Валерий Елманов - Алатырь-камень Страница 30

– Тогда ты ему напомни, как он, не имея возможности заплатить пруссам дань, как-то собрал к себе на пир гостей с женами да детьми, а потом велел тайно собрать их шубы и прочее верхнее платье и послал вместе с их конями этим татям. Такое не зазорно? – сурово спросил Константин. – А ведь оно и впредь будет, и не раз.

– Да нет, – поправил Лешко. – Там все иначе было. Я знаю, потому что сам Конрад мне о том рассказывал. Просто пруссы коварно напали, вот и…

– Это он так рассказывал, – многозначительно произнес Константин. – А на самом же деле немного иначе все случилось.

– А ты от кого это услыхал? – с подозрением уставился Лешко на рязанского князя.

В ответ Константин только неопределенно пожал плечами:

– Не у всех гостей язык крепко привязан.

– Но как же так, – растерянно произнес Лешко. – Даже мне – его родному брату такое неведомо, а тебе…

Еще через пару дней Лешко неожиданно спросил:

– Конрад сказал, что выполнит твою просьбу в обмен на имя того, кто оклеветал его.

– Оклеветал? – удивился Константин, лукаво улыбаясь.

– Ну, подумал не так о том, что случилось на самом деле, – он замялся. – Словом, неправильно тебе все рассказал.

– Имя я его тебе не скажу, – медленно произнес рязанский князь. – Но пусть твой брат не беспокоится. Ты первый об этом от меня услышал, да и то нужда заставила, а тот человек, который мне все сообщил, уже никому ничего не расскажет.

«Конечно, не расскажет, – подумал он. – Этот человек даже еще не родился» [83] .

– А имя его не назовешь? – настаивал Лешко.

– К чему оно тебе? Говорю же, что его сейчас нет в живых.

– И все-таки?

– Ну, Дмитрий, – нехотя произнес Константин. – Только пусть Конрад на самих гостей не думает, – тут же предупредил он Лешка. – Не было этого Дмитрия среди них, а от кого он сам это слыхал – он мне не сообщил.

Константин не лгал. Вообще-то, цитируя Иловайского, он крепко рисковал. Приводя этот факт в одном из своих сочинений, историк, обычно добросовестный, ни на кого не ссылался. Он просто написал про взаимоотношения Конрада с пруссами: «Вместо мужественной обороны Конрад стал откупаться от их набегов. По этому поводу рассказывают…» Ну а дальше то, что Константин рассказал Лешку. И ни слова о том, кто именно рассказывает, и вообще – откуда же Иловайский все это взял. Уже по одному этому можно было судить, что источник, которым воспользовался историк, был, мягко говоря, недостоверным. Так что риск и впрямь был немалый, однако – пронесло.

Вот так и получилось, что спустя всего две недели, во время венчания на царство, которое состоялось в Киеве, в храме Святой Софии присутствовали не только князья-подручники, но также Василько, да еще и иноземные господари. Так, царственный скипетр, лежащий на подушечке красного бархата, которую держал перед собой князь Вячко, бережно взял с нее и с низким поклоном вручил патриарху Мефодию сам краковский князь Лешко Белый.

Булатный меч держал на вытянутых руках тысяцкий Юрко Золото. Только этот здоровяк смог бы выстоять с такой тяжелой ношей, причем практически не шелохнувшись, всю длительную церемонию. Принимал меч из его рук, чтобы торжественно опоясать Константина I, воевода Вячеслав, второй человек не княжеского рода.

Державу же, круглый золотой шар с вделанным в него крестом, принял от Ингваря Ингваревича и передал патриарху для последующего освящения и вручения царю Константину владимиро-волынский князь Василько Романович. Он символизировал собой всех властителей русских княжеств, в том числе и независимых, которые ныне добровольно отрекаются от верховной власти в своих владениях и вручают ее Константину.

Вообще-то поначалу планировалось не совсем так. Еще за три дня до церемонии лиц низкого звания, которые должны были принять участие в самом процессе коронации, насчитывалось побольше – в их число входил и Минька. Однако изобретатель, узнав, что именно ему предстоит делать, наотрез отказался, откровенно заявив:

– Ты, Костя, когда в Галич уезжал, голову мою, конечно убедил в том, что все это необходимо для народного блага. Все так. Но мое рабоче-крестьянское нутро с этим никогда не согласится, так что от участия в этом монархическом празднике меня уволь.

Константин лишь пожал плечами. «Мне же хлопот меньше», – подумал он с некоторым облегчением. Действительно, вызнав, что в церемонии венчания на царство задействован даже простой смерд, кое-кто мог раздуть из этого такое, что… Словом, даже хорошо, что Минька отказался.

Правда, сыну своему, но уже гораздо позже, Константин, обмозговав все как следует, сказал, что лучше всего, если в церемонии примут участие представители всех слоев населения Руси. Разумеется, на самом деле фраза звучала далеко не столь заумно, но смысл ее был именно таким.

О короне просто необходимо сказать несколько слов отдельно. Была она в точности похожа на ту, которой короновался совсем недавно византийский император Иоанн III Дука Ватацис, за одним маленьким исключением – не совпадали их размеры. Во всем остальном она была абсолютной копией, что и не удивительно, поскольку обе делал один и тот же мастер.

Иоанн Ватацис и передал ее патриарху Мефодию перед самым отплытием русичей. Была она небольшая, можно сказать, миниатюрная, но зато с солидным вкраплением бриллиантов, рубинов, изумрудов и сапфиров.

По всей видимости, это был явно читаемый намек на то, что Византийская империя, даже если ее территория пока что свободно помещается в каком-нибудь Переяславском или Новгород-Северском княжестве, тем не менее остается империей, а ее владыка-басилевс не призван на княжение, но венчан на царство божественным повелением.

И вообще, император – это одно, а князь, пусть даже и великий (о том, что Константина будут возводить на царский престол, Ватацис попросту не знал), – это совсем другое. Потому и гравировка, выполненная красивой славянской вязью по нижнему ободку, звучала: «Великий князь всея Руси».

Когда Константин узнал обо всем этом, он поначалу даже хотел совсем отказаться от нее. Та, старая, которую он привез самолично в Киев и которая с тех самых пор хранилась в храме Святой Софии, бесследно исчезла, но можно было заказать еще одну, точно такую же. Златокузнецы, хоть вон тот же Румян, под рукой, золота тоже хватило бы, временем Константин располагал, так почему бы и нет?

На его сторону встал и Минька, заявив, что принимать подачки от недобитого феодала унизительно, и вообще – кто кого возводил на престол?!

Вячеслав, иронично хмыкнув, заметил, что тут он с Кулибой Эдиссоновичем целиком согласен, хотя, с другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят. Кроме того, на те гривны, которые будут израсходованы на изготовление нового символа власти, Костя запросто построит новую крепость, а ведь их запланировано только в самом ближайшем поставить целую дюжину на западе и еще десяток на востоке.

– А надпись? – уточнил Константин.

– Да зачеркни ее, в смысле зачисть наждачкой, а сверху что угодно накарябай, – не долго думая, ляпнул Вячеслав.

– Не получится, – вздохнул Константин. – Уж больно она тонка.

Самым яростным сторонником венчания князя на царство именно в византийской короне был патриарх Мефодий. Настаивая, чтобы церемония производилась именно в ней, он упирал в первую очередь на символику. Уж очень здорово звучало, что корона передана рязанскому князю самим византийским императором, который тем самым как бы освящал и еще больше возвеличивал будущую царскую власть.

Подумав, Константин и сам пришел к выводу, что нужно использовать подарок Ватациса. Решающим доводом в этом оказалась практичность византийского изделия. Скорее всего, мастер стремился попросту сэкономить на золоте, а получилось очень удобно. Корона оказалась весьма легкой, она весила не больше двух килограммов. Константин сразу прикинул, что на любом торжественном приеме он в ней запросто продержится, а не взвоет на самой середине церемонии от головной боли, запустив ею в какого-нибудь иностранного посла.

Еще более длительными были праздничные богослужения, на которых, будь ты хоть трижды атеистом, причем самым что ни на есть воинствующим, все равно придется присутствовать.

Впрочем, неверующим Константин себя теперь не назвал бы. Он и раньше занимал скорее позицию агностика, придерживаясь здравого мнения, что ни существование бога, ни отсутствие его не доказуемо. Словом, одному ему ведомо – есть он там и посматривает ли хотя бы изредка на свое произведение, которое он сотворил уже на шестой день, то есть будучи весьма усталым, а потому вылепил такое, что…

Теперь же, когда за эти годы ему не раз довелось столкнуться со многим, чего не смогли бы объяснить даже ученые XXI века, он предпочитал вовсе не задумываться, что и кто именно витает над Русью. Лишь одно он решил твердо – ни один из богов им обижен не будет, и пусть про него говорят что угодно.