Урсула Ле Гуин - Дорога на восток Страница 3

– Слишком поздно, – сказал Малер. – И слишком я пьян. Послушайте, вы знаете дорогу от Раскофью до Сорга?

Провин смотрел в пол.

– Вы что, тоже из этих мест?

– Нет. Я родился здесь, в Красное. Столичный мальчик. В Сорге никогда не бывал. Один раз видел шпиль тамошнего собора – из окна поезда, когда ехал на восток, на военную службу. По-моему, мне пора рассмотреть его поближе. Когда здесь начнется, как вы думаете? – как бы между прочим спросил он, когда они вышли из бара, но молодой человек не ответил.

Малер пошел на свою улицу Гейле пешком, через мост. Это была очень долгая прогулка, и он значительно протрезвел, когда добрался до дому. Мать выглядела несчастной и какой-то съежившейся, точно ссохшееся прямо в скорлупе старое ядрышко ореха. Это он был ее скорлупой, ее убежищем, а свою скорлупу надо беречь, надо прирасти к ней и медленно ссыхаться внутри нее, сохраняя собственную жизнь. Ее мир – без зла, без надежды, без потрясений – зависел только от него.

Пока он ел поздний холодный ужин, мать спросила, правда ли то, что она слышала сегодня на рынке.

– Да, – сказал он, – правда. И Запад намерен помогать им, намерен послать туда военную авиацию, может быть, ввести войска. Они своего добьются. – И тут он рассмеялся, а она не осмелилась спросить его, почему он смеется. На следующий день он как обычно пошел на работу. А в субботу рано утром к ним в дверь тихо постучалась та женщина из Сорга.

– Пожалуйста, помогите мне перебраться на тот берег, если это еще возможно.

Стараясь не разбудить мать, Малер спросил женщину, что она имеет в виду. Она объяснила, что все мосты перекрыты, и охранники ни за что не пропустят ее на тот берег, поскольку у нее нет вида на жительство в Красное, а ей совершенно необходимо добраться до железнодорожного вокзала, чтобы поскорее вернуться к семье, в Сорг. Она уже и так на день опаздывает.

– Если вы собираетесь на работу, я бы пошла с вами, понимаете, и они, может быть, разрешили бы вам перебраться на…

– Моя контора сегодня закрыта, – сказал он.

Она молчала.

– Ну, не знаю. Можно, конечно, попробовать… – и он посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя себя очень толстым и громоздким в своем халате. – А трамваи ходят?

– Нет; говорят, весь транспорт остановлен. Кажется, даже и поезда. Но на западной стороне, в Приречном районе, говорят, все работает.

Было еще совсем рано и пасмурно; они вместе вышли из дому и двинулись по длинным улицам к реке.

– Скорее всего, они меня не пропустят, – сказал Малер. – Я ведь всего лишь архитектор. Если меня действительно остановят, можно еще попытаться как-то добраться до Грассе. Это пригородная станция, там останавливаются идущие на восток поезда. Грассе всего километрах в шести от Красноя. – Женщина кивнула. На ней было все то же яркое бедное платьишко; было холодно, и шли они быстро. Когда впереди завиднелся Старый Мост, они нерешительно остановились. По всему мосту вдоль изящной каменной балюстрады стояли со скучающим видом солдаты, однако они не ожидали увидеть там еще и огромный горбатый предмет неясных очертаний. Из него в сторону запада торчала пушка. Солдат только отмахнулся от предъявленного Малером удостоверения личности и велел ему идти домой. Они снова пошли по длинным пустынным улицам, где не видно было ни трамваев, ни машин, ни людей.

– Если вы хотите попробовать добраться до Грассе пешком, – сказал Малер, – то я пойду с вами.

Прядь жестких черных волос, растрепанных ветром, упала ей на щеку, когда она растерянно улыбнулась ему. Сейчас она была очень похожа на простую деревенскую женщину, заблудившуюся в большом городе.

– Вы очень добры. Вот только ходят ли поезда?

– Может быть и нет.

Тонкое бледное лицо ее было задумчивым; она слегка усмехнулась, столкнувшись лицом к лицу с непреодолимым препятствием.

– У вас там, в Сорге, дети?

– Да, двое. Я сюда приехала, чтобы получить компенсацию за мужа – у них на фабрике была авария, он потерял руку…

– До Сорга километров сорок. Пешком можно завтра к вечеру добраться.

– Я как раз об этом и думала. Но теперь везде, наверное, полицейские посты – и за городом, и повсюду на дорогах…

– Но не на тех, что ведут на восток.

– Мне немножко страшно, – тихо сказала она, помолчав немного; да, она больше уже не казалась ему цыганкой из диких степей – самая обыкновенная провинциалка, которая боится ходить одна по дорогам этой разоренной страны. Впрочем, ей и не нужно идти одной. Они вместе могли бы дойти по восточной дороге до Грассе, а потом спуститься на равнину и пробираться прямо между холмами от селения к селению, через поля, мимо одиноких ферм, пока осенним вечером перед ними не завиднеются серые стены Сорга и высокий шпиль собора. Сейчас из-за беспорядкров в Красное дороги должны быть совершенно пусты – ни автобусов, ни мчащихся машин – и они словно шагнут в прошлый век или даже в более ранние века, вернутся к своему наследию, убегут прочь от смерти.

– Вам лучше пока переждать здесь, – сказал он, когда они свернули на улицу Гейле. Она подняла голову, взглянула в его мрачное лицо, но ничего не сказала. На лестничной площадке она прошептала:

– Спасибо вам. Вы были очень добры, что пошли со мной.

– Очень хотел бы вам помочь. – Он повернулся к своей двери .

Днем окна в их квартире без конца дрожали. Мать сидела, сложив руки на коленях, и смотрела поверх цветущей герани на сияющее солнцем небо, по которому бежали небольшие облачка.

– Я пойду пройдусь, мама, – сказал Малер. Она не пошевелилась; однако, когда он уже надел пальто, сказала:

– Там небезопасно.

– Да. Небезопасно.

– Останься дома, Малер.

– Там такое солнышко! Солнце омывает всех нас своими лучами, не правда ли? Ну а мне просто необходимо хорошенько вымыться.

Мать смотрела на него с ужасом. Она, всегда отвергавшая чужую беспомощность, теперь не знала, как ей самой попросить о помощи.

– Это немыслимо, это просто безумие, и все эти беспорядки… ты не должен иметь к ним никакого отношения, я этого не допущу! Я в это ни за что не поверю! – она точно заклинала его, протягивая воздетые вверх руки, а он стоял рядом, крупный грузный мужчина. Внизу на улице кто-то сперва долго кричал, потом наступила тишина, потом крик раздался снова; снова задрожали стекла. Мать уронила воздетые руки и заплакала. – Но Малер, я же останусь одна!

– Да, ну что ж тут поделаешь, – мягко и задумчиво сказал он, стараясь не обидеть ее, – так уж теперь дела обстоят. – И, оставив ее в квартире, закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и вышел на улицу; яркое октябрьское солнце сперва ослепило его, но потом он присоединился к идущей по улицам армии невооруженных людей и вместе с ними пошел на запад, к реке, но не через мост.