Завещание фараона - Ольга Митюгина Страница 30

— Ну, хорошо, — пробормотал он. — Пусть Эллада не поможет мне, но я не уверен, что она станет помогать и вам, несмотря на твои громкие заявления. У Агамемнона самого сейчас хлопот полон рот с персами и хеттами, что тревожат восточные полисы греков. Но в чём я не сомневаюсь, а вот ты упускаешь из виду — то, что война с Финикией — морская война. Вы не сможете противостоять нашим кораблям на ваших неповоротливых лоханках!

Нефертити с притворным сожалением покачала головой — и серьги мелодично зазвенели в такт этому движению, словно смеялись над незадачливым правителем маленькой страны.

— Это ты, Бел, упускаешь из виду, что война с Египтом — война на суше. Сильнейший диктует условия. А лучше египетских воинов нет никого в Ойкумене! И очень быстро Финикии не станет.

— Тир — это остров! Вы не сможете его взять ни приступом, ни осадой! Мы разрушим перешеек, а наши корабли всегда будут снабжать жителей едой и водой!

Нефертити только поцокала языком.

— Ах, вы разрушите перешеек! Как будто сложно построить новый. В нашем распоряжении камни и песок всего материка, а лес для укрепления дамбы растёт вокруг в изобилии. И я бы не советовала тебе рисковать, Бел… После таких трудовых подвигов наши солдаты от твоей столицы даже обломков не оставят[2].

Бел скрипнул зубами.

— Пусть так. Пусть ты возьмёшь Тир. Но наши колонии?! Это огромная сила! Они рассеяны по всему свету! Как ты завоюешь их?!

Царица только покачала головой.

— А я и не буду стараться, — спокойно ответила она. — Как только мы завоюем Финикию, ваши колонии лишатся своей опоры и постепенно придут в упадок. Они сами с поклоном придут к нам — или попросятся под защиту греческого флота.

Бел долго молчал.

С террасы задувал свежий ветер, вздымая воздушную накидку Нефертити и играя прядями пушистых волос царицы.

Кричали чайки над морем.

— Хорошо, — наконец мёртвыми губами прошептал царь. — Сегодня же я вышлю войска с приказом начальникам портов не выпускать корабли в море. Они отправятся через час. Тир закроется тотчас же. Сидона приказ достигнет в час пополудни, Библа — в четыре, а Арвада — к шести вечера. Ты довольна, солнцеподобная?

— О да, царь, — мгновенно вновь превращаясь в кроткую и почтительную красавицу, промолвила Нефертити. Она подарила Белу очаровательную улыбку — и только в глубине чёрных миндалевидных глаз таились лукавые насмешливые искорки. — Я благодарю тебя от всего сердца. Египет очень обязан Финикии. Мы выплатим вам ту сумму, которую я пообещала. Пусть это хотя бы немного окупит те убытки, что вынуждена будет понести твоя страна.

— Не нужно благодарности, — сам не свой, пробормотал Бел, тяжело поднимаясь. — Полагаю, переговоры утомили тебя, о царица. Ты устала? Иди. Тебе приготовлена трапеза и ложе. Всё будет так, как ты хочешь.

— Я знала, что мы поймём друг друга, царь, — с лукавой улыбкой произнесла Нефертити, ничуть не смутившись — и склонилась в поклоне на персидский манер, скрестив на груди руки.

Серьги в её ушах вновь мелодично, насмешливо зазвенели.

Ровно через час из Тира выдвинулась через мол на восточную дорогу конная колонна солдат. Они двигались через Сидон и Библ к Арваду — с приказом блокировать порты страны. В Библ они должны были попасть к четырём часам пополудни, и ровно в четыре пополудни Мена и Агниппа должны были подняться на борт торговой униеры, чтобы отплыть в Афины.

Всё предстояло решить минутам…

[1] Тяжёлый золотой талант равнялся 50,4 кг. Иными словами, Нефертити обещает Белу чуть больше десяти тонн золота.

[2] Именно так спустя много веков был взят Тир войсками Александра Македонского.

Часть 1. Глава 9. День отплытия

В Библе задувало с самого утра. Пасмурное небо хмурилось, и море под порывами свежего юго-восточного ветра было неспокойно — однако не настолько, чтобы купцы могли задуматься об отсрочке путешествий. Им, бывалым мореходам, приходилось выдерживать и более серьёзную непогоду, в том числе и океанские штормы[1], так что лёгкое волнение никого не смущало.

Под пирсом, выложенным серым камнем, глухо ворочались и плескали бездонные чёрные волны, веющие холодом, с белой рваной бахромой пены.

Около полудня корабль уже известного нам купца начал принимать товары на борт. За эти пять дней его привели в порядок в доках: заменили пришедшие в негодность части, почистили дно и заново просмолили. Сейчас шла погрузка, и униера, ещё полуразобранная, лениво покачивалась у пирса, то и дело зарываясь острым носом в высокую волну, удерживаемая толстыми просмолёнными канатами у причала.

Хозяин, стоя в красном халате возле сходен и попивая чай из голубой пиалы, с удовольствием оглядывал свежий настил палубы и новые скамьи для гребцов. Мимо него грузчики несли в глубокий трюм сосуды с красителями, тюки с тканями — в том числе и с тонким египетским льном, — амфоры с вином и дорогую посуду.

В этот момент к сходням подошли двое: пожилой мужчина в коричневом дорожном плаще и рыжеволосый юноша в чёрной простой одежде. Хозяин их очень хорошо помнил!

— Почтеннейший! — крикнул с берега Мена — конечно же, это был он. — Можно ли нам подняться на борт?

— Ну разумеется! — расплылся в улыбке купец. — Поднимайтесь, заводите коней. Вашим лошадкам уже приготовлено уютное местечко под палубой, с сеном и водой. А вас ждут удобные каюты. Поднимайтесь, поднимайтесь! Скоро закончим погрузку и выйдем в море. Ветер попутный. Одиннадцать деньков — и, глядишь, уж в Греции! Библ — это воистину ворота мира!

Пассажиры поднялись по сходням на палубу, где Мена передал коней матросам, что тут же увели благородных скакунов куда-то вниз, по трапу трюма.

Пока её советник обменивался дежурными любезностями с хозяином, Агниппа отошла в сторону, к дальнему борту — и устремила свой взгляд вдаль, на море. Ей было странно ощущать под ногами настил палубы — твёрдый и одновременно чуть качающийся. Не сравнить ни с прочными полами домов, ни с неустойчивым дном лодки… Какое-то… совсем особенное ощущение!

От которого сладко замирает сердце.

Или оно