Евгений Таганов - Морской князь Страница 31

– Я расскажу твоим сыновьям такое о ромейской жизни, чего они никогда не узнают от учителей-мужчин, – заявила она год назад Дарнику.

Он поприсутствовал пару раз на занятиях Евлы с княжичами и согласился взять с собой в эту злополучную поездку на Истр-Дунай, которая закончилась пещерным Утесом.

Тогда она была полнотелой молодкой с чистым гладким лицом, не лишенной некоторого чисто ромейского изящества, сейчас же перед ним стояла готовая вот-вот разродиться баба с бесформенной фигурой и обмороженными щеками и смела еще признаваться ему в своих симпатиях.

– Но разве не ты подговорила Лучана украсть казну – сам бы он никогда не стал? – нашел Рыбья Кровь ей новое обвинение.

– Да, я. – В ее серых прищуренных глазах не было ни тени страха или раскаяния.

– Хочешь, чтобы я приказал тебя повесить?

– Кого? Меня? Мать твоего будущего ребенка?! – Евла словно и не сомневалась в своей безнаказанности.

– Ладно, наложница, посмотрим! – усмехнулся он, восхищенный ее бесстрашием.

Через два дня после этого разговора Евла родила в Варагесе здоровую девочку, и вопрос об отцовстве Дарника временно был позабыт. Князь молодую маму не навещал, она тоже не доискивалась его внимания, и тервиги сочли за лучшее относиться к ромейке как к хорошей гостье. Заложив свое еще дикейское серебряное ожерелье с мелкими сапфирами, Евла успешно устроилась в городище и с жильем, и с кормежкой.

Сомнения же Дарника относительно казны успешно разрешил Корней, прибыв, наконец, в Варагес в сопровождении Радима. Худой, желтый, он едва держался в седле, тем не менее излучал удивительную внутреннюю силу и душевный подъем. Не склонный проявлять дружеские чувства к кому бы то ни было, Рыбья Кровь радостно и осторожно приобнял старого сотоварища. А на намеки Радима, что теперь в Утесе еще на одну лошадь стало меньше, тут же распорядился за коня Корнея отдать две лошади.

Уже первый разговор с бывшим хорунжим тайной службы показал, насколько князю до сих пор не хватало человека, с которым ему хотелось бы и необходимо было советоваться.

– Раздавать просто так дирхемы, конечно, смысла нет, а вот наградить, кого ты считаешь нужным, точно надо, – с ходу предложил Корней, словно думал об этом не один день.

– Во-первых, наградные фалеры положены за ратные подвиги и хороши в присутствии большого войска, – возражал ему Дарник. – А раздавать сто дирхемов на пятьдесят человек и оставить в шкатулке только двадцать солидов и снова превращаться в нищего князя – кому от этого будет хорошо.

– Назови это просто: «За доблесть и смекалку, проявленную в самую трудную зимовку», – нашел выход хорунжий. – А войско у тебя сейчас совсем не маленькое. И если ты еще пригласишь на награждение ромеев, то будет вообще хорошо.

Так и решили сделать.

Карикос, когда князь предложил ему приехать с отрядом стратиотов в Варагес, лишь чуть уточнил:

– Так приехать или прийти?

– Смотря сколько ты захочешь взять с собой людей.

– Я думаю, двух декархий будет достаточно.

Приезды князя в ромейский лагерь приняли к этому времени уже вид некоего ритуала. Двадцать – тридцать конников в сопровождении двух-трех колесниц с камнеметами появлялись то с одной стороны лагеря, то с другой и сразу начинали маневрировать вблизи сторожевых постов ромеев: рассыпавшись цепью и опустив пики, делали короткие броски в ту или другую сторону, или во время мирного товарного обмена половина всадников внезапно срывалась с места и перемещалась к другому сторожевому посту, а то вдруг все дарникцы вообще оказывались возле слабо охраняемой биремы. Всякий раз среди стратиотов возникала легкая паника.

– Зачем ты это делаешь? – разгневанно вопрошал тогда Карикос.

– Вы же делаете воинские маневры, почему мы не можем? – невинно оправдывался Дарник.

– Но мы же не врываемся при этом к вам в дом?

– Так ведь скучно совсем без дела. Да и твоим воинам полезно быть начеку.

Несмотря на столь основательную свиту, Рыбья Кровь продолжал в лагере держаться настороже: не допускал, чтобы к его конникам подходило более пяти-шести стратиотов, да и сам предпочитал общаться с илархом на отшибе, не углубляясь в сам лагерь. Делал это скорее не из-за повышенной осторожности, а чтобы держать в нужной готовности собственную дружину.

Устроившись в каком-нибудь недоступном холодному ветру месте, они с Карикосом усаживались на деревянные чурбачки и час-другой о чем-либо говорили. Иларх, со временем убедившись, что его никто не собирается побеждать, вскоре вообще стал придерживаться в этих беседах покровительственного тона, почему-то решив, что княжеская сдержанность проистекает из-за преклонения Дарника перед ромейской более высокой культурой. Заодно он частенько старался выпытать у князя что-либо секретное из их «варварской» жизни, давая Дарнику возможность в ответ щедро пользоваться скрытой словенской насмешливостью, совершенно незнакомой чересчур серьезным ромейским грамотеям.

– Как ты будешь определять ущерб, нанесенный чумой твоему княжеству? – спрашивал, например, притворяясь сочувствующим, Карикос.

– Я прикажу, чтобы каждое выжившее селище прислало камешки по количеству умерших мужчин. Сосчитаю и буду знать.

– Но ведь у тебя не было переписи, и ты не знаешь, сколько было мужчин до этого?

– Ты прав, наверно, не стоит считать и умерших, – с серьезным видом соглашался Дарник.

В другой раз иларха интересовала связь князя с дальними селениями:

– Каким образом и как скоро ты узнаешь, что происходит там во время разливов рек?

– Мы считаем, что чем реже доходят плохие вести, тем лучше. Иногда, пока они дойдут, там все уже само как-то исправляется. Зачем зря беспокоиться?

– А если там созреет большой бунт? Или ворвался могучий враг, от которого можно защититься, только собрав все силы?

– Мы считаем глупым делать ставку на одну большую решающую битву. Если враг пришел, он тоже на что-то рассчитывает. Пускай добудет себе какую-то награду за свою отвагу. Потом пройдет время, и он сам отступит.

– А если захватит часть вашей земли, будет жить на ней и управлять?

– Если он справедливый властитель, то так тому и быть. А если не справедливый, то жители сами подымутся и позовут меня освобождать их.

Особенно развлекался Дарник, когда иларх спрашивал, почему бы ему не принять христианскую веру.

– Разве ты в трудную минуту не призываешь к себе на помощь души предков, духов ваших лесов и рек или что там у вас еще? Так не лучше ли молиться вечному главному Творцу, чем всем этим мелким идолам?

– А разве в вашем Евангелии не говорил Христос о нас, словенах: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросать псам»?

– Где это такое сказано? – не на шутку загорячился иларх, даже послал слугу за Священным Писанием и протянул его князю: – На, найди!

Князь полистал Евангелие от Матфея… и нашел нужное место, даром еще в отрочестве намертво запомнил его.

Карикос с удивлением вгляделся в написанные слова, но тут же торжествующе вскричал:

– А ты дальше что, не прочитал? «Она сказала: так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот же час». Это же не о псах, а о силе веры, которая всем позволяет уповать на милость Божью.

– Ну да, только все равно «псы едят крохи, которые падают со стола господ их». Это вы-то наши господа?! Ромейские семьи, которые оскопляют своих сыновей, чтобы те нашли выгодную службу евнухов, или те из ромеев, кто носит в парадных носилках богатых женщин и мужчин? Да даже ты здесь разве во всеобщем бедствии не кормишь стратиотов вдвое лучше, чем гребцов, которые делают всю работу? Неужели ты думаешь, что я за все это когда-нибудь стану уважать тебя и таких, как ты?!

От такой неожиданной отповеди иларх не знал что и сказать. Позже, в следующий приезд Дарника, все же подготовил свой ответ:

– Насчет богатых и бедных ты говорил как самый последний неуч. Ведь даже у вас есть знатные люди – те же наследные князья. Забота о своем потомстве – одно из главных человеческих достоинств. Поэтому, если твои предки не умели ничего толкового делать, ленились и все проматывали, то тебе только и остается смотреть на богатых людей с завистью: почему все им, а не мне, а давай я все отберу и по-честному разделю среди таких же потомков бездельников…

Дарник не спешил возражать, ждал, что последует дальше.

– Я слышал, что словене раньше в голодный год своих немощных стариков отводили в лес на съедение волкам и медведям, – продолжал торжествовать Карикос. – Наверно, для вас это тоже справедливо: зачем кормить тех, кто ничего уже не делает. Так что счет равный: вы убиваете стариков, наше простонародье, чтобы выжить, оскопляет в своих семьях одного из сыновей.