Иван Коваль - "Тысячелетие МашыаХХХа" Страница 3

Липкович. Израиль. Иерусалим.

"Да. Этого не может быть. Не может быть уже потому, что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится", – сегодня эти строчки из любимого литературного произведения постоянно крутились в голове Евгения Липковича. Сегодня он удрал ото всех. Он бросил свои лаборатории, сбежал от своих сотрудников, отключился от всех видов связи, от интернета, и отдыхал здесь, в маленьком тенистом садике, рядом со своим институтом. Всё чаще и чаще у Липковича дрожали руки. И не только руки. И это было не старческое дрожание. Это был результат огромного нервного напряжения. Слишком страшными вещами занимался он и его подчиненные в последнее время. Слишком огромной была ответственность. Слишком ужасными были мысли о том, что все те фантастические замыслы, которым были посвящены почти все его зрелые годы, и не только его, что всё это может свершиться. Разум отказывался раздумывать над возможными последствиями. Разум отказывался принимать решения. Разум отказывался повиноваться фанатизму иудаизма. А ведь именно для решения его задач и целей были направлены колоссальные усилия израильской науки и его лично, Липковича Евгения, ведущего руководителя ряда сверхсекретных научных программ.

"Благословен Ты, что не создал меня гоем!" – по привычке произнес он ежедневную молитву…

Был ли он фанатиком? Вряд ли. Мысли про богоизбранность еврейского народа с детства внушались ему, как и большинству остальных евреев. Мысли эти были привычны, гордость за то, что в их жилах текла какая-то необычная субстанция, не похожая на кровь остальных, переполняла бессмысленной гордостью его еще тогда детскую душу. Он гордился своей кошерной кровью, как первоклассник гордится своей новой ручкой или тетрадкой, как спортсмен гордится своим рекордом, как красавица гордится своей природной красотой и женственностью. Это было уже подсознательно. Это было уже в генах. Думал ли он тогда, в детстве, которое прошло в далекой России, точнее в нынешней Белоруссии, в городе Минске, думал ли он, что именно его знания скоро станут основным секретным оружием могучего Израиля? Что под его руководством будет создано одно из самых сложных и самых страшных вооружений нынешней цивилизации? Что именно он будет курировать все разработки этого оружия и внедрять их в жизнь? Думал ли он, начиная эти работы, что когда-то придет время "Ч", которое испытает на прочность всю земную цивилизацию? Которое поставит ребром главный вопрос из древних, тайных знаний – быть или не быть абсолютной еврейской власти над всеми остальными народами? Быть или не быть Машыахху? "А может это именно он и является этим самым Машыаххом? А почему бы и нет?" – Мысль, конечно, кощунственная. За такие слова даже его бы не пожалели, уничтожили, потому что за право называться нынешним Машыаххом, особенно после начала времени "Ч", сражались очень многие Высшие из руководства ортодоксальных иудеев. И те люди были не чета ему, Евгению Липковичу, который к власти и не стремился никогда. А к чему же он тогда стремился? Зачем он с таким энтузиазмом взялся за осуществление этого коварного, зловещего и преступного плана? Зачем? Ради славы? Так он и нынче никому не известен, его имя засекречено даже среди иудейских ортодоксов, которые знают только нечто смутное и зыбкое о наличии неких планов и стремлений… Тогда ради чего? Ради денег? А что для него эти самые бумажки, которых у него много, но он даже в отпуск не имеет права съездить, не говоря уже о том, чтобы по настоящему расслабиться, с гулянками, пьянками, развратом и приключениями?… Стремление к познанию? К смыслу жизни? Так какой же тут смысл жизни, если то, что он делает, может с большой вероятностью и вовсе прекратить жизнь на всей планете, а вероятность иного сценария, успешного для целей Талмуда и талмудистов, достаточно невысока?… Какой уж тут смысл жизни? Быть эдаким серым кардиналом целой цивилизации? Ощущать, что от тебя зависит ее жизнь или смерть? А может, он всё-таки фанатик иудаизма, истово верующий в древние сказки и предсказания? И все свои силы направляющий на осуществление целей и задач Талмуда? Да нет. Это не так. Или было не так? Но постепенно меняется?

"Чем больше я старею, тем больше в меня прорастают идеи сионизма, Торы и Талмуда. Тем ближе они для меня становятся, и тем решительнее я хочу помочь их исполнению", - вспомнил Липкович слова кого-то из Высших.

Были ли все его решения разумными и правильными? Да какая разумность у фанатиков? Липкович вспомнил, как его когда-то давным-давно наставлял один из Высших. – "Даже если наше решение является очевидной ошибкой, очевидной для всех низших, ни в коем случае нельзя признавать эту ошибку. Нужно идти с ней до конца и нести ее как решение, исходящее от самого нашего Б-га, нести как скрытую абсолютную мудрость, переданную только нам, Высшим, нам, Посвящённым. Переданную Б-гом только нам в тайной Устной Торе, которую никто не знает, кроме нас. И никто не узнает. Это должно быть всегда. Ибо ошибку с течением времени можно будет исправить, а вот пошатнувшуюся веру в Б-га и в нас, как повелителей его, – исправить нельзя".

Сейчас, в старости, Липкович всё чаще приходил к мысли, что всё, что он сделал, было огромной глупостью. Глупостью человеческого несмышлёныша, которого подкупили пряником или красивой игрушкой, как ребенка. Точнее покупали постоянно. То деньгами, то должностями, то обещаниями власти, неприкасаемости, карьерным ростом, будущей славой… Похоже, он был и остается просто игрушкой в руках людей более хитрых, более ничтожных, более фанатичных, более непредсказуемых и более ужасных, чем даже он сам. Он является игрушкой в руках людей, в которых давно уже, возможно на протяжении многих и многих столетий, нет, и не было уже ничего человеческого. Которые жили только мечтой о приобретении абсолютной власти над иными народами. Власти – любой ценой. Даже ценой существования всего человечества.

Но он и сейчас упорно гнал от себя эту мысль.

Койот. Отряд. Лес.

После долгих шутливых разговоров, споров, ругани, взаимных оскорблений, грустных воспоминаний о своей жизни, друзьях и близких, возле костра зависла непривычная тишина. Было слышно только, как потрескивают уголья в костре, пищат комары, да покашливают наиболее сильно спорившие собеседники, сорвавшие голос. Все уже наелись, наговорились, наругались, и можно было уже спокойно пойти отдыхать. Но вдруг глаза Койота, сидевшего возле самого костра и время от времени подбрасывавшего туда новые поленья, расширились, и он страшным театральным шепотом спросил у всех:

– А вы слышали про Черного Москвича?

– Чего? – насмешливо протянул сидящий рядом с Койотом Сергей-458-й. – Какие еще москвичи? Они давно уже повыздыхали все после этого кошмара. Глупостей-то нам как раз и не надо. Мы ж не дети, чтобы сказки вечерние слушать.

"Дорогие мои москвичииии"… – кто-то пропел страшным басом знакомую с детства песенку. Все знали, что такое Москва, что она была столицей прежней России, и что там когда-то жило огромное количество народа.

– Ну, не хотите, как хотите, – тут же согласился Койот без споров и настойчивых уговоров. Он был местным крестьянином, случайно прибившимся к отряду. Он был практически безграмотным, знал очень немного, и поэтому выглядел слишком простодушным и наивным среди старожилов этого военного отряда, которые почти все были грамотные и много знающие, если, конечно, сравнивать с Койотом. – Только это правда.

– Ну, давай, рассказывай эту свою правду. Послушаем, – согласились заскучавшие собеседники. Было еще не очень поздно, и спать не хотелось.

– Да вы знаете, – начал свой страшный рассказ Койот уже не страшным, а каким-то замогильным голосом, столь нужным в такую позднюю ночную минуту, – что не все умерли там, – он махнул головой в сторону заброшенных лесных массивов, где когда-то действительно стоял город Москва. – Многие из них разбежались после Катастрофы в разные стороны, в том числе и к нам, а многие и выжили в тех страшных условиях. Но только со временем стали совсем дикими, обросли длинной черной шерстью, перестали носить одежду, кожа их огрубела, и стали они похожи на больших и страшных могучих обезьян. Но при этом не утратили способности говорить. Да! Оттуда иногда такие чудища выходят, что я вам и описать не смогу. Эти, обросшие, самые простые. Так вот. Жили они небольшими стаями, питались зеленью, листьями, птицами, яйцами, мясом…

– Да говори короче. Жрали всё, что только можно жрать, – это кто-то нетерпеливый торопил Койота.

– Да. Ели они все, что росло, бегало и летало в округе. При этом им было абсолютно всё равно, чистая это пища или нет, – Койот явно намекал про радиоактивные и нерадиоактивные продукты. – Давным-давно уже они не были людьми, давным-давно не только питались всем, что было съедобно, в том числе и человечинкой, но и частенько нападали они на обычных людей, на наши деревни, которые тоже выжили кое-как, хоть и попали в иудейское рабство. И так получилось, что однажды один могучий Черный Москвич… да, кстати, здесь всех таких одичавших людей, многие из которых даже на людей не похожи, называют "москвичами". И боятся больше, чем разбойников, еврейских солдат или даже самих еврейских наших хозяев. Так вот. Однажды один из таких Черных Москвичей, которого все так и назвали – "Черный Москвич", вместе со своими остальными не менее черными москвичами, напал на деревню Козюлино, которая неподалеку от нашей стоит, если хотите, я вас к ней проведу, и там вам всё то, что я рассказываю, подтвердят. Напали они ночью, угнали скот, убили несколько человек, захватили несколько детишек и подростков, и забрали это всё с собой.