У нас, как бы выразиться... предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Гаррота, коротко и страшно взвизгнув, натянулась в его руках. Монах отпрянул вглубь часовни. Мичелотто шагнул за ним, а Родриго, неторопливо спешившись, пошёл следом.

Монах пятился, пока не упёрся спиной в аналой. Родриго быстрым взглядом окинул сумрачную и тесную клеть, которую представляла собой часовня изнутри: походная кровать у стены, оловянная тарелка с ложкой на полу, несколько книг, валяющихся в беспорядке. Не похоже, что монах собирался задерживаться здесь надолго. Что ж, может статься, что он останется тут навсегда.

— Не бойся нас, — сказал Родриго. — И прости моего слугу. Просто мы слышали, что ты довольно разборчиво относишься к просьбам о помощи. И решили, что стоит сразу показать, до чего серьёзны у нас намерения.

— Серьёзней некуда, — монах попытался улыбнуться побледневшими губами. — Думаю, я могу исполнить вашу просьбу. Где тело?

Вот так просто? Родриго нахмурился. А как же плата, требования, торговля? В чём смысл?

— Ты оживляешь мертвецов? — спросил он напрямик, глядя Танзини в глаза.

— Не всех. Только тех, кто умер недавно. И ненадолго, всего на несколько минут.

— Как ты это делаешь?

Танзини закатил глаза, то ли в раздражении, то ли в припадке благочестия.

— Господу ведомо, как. Я лишь ничтожный раб его и орудие всесильной длани.

— Ясно. Что ж, приступим.

Он сделал знак Мичелотто, и тот, спрятав гарроту, вышел за дверь. Когда смертельное оружие скрылось из поля зрения монаха, тот заметно расслабился. И с видимой небрежностью принялся собирать книги, разложенные повсюду — на аналое, на кровати, даже на полу. Похоже, он делал какие-то выписки: Родриго заметил, что пальцы монаха перемазаны чернилами.

Тяжёлая поступь Мичелотто, волокущего на плече труп, заставила обоих обернуться.

— Куда его?

Монах указал на пол. Мичелотто сгрузил свою ношу, развернул попону. Мертвец оказался молодым человеком, лет двадцати пяти, бедно одетым, с посиневшим от удушья лицом и выпученными глазами. Что-то в нём неуловимо напомнило Родриго Хуана — его любимого сына Хуана, таким, каким он был, когда его нашли мёртвого. Родриго вздрогнул, подавив прилив чудовищной боли, сопровождавшей эту мысль. Не время для душевных терзаний. Он здесь не для этого.

— Пованивает, — заметил Танзини, и Родриго ответил довольно резко:

— Острота твоего обоняния поистине поражает, брат Доминико, но мы жаждем узреть и иное чудо. Я хочу задать вопрос этому человеку. Приступай.

— Не уверен, что получится. Разложение зашло слишком далеко, — пробормотал монах, но всё же склонился над телом, ловко развернувшись так, чтобы оказаться к своим незваным гостям спиной. Он забормотал «In nomine patris», сжимая под рясой нательный крест — или, во всяком случае, делая вид, что сжимает его. Не было никаких сомнений, что сейчас Танзини использует свой волшебный предмет. И как бы Родриго ни жаждал сорвать этот предмет с шеи францисканца, надо было дождаться демонстрации его действия.

Танзини бормотал, согнувшись над телом и неистово крестясь. Рассеянный свет солнца, с трудом пробивавшегося сквозь кроны деревьев, сочился в разбитое окно, бросая яркие цветные пятна на пол и оставляя большую часть часовни в непроглядном мраке. Монах, бормочущий над мертвым телом, и впрямь выглядел довольно эффектно — ему не отказать было в харизме, и Родриго теперь понимал, почему слава о нём разлетелась так быстро. Конечно, его бормотание было всего лишь завесой, скрывавшей то, что он делал на самом деле. Но Родриго терпеливо ждал, и наконец, его терпение было вознаграждено.

Мертвец шевельнулся.

По правде сказать, Родриго и раньше видел, как мертвецы шевелились. Это могло быть движением подземных животных, например, кротов; если же тело лежало не на земле, подобные подёргивания лекари объясняли ядовитыми газами, исходящими из трупа в начальной стадии разложения и сотрясающими плоть. Но на сей раз всё было иначе. Мертвец воздел руки, схватился ими за своё распухшее горло, и низко, протяжно застонал, издавая неестественный режущий звук, какой только может исторгнуть передавленная глотка. Родриго Борджиа был не из пугливых, и уж кто-кто, а он немало знал о странных и диких вещах, которые способны сотворить серебристые фигурки. И всё же волоски у него на руках встали дыбом, когда он услышал этот стон и увидел, как мертвец, пытаясь сесть, заваливается на бок. Мичелотто тоже немного оробел и даже перекрестился — искренне, что случалось с ним нечасто.

Танзини выпрямился, утирая пот со лба. Непритворно: с него лило в три ручья, лицо было перекошено, а разные глаза смотрели почти так же дико, как белые глаза трупа, пялившегося по сторонам.

— Где... — прохрипел мертвец. — Кто...

И тут его взгляд упал на Родриго.

Сложно сказать, чего Родриго ждал в следующий момент — уж слишком необычным и даже пугающим было происходящее. Но уж точно он не ждал, что оживший мертвец, издав хриплый вскрик, повалится к его ногам и протянет к нему руки, покрытые чёрными пятнами тления, пытаясь ухватить его сапоги. Тут самый мужественный человек дрогнул бы, так что Родриго не слишком корил себя за то, что отскочил, стараясь оказаться подальше от этих костлявых пальцев.

— Святой отче! — завопил мертвец жутким скрежещущим голосом. — Спаси меня, Господи! Я прощён! Я в раю!

— Что он мелет? — стараясь держать себя в руках, спросил Родриго.

Танзини лишь безмолвно покачал головой, давая понять, что понимает не больше него. Видимо, предмет, которым Танзини обладает, давал лишь возможность возвращать души, но не управлять ими.

— Я узрел райские врата! — продолжал заходиться мертвец. — Я согрешил и был наказан, но Господь простил меня, и его святейшество Папа встречает меня на пороге вечной жизни! Я прощён!

Мертвец говорил на удивление складно, даже красиво — для оборванца, казнённого за браконьерство. Должно быть, это был низко павший аристократ непростой судьбы, но разбираться с этим сейчас, не было времени. Преодолевая отвращение от вида и запаха восставшего, Родриго шагнул к нему, наклоняясь чуть ближе.

— Ты видишь меня? Слышишь?

— Вижу, слышу и узнаю! Но что ты делаешь здесь? Разве ты тоже умер? Ведь ещё в прошлом месяце я видел тебя в Риме, слышал, как ты читаешь мессу на великом празднике Пасхи.

Мертвец прервал сам себя, озадаченно замолчав. Дикий экстаз, охвативший его в первую минуту после воскрешения, отпустил. Он медленно оглянулся, заметил Танзини и Мичелотто. Потом уронил взгляд на свои почерневшие руки. И медленно потянулся пальцами к своему горлу.

— Моя плоть, — прошептал он. — Почему моя бренная плоть осталась со мной? Что это значит? Ведь сказано, что бессмертная душа...

— Вы что-то хотели у него спросить? — сказал Танзини. В его разноцветных глазах читалась неприкрытая насмешка, словно он ясно видел замешательство Родриго и наслаждался им.

Родриго хотел ответить, но не успел. По телу мертвеца прошла судорога, сотрясшая его и заставившая выгнуться от макушки до пяток. Он издал ещё один противоестественный звук, изогнулся так, как не смог бы изогнуться ни один живой человек, и обмяк на холодном полу часовни, таращась выпученными глазами в разбитое окно.

Теперь это снова был просто труп.

— Бедняга, — пробормотал Мичелотто. В голосе старого убийцы звучало неподдельное сострадание. Родриго не мог не разделять его: смерть сама по себе достаточно скверная штука, но он и врагу бы не пожелал очнуться в посмертии, увидеть, во что беспощадное тление обращает твою плоть, и лишь тогда окончательно умереть.

Дурную услугу оказывал мёртвым этот Доминико Танзини.

— Как недолго, — проговорил Родриго, видя, что монах продолжает выжидающе смотреть на него.

Тот скривил губы. Одушевление, изменившее его лицо минуту назад, исчезло. Теперь перед Родриго снова был худой, неприветливый, но по-своему обаятельный мужчина средних лет.

— Тело несвежее, — сказал Танзини. — И я не способен управлять временем, которое им отпущено. Это не мне решать. Очень жаль, что не удалось сполна удовлетворить ваше святейшество.

Родриго метнул в него острый взгляд. Конечно, этот монах не дурак. И мертвец, как назло, проболтался — ну надо же случиться такому досадному совпадению, что он был на открытой мессе, которую понтифик ежегодно служил на Пасху. И стоял так близко, что хорошо запомнил папу в лицо, так что сразу узнал даже в мирском облачении. Ах, как нехорошо получилось.