Александра Ковалевская - Война Моря и Суши Страница 3

— Я не приручил моего малыша, а его сманила местная красотка! Как я позову его? — тревога инсуба была такая неподдельная, что Арт от души расхохотался:

— Почему ты решил, что белый ушан — девочка? Может, парень рванул завоёвывать новую территорию?

— Мой кот должен быть весь в меня! — картинно ответил этот пижон, не преминув использовать благоприятный момент: девушек за соседними столиками расположил смех аналитика, они уже притомились шутливо комментировать игры в вольере, и теперь их взоры были обращены на приятелей. Инсубовы линзы с дифракционным обводом рассыпали стрелы, метя в чувствительное женское сердце.

Между столиками ходили музыканты.

Подали вино.

Приятели наполнили поющие бокалы. Цветные полоски на хрустальных боках при соприкосновении с полоской такого же цвета на другом бокале наигрывали мелодию. Или не наигрывали: если собеседники натренькались так, что не в состоянии соединить метки.

Арт про себя решил, что будет возвращаться в этот зал ещё не раз.

Марк нахваливал вино, самоуверенно заявив, что напитку сто лет. Валевский не собирался снимать водоросли со своих ушей, и возразил:

— Сто лет назад вино доставляли с поверхости, мистер инженер. Если и сохранились с тех пор бутылочка-другая, вряд ли их будут подавать здесь. Хотя во всём остальном местечко супер! — и с удовольствием откинулся в кресле.

— Нравится? — осклабился Эйджи и подмигнул кому-то за спиной Арта.

Инсуб напрасно переживал за своего питомца.

Вскоре белого котёнка и двоих других забрали хозяева, и безымянный полосатик, сразу заскучав, зевнул, лапой потёр мордочку. Марк протянул к нему руки, рыжий охотно выскочил из вольера и пропутешествовал на ладони хозяина в свою корзинку.

Дорогое приобретение Эйджи утомилось, и теперь спало, свернувшись классическим клубочком и притягивая умильные взгляды посетителей кафе. Некоторые женщины просто не в силах были отвести взор от полосатого котёнка, во сне прикрывшего лапкой розовый нос. Марк, ревниво реагируя на эту вакханалию взглядов, не выдержал, прикрыл корзинку салфеткой со стола. Арт снисходительно улыбался, наблюдая за новым приятелем и его котёнком.

Нанокити, — миниатюрные коты, весёлые, дружелюбные и доверчивые, — появились совсем недавно. Прозвище было дано в шутку, но прикрепилось намертво, несмотря на то, что поначалу раздражало апологетов нанотехнологий, с одной стороны, и генетиков — с другой. Их попытки растолковать общественности, что нанотехнологии ни при чём, имеет место просто удачная селекция, канули в лету, а «нанокити» остались. Арт мечтал о своём котёнке и был уверен, что престижный кити станет его первой большой покупкой. Против предсказуемого и безобидного зверька не возражали ни владельцы арендуемого жилья, ни даже работодатели, разрешавшие приносить кити в офисы в специальных клетках на весь рабочий день. Ажиотаж вокруг дорогих зверюшек подогревался всеобщей страстной любовью населения рифов ко всему живому. Подводники только десять лет назад смогли позволить себе заводить мелких животных и птиц. Это диктовалось необходимостью контролировать состав воздуха внутри Морских Колоний, и большинство технических проблем было преодолено сравнительно недавно. Раньше родители вынуждены были возить своих отпрысков в риф Союз, где животных со всех уголков суши содержали в искусственных условиях, но злые языки поговаривали, что звери там ненастоящие. И лишь отдельные граждане Моря могли позволить семейный вояж в зоопарки на поверхности.

Валевский охотно согласился время от времени заботиться о кити, — Марку иногда приходилось отлучаться из дому. Сообщая это, Эйджи многозначительно закрыл глаза и тряхнул головой влево, считая, что этого объяснения вполне достаточно.

Котёнок получил своё имя раньше, чем была прикончена вторая бутылка в его честь:

— За Полосата Счастливого!

Бокалы сдвинулись, дымчатые метки на их боках встретились, и бравурный звон, похожий на бодрый марш, зазвучал над столом.

«Время от времени» наступило быстро: этой же ночью Арт забрал кити к себе.

Белолицая девушка с яркими губами, восхищавшаяся крошкой Полосатом, забрасывала взгляды на Марка до тех пор, пока не стало очевидно: любовь к животному у девчонки идёт рука об руку с нешуточным интересом к его хозяину.

Эйджи всучил приятелю корзинку, повинно приложился лбом к плечу Валевского и, шут балаганный, не сказав ни слова, развернулся, повёл новую знакомую через один из многочисленных выходов.

«То-то и оно, многочисленных, — а я как найду обратную дорогу?»

Арт проводил взглядом фигуру, зачёсанные назад патлы и нетвёрдую походку инсуба, интимно нашёптывающего новой подружке с длинной белой шеей. Одобрил выбор приятеля: девушка примерная. Затем попытался вспомнить весь путь в «Тридесятое царство» с учётом того, что назад лучше бы отправиться на о-лифте, это раз в пять быстрее. Подумав, решил, что лучше упростить себе задачу и вызвать такси.

Солнце Союза восходило и заходило, почти как настоящее; кроме того, в столичном рифе существовала смена сезонов. Второго сентября Арт, возвращаясь домой из Главного Управления, пожалел, что на нём длинная хакама, полагавшаяся чиновнику его ранга, а не лёгкие светлые брюки. Пришлось расстегнуть форменный пиджак; пижонский высоко накрученный шейный платок, купленный по наущению неугомонного инсуба, сейчас был лишний. «Три-эс», — «Служба Солнечного Света», — злоупотребляла своими полномочиями, придумывая для рифа погоду, непредсказуемую, как в Надмирье в легендарные времена пра-предков.

Солнце не на шутку припекало.

Девушки несли пальто на сгибе локтя. Дети просили фруктовый лёд. Вьющиеся по стенам цветочные лианы оживали на глазах и, обильно подпитанные заработавшей в полную силу гидропоникой, начали источать сильный запах готовых раскрыться почек. В вышине электронные птицы, запущенные в риф пятьдесят лет назад, чирикали и свистели над террасами Верхнего яруса.

Валевский представил, что примерно так приходит весна на поверхность планеты. Чувство сопричастности к чему-то большему, — гораздо большему, чем родной мир подводных мегаполисов, — заставило вздохнуть полной грудью.

Он полюбил этот риф: сразу, безотчётно и всем сердцем.

Игра теней от света солнца не раздражала; он прощал Союзу ночную темноту, так нелюбимую подводниками, привыкшими к постоянному освещению, приглушенному по ночам, но не меркнущему. Здесь же темнота, как и на поверхности, властно наступала после потускнения местного солнца, имитировавшего закат в щели меж башен мегаполиса, и город включал витрины и зажигал фонари вдоль транспортных лент, несущих людей и грузы. Искусственные звёзды, горящие, пожалуй, ярче, чем настоящие в небе над сушей, медленно двигались по орбитам, но раз в году сходили с мест и показывали для детей величественную праздничную мистерию.

Весна приходила только в столицу Морских Колоний. Другие рифы лишены счастья наблюдать смену сезонов.

Впрочем, сестра Арта всегда была противоположного мнения:

— И как вы там живёте? — ворчала она, встречая Валевского-младшего на пороге родительского дома и покровительственно чмокая взрослого учёного дылду в подставленный лоб:

— У вас опять наступила зима? И вы согласны два месяца носить свитера, а два месяца — ещё и пальто? И терпеть холод и сквозняки от вентиляторов? Нет, правительство обслуживает невероятные прихоти! Лучше бы тщательнее проверяли внешние стены, ведь это всеобщая безопасность.

Но Арт был другого мнения.

Улыбаясь, он бурчал Лене что-нибудь примирительное, пожимал её мягкие предплечья и, по привычке детства, шёл прямо на кухню: в святая святых родного гнезда. Там ждали пышки с начинкой, или слоёный обеденный пирог, или новый кулинарный эксперимент Лены, — сестра отлично готовила. Там будущему аналитику, студенту Академии Союза, выпадал случай отпускать на свободу смирно сидящего до поры до времени у него внутри и довольствующегося студенческими обедами Парня-Большое-Пузо, обожавшего домашнюю стряпню.

«Как поживает семья?» — тепло подумал Валевский и спохватился, что уже две недели не посылал весточку Лене. Он работал по десять часов с понедельника по пятницу и по шесть часов в выходные, работа доставляла удовольствие а, кроме того, общественные обязанности, тянувшиеся со студенческих лет, не успевшие отмереть и отвалиться, подобно рудиментарным хвостам, отнимали всё редкое свободное время. При таком ритме жизни быстро проносились недели и даже месяцы.

Из открывшихся настежь дверей кафе на улицу вырвалась песня.

Песня вторила мыслям: «Стайкой быстрых рыбок балу проносятся дни…»