Заморозки - Василий Павлович Щепетнёв Страница 3

В зале меня встретили Лиса и Пантера. Обнимашки-целовашки, и вот уже я, попрощавшись с командой — завтра встретимся в Спорткомитете, — еду домой.

Таксист молчит. Хмурый. И город какой-то насторожённый. Флаги, порой встречающиеся по пути, с непременными черными лентами. Из уличных репродукторов доносится тихая траурная музыка. Прохожих немного. Все идут торопливо, подгоняемые ветром, морозом, давящей тоской.

Без присмотра. Люди себя чувствуют без присмотра, а это непривычно. Четырнадцать без малого лет у них был Леонид Ильич, а что теперь? Андропов? Но Андропов — это по партийной линии, а стали привыкать, что Председатель Президиума Верховного Совета — это как президент в Америке, то есть выше.

Ну, ничего. Как наверху решат, так и будем жить.

Но тревожно.

Молчит таксист, и мы помалкиваем. Тревожность и подозрительность — близнецы-сестры. Выражать радостные чувства в эти дни неприлично.

Я? Печально, конечно. И девочки печалятся: Леонид Ильич был человеком хорошим. И нашим автором. И вообще. Нужно будет Галине позвонить. Или навестить. Но сейчас ей не до нас. Не до меня. Чижик — птичка мелкая, ей орлы требуются.

Да только орлы, пожалуй, полетят искать новые места. Места, где можно поживиться.

В лифте девочки сказали:

— Ты только не волнуйся! Мы обстановку купили!

— Уже не волнуюсь.

Перед отъездом был разговор: нужно бы купить хотя бы стулья, а то посидеть со вкусом не на чем. Ну, и остальное тоже, что понравится. У меня прежде была идея — покупать мебель старую, дореволюционную, Гамбса и других, я даже кое-что и купил, преимущественно у отъезжающей за границу профессуры и прочих зажиточных репатриантов, но потом подумал — а зачем? Зачем имитировать жизнь, ушедшую давно и навсегда, а, главное, к которой я никакого отношения не имею? Почему не купить мебель нашего, космического века?

Но как-то не получалось. Советские мебельные фабрики вдруг полюбили прессованные опилки, покрытые шпоном. Прогрессивная технология, очень помогает выполнять и перевыполнять план. Но мне не нравится. Польские, румынские, югославские гарнитуры уже получше. Но хочется совсем хорошее.

Вот девочки и сказали: ты, Чижик, езжай в Стамбул, а мы уж тут решим, как нам обустроить квартиру.

Я и обрадовался. Деньги, говорю, в тумбочке, то бишь в ящике славянского шкафа. Сказал, и уехал.

А теперь, значит, вернулся.

Вошли в квартиру. Включили свет, по февральскому времени и на улице уже смеркалось, а в квартире и вовсе потемки.

— Ах, — сказал я, и схватился за сердце, — какая красота!

— Артек! — с гордостью сказала Ольга.

— В пионерском лагере делают такое чудо?

— Финская фирма!

— Вот оно как…

Я ходил по комнатам. В детской Ми и Фа спали, дневной сон полезен юным организмам, но остальные комнаты мне понравились. Ничего лишнего, всё нужное. Ну, на первый взгляд.

— Это не мы, — призналась Надежда. — То есть…

— Мы позвали специалиста. Из «Мосфильма». На «Мосфильме» собирались снимать картину по Багряку, готовили интерьеры квартиры одного из героев, молодого учёного из неназванной страны. Очень интересно получилось. Вот через Биленкина мы и познакомились с дизайнером. А уж дизайнер всё остальное устроил. Обидно ему было, дизайнеру, переживал, что труд зря пропадает.

— Почему зря?

— Фильм зарезали. За неактуальностью. Мол, слишком у вас привлекательный образ капиталистического мира.

— А мебель-то, мебель где покупали?

— В «Берёзке», по каталогу, из Финляндии. «Мосфильм» заказал, заказ подвис, и тут мы все такие богатенькие, с чеками. Ты не волнуйся, Чижик, не всё потратили.

— Я и не волнуюсь нисколько.

И в самом деле не волновался: Надежда, как исполнительный директор, денег на ветер не бросает. Она их никуда не бросает, а тратит пипеточно, с точностью до капли.

Мы продолжили осмотр.

И кухня понравилась. Да, финский холодильник, большой, хороший. И финский же морозильник. И плита явно заграничная. И кухонные шкафы. И утварь как из ювелирного магазина. И стол. И на столе — осетр средних размеров, и остальные блюда. И бабушки Ни и Ка, стоящие у окна с видом на Кремль и всем видом показывающие, что да, что это они старались.

Пообедал. Вволю. Без оглядки на режим.

Потом перешел к раздаче подарков. Как раз и Ми с Фа проснулись. То-то стало весело, то-то хорошо! День рождения девочек я провел за границей, но теперь наверстал. И себя не обидел: уезжал в Турцию я с одним чемоданом, вернулся с двумя. Подарки раздал, а опустевший чемодан — чем не подарок? Одним чемоданом обойтись на безлимитном матче не получится. А с Карповым мне играть именно безлимитный.

Ладно, о делах, о всех делах — завтра. Сегодня же будем веселиться.

И мы веселились.

Утром я проснулся поздно, в восьмом часу, и первую чашку чая выпил ровно в восемь, под пикание сигналов точного времени. Здесь-то приём и «Маяка», и остальных московских станций был отличным.

Все новости были посвящены предстоящему прощанию с Леонидом Ильичом Брежневым. Телеграммы скорби приходили отовсюду: от правительств социалистических стран, от правительств капиталистических стран, от доярок, от погранзастав, от экипажей траулеров, от пионерских дружин.

Я приглушил «Алмаз», посмотрел газеты. В общем, то же самое.

На последних страницах указано, что в связи с объявленным всесоюзным трауром в программах произошли изменения: в театрах драматических будут идти серьёзные пьесы, в театрах оперных — «Малая Земля», в кинотеатрах — фильмы о коммунистах, а цирк и вовсе не будет работать.

И, как по заказу, первая программа Всесоюзного радио стала передавать нашу оперу.

— И вчера звучала, — это Лиса с Пантерой пришли завтракать.

Я ничего не сказал. Думаю, в этом месяце отчисления будут рекордными, а потом быстро пойдут на спад. Может, «Малую Землю» и вовсе снимут с репертуаров. Или оставят? А вот и увидим. Буквально проследим, по отчислениям, как будет меняться курс страны.

— На место Брежнева собираются ставить Гришина, — сказала Надежда. — Он и в комиссии по похоронам главный, и вообще…

— Он в Москве первый секретарь, вот и главный, — Ольга не то, чтобы усомнилась, просто отметила, что не всё просто. — Внеочередное заседание Политбюро началось вчера, сегодня продолжится. Политбюро не колхозное собрание, спешки не любит, с кондачка не решает.

Ну, да, партия по-прежнему наш рулевой, а кого рулевой назначит капитаном, того Верховный Совет и выберет. Иного не дано. Вся интрига — будет ли это Андропов, или всё-таки решат, что много власти в одних руках — не то, что сегодня требует время?

Кто решит? Андропов лично?

— Что дальше? — спросила Пантера.

— В каком смысле дальше?

— Во всех.

— Дальше мы закончим институт и получим дипломы. И все пути перед нами будут открыты. Можно развивать «Поиск». Можно «Поиск» отставить, а самим сосредоточиться на «Поиске-Европе». Можно заняться медициной, поехать работать в Триполи, к примеру. Или пройти ординатуру, а потом поехать. Или подучиться в Великобритании, а потом… Или вообще пойти по комсомольской или партийной линии. Или продолжить работать с Джошуа Мозесом. Или…

— Погоди, погоди. А сам-то ты что собираешься делать?

— Моя судьба быть в маске. То бишь играть в шахматы. Осенью матч на первенство мира. И я, понятно, буду к нему готовиться. И постараюсь победить. Если удастся — тогда матч на звание абсолютного чемпиона. Ну, и так далее.

— И так далее?

— Смотрим: общественная потребность в той или иной деятельности выражается оплатой, которую общество платит за эту деятельность. Врачу в СССР общество в виде государства платит сто рублей. Слесарю — двести или триста. А я за победу над Корчным получил пятьсот тысяч долларов. Одних налогов государство получит тысяч пятьдесят, если брать по курсу. Ну, и всякое-разное, да. За матч на звание чемпиона мира — много больше. Как я могу подвести страну и лишить её таких деньжищ? Никак. Ну, если, конечно, не поступит указание сидеть и не чирикать. Но не думаю, что до этого дойдет. Валюта стране необходима. И ещё престиж. Надумай я отказаться от шахматной карьеры, и стать участковым врачом — меня просто не поймут. Сочтут нездоровым умственно. Со всеми вытекающими.

— Кстати, о суммах. Тут, Чижик, наш отчёт, — Надя протянула папочку.

— Вы так скажите, своими словами, — ответил я.

— Своими словами ушло двенадцать с половиной тысяч рублей чеками и шестьсот сорок рублей билетами госбанка.

— Это, стало быть, расход.

— Именно.

— А приход — пятьсот тысяч долларов минус подоходный и различные расходы — четыреста двадцать тысяч. Стало быть, баланс положительный. Можно тратить дальше.

— Ты прямо-таки Силуян Поцелуев, купец первой гильдии.

— Ни разу нет. Согласно Конституции, ведущая форма собственности в стране — общественная. Ни фабрики, ни завода, ни земли я купить не могу. Журнал, да вот хоть бы наш «Поиск» — купить тоже не могу.