Борис Батыршин - Мартовские колокола Страница 30

— Да ничего страшного, господин барон! — зачастил Николка. — Они, как узнают, что будут учить и стрельбе и фехтованию, и ещё и драться — так все запишутся. Ещё и выбирать придётся, кого брать!

— А здесь уж на вас, друзья мои, надежда. — кивнул Корф. — Откуда нам с сержантом знать, кого в вашей гимназии надо брать в первую очередь, а с кем вовсе не стоит связываться? Вот вы нам и подскажете.

Николка сразу же принялся думать: Савельева не надо…. Трус, доносчик, такому в боевом отряде не место. А вот братьев Шелопаевых, чей отец, отставной офицер–артиллерист, служит теперь брандмейстером Замоскворецкой части[38], взять непременно — сильные, храбрые, друзья хорошие. Водовозов? Очкарик, умник, в драки никогда не лез. Но не трус, случалось — попадаясь за какие–нибудь провинности, никогда не выдавал товарищей. Значит — надёжный, а мускулы и решимость — дело наживное, этому–то их и будут учить. Кто еще? Кувшинов?

Видимо, имя это Николка назвал вслух — до того был озадачен неожиданно пришедшей в голову мыслью. Ваня немедленно отозвался:

— Кувшинов? Это тот самый чмошник, которого ты тогда перцовым аэрозолем угостил? Он–то на кой нам нужен?

— И вовсе он не чмошник. — обиделся за одноклассника Николка, успевший уже запомнить некоторые Ванины уничижительные словечки. Просто его хулиганом считают, ну и дерётся он много. А на самом деле у него дома просто пятеро братьев и сестричек — и все его младше, вот на него родителям и не хватает времени. Зато он знаешь как хорошо умеет командовать! Я с ним с начала этого года снова подружился — он хороший, добрый даже, только дури много в голове и не знает, куда силы деть…

— Это нам знакомо. — усмехнулся Ромка. — У нас в учебке половина пацанов были кто с приводами, а кто вообще чуть под судимость по малолетке не попали. И все, как один — гопники на районе. Веди своего Кувшинова, мы из него дурь живо выбьем…

— Вот и славно. — подытожил барон. — Значит, и с этим решили. Итак, молодые люди, завтра нанесём визит в вашу гимназию…

— Господин барон, ваша светлость! — раздался от дверей взволнованный голос Порфирьича. Старый денщик нередко сопровождал Корфа в клуб, не давая всякий раз спуску местным лакеям и обслуге, а заодно, беря на себя почётную обязанность оказывать любые услуги что самому Корфу, что его приближённым гостям. — Там мальчонка просится, от этого… Якова. Сёмкой зовут. Встрёпанный какой–то весь… сдаётся мне — беда приключилась, ваша светлость!

Глава десятая

Сосновые леса за окном вагона внезапно сменились болотами с жиденькой порослью. Поезд приближался к столице Российской Империи, Санкт—Петербургу. Пыхтящий паровоз, казалось, еще усердней начинал тянуть вагоны, стремясь поскорее добраться до финиша своего привычного пути. Вокруг отцветала пурпурно–золотая осень — та самая, что так красиво убирает земли Ингерманландии.

Однако ж молодых людей, устроившихся у окон вагона первого класса, казалось совсем не радовала унылая прелесть видов за стёклами. Были эти пассажиры явными студентами; один из них, судя по кокарде на фуражке, проходил обучение в Московском Императорском Университете; второй подобных знаков отличия не носил, а, следовательно, относился либо к исключенным студентам, либо сдавал курс экстерном.

Пожилая финская чета, ещё с Москвы делившая купе с молодыми людьми, с самого начала пытались завязать с ними дружеский разговор. Они определенно принадлежали к тому типу разговорчивых попутчиков, которые, встречались любому из железнодорожных путешественников. вам. С первых же минут знакомства супруги начали подробно рассказывать о своей поездке к сыну–студенту, обучавшемуся на землемера в Константиновском Межевом институте.

Впечатления их были, разумеется, отрицательного свойства — по мнению супруги, обе столицы Империи есть рассадники всяческих пороков и злодеяний. Затем разговор плавно свернул на описание их нехитрой жизни в усадьбе под Гельсингфорсом, куда, собственно, они и собирались вернуться через Петербург.

Студенты же лишь сухо представились — Янис Радзиевич и Геннадий Войтюк, ковенский мещанин, едут в Петербург по делам Библиотечного Общества Союза землячеств[39]. Финская чета понятия не имела ни о каком таком обществе или о Союзе, однако же, услышав солидное, внушающее уважение название, покивали головами — собеседники были людьми разумными и учёными. И к тому же оба — жители польских губерний, а к тамошнему народу жители Великого Княжества Финляндского испытывали некоторую приязнь.

К сожалению, студенты большого желания беседовать не проявили; это безусловно расстроило супругу пожилого финна. Несколько обиженная явным нежеланием попутчиков вступать в долгие дорожные беседы, к которым сама она питала большую охоту; она мстительно подумала про себя, что весьма скромно одетым студентам скорее пристало сиденье в желтом вагоне второго класса, а не роскошное отдельное купе первого класса. Вместе с тем пожилая финка подумала, что молодые люди, должно быть, не стеснены в средствах; ведь путешествие в синем вагоне первого класса — удовольствие отнюдь не дешевое.

Наконец показались городские здания, и окутанный паром поезд прибыл на Николаевский вокзал. Студенты всё так же сдержанно попрощались с попутчиками, о вышли из роскошного купе. Вокзал встретил необщительных пассажиров привычной суетой: носильщики везли и несли багаж, кого–то провожали, кого–то встречали. Молодых людей никто не встретил; они быстрым шагом пересекла суетливый перрон и вошла в здание вокзала.

Вроде бы молодые люди прибыли в столицу Империи по делам вполне ординарным; вот только настороженный взгляд, которым один из них, тот, что представился попутчикам Янисом, окинул привокзальную площадь, как–то не вязался с образом обычного приезжего. Студенты сели в пролетку; Янис что–то коротко бросил извозчику, и экипаж застучал по булыжной мостовой. «Ну вот, — подумал второй, тот, что представился как Геннадий. — Игра переходит к своей основной фазе. Не к главной, нет, но вступает на ту прямую, которая неизбежно ведёт к намеченной цели».

Пролётка бодро дребезжала железными ободьями вдоль Екатерининского канала. На противоположной стороне, рядом с Михайловским садом велось большое строительство; проезжая часть набережной была совершенно перегорожена, обнесена забором, из–за которой доносился грохот каких–то работ. Разобрана была даже часть гранитной облицовки набережной; возле места строительства теснились неказистые баржи из числа тех, что строятся «на одну воду». С одной из которых на берег подавали как раз доски. Работала артель носаков — люди выстраивались у штабелей досок цепочкой. Один поднимал за один конец несколько досок и ставил их в наклонное положение. Другой подставлял плечо с кожаной подушкой. Затем второй, в свою очередь, подставлял плечо, третий ему нагружал и так далее. Носаки ловко находили центр тяжести подаваемого груза и переносили его «на рысях». Нести было тяжело — вдоль Екатерининского канала дул сильный ветер — доски парусило, носаков разворачивало.

С другой баржи, отличие от соседок хорошей и крепкой, с игрушечным домиком на корме, выкрашенным в яркую ядовитую краску (такие посудины называли обыкновенно в Петербурге «берлинами») выгружали круглый пилёный лес — вручную при помощи веревок, выкатывая по наклонным слегам и укладывая в штабель.

— А энто берег укрепляют, господин хороший. — разъяснил извозчик, увидав интерес Геннадия. — Фундамент готовят под храм Спаса—На—Крови; на этом месте государя Александра Освободителя бунтовщики бомбой убили, чтоб им в преисподней горячие сковороды лизать! Уже три года как землю тут копают и сваи забивают… Петербурх — он, известное дело, на болоте стоит, тут без свай берега враз поплывут. А храм будет огроменный; пока забор не поставили, там большая картина висела, чтобы люди могли видеть, какую красоту здесь построят в память о Государе невинно убиенном.

Как раз в этот момент из–за забора строительства раздался дребезжащий звон малого колокола. Извозчик, слегка придержав лошадь, размашисто перекрестился. Седоки, переглянувшись, после небольшой заминки последовали его примеру.

— Вот и кажинный день так. — пояснил извозчик. — В половину третьего пополудни государь тут и ехал — возвращался к себе во дворец. Тут его энтот нигилист с бомбой и подстерёг. На вечер того же дня место взрыва уже оградой обнесли, и часовенку поставили. Государь наш велели тут большой храм возвести — а пока всякий дён часовенка в этот час колоколом отбивает — чтобы люди, значить, не забывали. Да вы, господа, видать, не питерские, раз не знаете? Из Москвы, чай?

Янис и Геннадий снова переглянулись. Дребезжащий звон колокола из часовни плыл над Екатерининским каналом, наполняя и сердца неясным трепетом и ожиданием грозных событий — событий, в которых им предстоит сыграть главные роли.