Джип, ноутбук, будущее - Константин Константинович Костин Страница 3

владел паршиво, попросту не смог его убить. Лезвие угодило в лопатку и застряло в кости, не повредив ни сердца, ни легкого — а бить в почку или печень убийца, возможно, счел ниже своего достоинства — что сохранило орудие преступления для полиции, а самого Чуковского для будущих поколений детей. Не застрянь нож в ране — он, пожалуй бы истек кровью. И так много ее потерял, да еще и, пока лежал на улице, чуть не дойдя до собственной дачи — замерз и простудился.

А дальше в действие вступил журналистский принцип, каковой вовсе не был изобретением России 21 века: «Услышать краем уха, понять краем мозга, остальное — придумать». Вся сенсация с погибшим господином Корнейчуковым была высосана из кончика обгрызанного пера каким-то щелкопером, а остальные газеты уже понесли, не разбираясь. Чуковский, лежавший дома в бинтах, как кокон шелкопряда, уже притомился объяснять своим знакомым, что жив, здоров и прекрасно себя… кха-кха… чувствует.

Даже несмотря на то, что о том, что он выжил, Чуковский рассказал немногим.

Видимо, где-то далеко в душе у будущего дедушки Корнея пряталась авантюристская или, вернее, детективная жилка. Не зря же он так яростно критиковал именно бульварные детективы, чувствуя, что во всех этих натах пинкертонах безвозвратно теряется ига интеллекта.

Он решил сам расследовать собственное убийство.

На мысль о том, что его убийца — не просто какой-то левый грабитель, что в этом покушении явственно присутствует какая-то загадка, его навело, во-первых, то, что он стал не первой жертвой «русского Потрошителя», первой стал капитан Мациевич. Убийца, который целенаправленно охотится за известными личностями — это не просто убийца.

А во-вторых — слова этого самого убийцы.

Упав на землю после удара в спину и пытаясь подняться, Чуковский отчетливо услышал загадочные слова того, кто спокойно наблюдал за тем, как вместе с кровью на промерзлую землю вытекает кровь журналиста.

— Не станет. Не станет.

Глава 4

Впрочем, нет. Если вы лежите на промерзлой земле, истекая кровью, последнее, над чем вы задумаетесь, это странность слов вашего убийцы (а вот Чуковский именно в этот момент и задумался, железный человек, куда там Тони Старку), и уж точно вам в голову не придет устраивать самочинное расследование.

Так что Николай Эммануилович рассказал все, что знал, полицейским, да и остался отлеживаться дома, предвкушая, как он посмеется над своими коллегами, раздувшими его «смерть», да негромко шипя, когда приходилось переворачиваться с живота на бок. О том, чтобы полежать на спине — о чем Чуковский уже начинал тихо мечтать — и речи не шло: в дальнейшем, в общении с Лазаревичем, он, хоть и не стал показывать шрам — все же времена не настолько раскрепощенные, чтобы мужчина раздевался перед полузнакомым — но по описанию там была распорота ножом чуть ли не половина спины.

Итак, лежит себе господин Корнейчуков дома, полеживает, обдумывает, конечно, что это было такое и зачем какому-то сумасшедшему убийце на него нападать, как вдруг это самое нападение внезапно перестает быть самым странным событием в жизни журналиста.

Приходит к нему в квартиру, по адресу Коломенская, дом одиннадцать, молодая женщина, американка, которую он мельком видел на даче Репина. Она еще зачем-то попросила у него автограф, то ли перепутав с каким-то поэтом, то ли ошибившись… Может, у них, в Америке, если журналист — значит, поэт, кто его знает. Так вот, приходит эта самая американка к нему домой, и в разговоре с женой вдруг заявляет, что хорошо с ним знакома. Журналистская натура тут же сделала стойку не хуже английского пойнтера — мало ли на свете мошенников, которые приходят к родственникам внезапно умерших, и, под различными предлогами, требуют денег. От «Я его дальний родственник/родственница, приехал/а, узнав о скорбной вести, кошелек украли, дайте денег на билет» до «Есть у меня про вашего мужа порочащие сведения — была у него любовница/имел он пристрастия к мальчикам/курил опиум в притоне на Лиговке, и, если вы не хотите, чтобы об этом узнали ваши друзья/знакомые/родственники — платите». Но госпожа американка сумела удивить…

Она рассказала Маше, что ее «покойный» муж… писал стихи. Что, конечно, странно, но такой уж порочащей информацией не является… Стихи для детей?! Уже совсем странно. И тут госпожа Лазаревич выкинула удивительнейший трюк. Она рассказала, что он, Корнейчуков, не только писал стихи, не только рассказал ей об этом, но и… Передал ей папку с этими самыми стихами! Которую госпожа Лазаревич и передает Маше, чтобы «имя вашего мужа продолжало жить и радовать детей, даже после его смерти».

Чуковский решил было, что вот тут и всплывет тема денег — несмотря на то, что перед этим американка недвусмысленно сказала, что плата ей не нужна, более того, получение платы за этих стихи она почитает чем-то вроде мародерства — но нет. Стихи переданы Маше, странная госпожа Лазаревич удалилась.

Острый ум Чуковского смог сложить два и два воедино: если сначала на тебя нападет странный убийца, а потом в твой дом приходит странная женщина со странным рассказом и странными стихами — между этими событиями существует несомненная связь.

И пусть госпожа Лазаревич не годится в те самые убийцы по причине принадлежности к прекрасному полу — у нее есть муж. Американец-инженер, с короткой бородкой. Правда, он говорил с заметным акцентом, а в словах убийцы если и слышался какой-то необычный выговор, то разве что один из описанных господином Далем, но, с другой стороны — возможно, акцент Лазаревича фальшив или же он, Корнейчуков, просто не разобрал его в короткой фразе.

Авантюрная жилка дернулась, и Чуковский решил следить за Лазаревичем, аки Нат Пинкертон из многократно руганных им же самим бульварных романов.

Попервоначалу буквально все поступки Лазаревича казались странными и подозрительными, но довольно быстро Чуковский понял, что смотрит на них через призму своих домыслов. А ничего преступного американец не делал, не крался по ночам с ножом с случайными — или же неслучайными — прохожими, вообще по ночам предпочитал спать, а днем пропадать в мастерских Фрезе.

Чуковский уже начал было сомневаться в своих поступках, как Лазаревич его обвел вокруг пальца.

Находиться под дулом пистолета — неприятное ощущение, не то, которое хотелось бы повторить, в первые, очень напряженные мгновения Чуковский даже решил, что убийца, потеряв нож, решил переключиться на более современные орудия лишения жизни, но… Лицо Лазаревича рассказало все за него: это не было лицо убийцы, это было лицо человека, который… сам боится за свою жизнь?

Пистолет был опущен, и они начали разговор.

* * *

В итоге, Николай Эммануилович Корнейчуков стал еще одним человеком, узнавшим тайну пришельцев из будущего.

* * *

— С чем пожаловали?