Александр Афанасьев - Ответный удар Страница 31

Снова смотрим. Данные с беспилотника — вся операция записана, конечно, кроме того, что произошло в домах. Дешифровщики — уже спели почистить запись, совместить ее с переговорами на рабочей частоте и нанести разбивку по зонам ответственности. Каждый — стоит так, как он работал там, по разбивке. И смотрит только на свой сектор — смотря на все разом, не увидишь ничего…

Я смотрю на свой. И знаю, что ничего не увижу…

Краем глаза посматриваю на то место, где я знаю — будет взрыв. Это не машина, это взрывчатка, как мы выяснили — заложенная в самой дороге, причем довольно давно. Дорога тут асфальтированная, так вот — под асфальтом она и была, эта бомба, это заряд. Что это такое… да скорее всего снаряд от пятидюймовой советской гаубицы. Или два снаряда. Когда пал режим Саддама и военные разбегались — на жратву, а тем более на доллары здесь можно было выменять танк.

Есть. Вспышка — сначала ослепительно белая, настолько белая, что монитор не в силах это передать. Потом — стремительно темнеющая, расползающаяся по экрану как чернильная клякса, захватывающая все и вся…

Есть что-то в этом завораживающее и одновременно отвратительное. Я попадал под ударную волну — по-настоящему не так как сегодня — дважды, и оба раза остался жив. Знаю, есть люди, у которых по десятку контузий. Это — новое лицо войны. Безумной, бессердечной, неправильной — и при том предельно эффективной.

Когда-то наверное люди сражались на кулаках — пока кто-то не поднял палку и не ударил ей собрата своего. Потом — появились мечи, с которыми римские легионеры завоевали полмира — один из них, вполне современный гладиус от Сold Steel есть и у вашего покорного слуги. Тогда все было просто — у кого больше людей с мечами — тот им победил. Потом — Александр Македонский доказал, что это не так, разгромив втрое превосходящего противника и поработив в конце концов полмира. Потом — появилось огнестрельное оружие, и церковь — предавала анафеме тех, кто им пользовался, потому что не нудно было больше тренироваться годами. Зарядил и выстрелил — и будь ты не рыцарь, а последний урод, если ты попал — ты победил. Потом — Первая мировая и крах цивилизации, истинный пролог двадцатого века. Тяжелая артиллерия, горы трупов у укрепленных пулеметных позиций и отравляющие газы. Тогда — люди узнали, что человеческая жизнь ничего не стоит. Вообще ничего — и каким бы ты ни был, добрым или злым, хорошим или плохим — ты можешь умереть, даже не увидев противника, и твоя смерть — не более чем скромная строчка в отчете, не более чем палочка в безумной статистике. Потом — была самая страшная в истории, Вторая мировая война, и еще более страшная Третья — которая просто не состоялась, хотя и привела к разрушению моей страны и унижению моего народа. Побочным эффектом этих страшных войн является то, что в двадцатом веке Запад, западный мир обогнал Восток и стремительно умчался вперед по дороге прогресса. Еще в сорок пятом, американские инженеры, разбирая артефакты потерпевшей поражение (от нас, от русских!) германской цивилизации восхищенно говорили: если бы не война, этого можно было бы ждать году в двухтысячном.

И вот прошел двухтысячный, потом десятый и вот — на пороге двадцатый год нового столетия и нового тысячелетия. Что-то произошло… что-то неосязаемое и не осознаваемое — но что-то такое, что не позволяет нам жить как прежде, в спокойной уверенности в себе. Многие этого не осознают…но я вам скажу, что произошло. Произошло то, что они, впервые за целое столетие — научились убивать нас. И то, что нас — хорошо, если полмиллиарда, а их — как минимум полтора — играет нам не на руку.

Этот взрыв — это и есть новый лик войны. Ее главная военная тайна, которую даже никто не скрывает — никогда не сдавайся. Никогда, ни при каких обстоятельствах — не иди ни на какой компромисс, пока все не сделают «по тебе», так как тебе надо. Даже если ты один, а тех, кто хочет мирной жизни десять, сто, тысяча — все равно взрывай, поджигай, убивай. Сделай так, чтобы твой противник понял — нет никакой почвы для договоренности, никакого компромисса, взрывы и убийства будут продолжаться, пока ты не сделаешь так, как он хочет. Ты не сможешь жить спокойно, нигде и никогда — пока не сделаешь то, что хочет бородатый, завшивленный ублюдок в заскорузлой от пота чалме и с не менее заскорузлыми от фанатизма взглядами…

И бомба — это и есть их единственное эффективное оружие против нас. У них нет ни самолетов ни танков. И они знают, что не стоят ничего против нас в открытом бою — хотя бы потому, что мы чисто физически сильнее их. Но у них есть бомбы — и они взрываются и взрываются. В этот раз нам «повезло» — всего один двухсотый. Зато семнадцать «трехсотых», многие в тяжелом состоянии. Еще троих нашли мертвыми в доме недалеко от взрыва — Аль-Малика и след простыл.

— Разрешите?

Генерал-лейтенант Васнецов, новый начальник КТЦ и старший военный советник посмотрел на меня больными, усталыми глазами

— Вы что-то хотели?

— Один эпизод… Разрешите?

Генерал кивнул. Я перешел на другое место, самостоятельно перезапустил программу, выделив только интересующий меня сектор.

— Вот этот человек. Я его видел из здания, в котором находился за несколько секунд до взрыва

— И что? — спрашивает Павел Константинович — обычный мухомор, что с ним не так?

— Мне интересно, куда он идет? Он ведь не офицер, так?

— Допустим… — произносит еще один ФСБшник, стоящий напротив

— Повторяю вопрос — куда он идет? По центру улицы, по жаре, в снаряжении. Сомнительно, что поссать…

Никто не смеется и даже не усмехается — все вымотаны до предела.

— Он идет к штабу. Может его послали с докладом?

— Тогда почему не бегом, товарищ полковник? Он не торопится…

Молчание

— Как Аль-Малик ускользнул из сети? Кто-то что-то видит на экране?

…

— Он — один из нас. Он знал все наши процедуры, черт, он тренировался вместе с нами. Если мы правильно его опознали — то это оперативник экстра-класса, джокер…

Краем глаза замечаю: Павел Константинович смотрит на меня, как кулак на председателя колхоза. Несмотря на то, что армия уже не та, а здесь, в Ираке — тем более не та, все равно — милые традиции сохранились. Не вылезай — тебя же и грузанут. Инициатива всегда имеет своего инициатора. Не будь слишком умным — по крайней мере, умнее своего начальника…

Но мне плевать на это, и давно плевать — я в активном резерве. Уволят — пусть увольняют нахрен. Место такому как я всегда найдется — тот же генерала Рафикат первым мне дом и машину купит. У них же тут как… не так как у нас. Саддам Хусейн об армии заботился: каждый выпускник офицерского колледжа получал ключи от новенькой Вольво. Каждый полковник — вместе со званием — ключи от новенького Мерседеса. Каждый генерал — от дома. Бесплатно, если не догадались. У нас — каждый офицер должен был испытать полной мерой все тяготы и лишения, и к концу Перестройки превратился в зачуханное и оплеванное существо. Нет, мне не обидно. Это я просто так, не обращайте внимания…

— … он не мог не знать наши процедуры, он не мог не знать про то, что над районом будут висеть БПЛА, он не мог не знать, что работает программа распознавания. Любой крадущийся, перебегающий от подъезда к подъезду, выбирающийся пешком на дорогу — любой такой человек будет замечен программой и выдан оператору как цель. Более того — я уверен и в том, что он ждал нашего появления. Так как он выбрался из кольца? Кого — везут в первую очередь и никто и не подумает спросить у них документы?

— Раненых? — догадывается Павел Константинович

— Их самых…

— Постойте… — рокочет генерал — но это что получается… он что, сам подорвал себя? Но это безумие?

— Это единственный способ быстро и гарантированно вырваться из кольца. Единственный, который приходит в голову, если предположить, что у него не было сообщников и среди иракцев и среди нас. В первую очередь — я бы обзвонил все больницы, в которые доставили раненых и пострадавших. И если одного не досчитаемся…

Обзвон — закончили через час. Как я и предполагал — одного раненого не досчитались. Он просто исчез из больницы, испарился. Судя по данным первичного осмотра — ничего серьезного, контузия, мелкие ранения осколками.

К утру — создали временную сводную оперативную группу «Царь». Ваш покорный слуга в нее… конечно же не попал. Почему? А нельзя! Действующий резерв! И нашли, что допуск к государственной тайне давно не обновлен. Вот и усё…

Закончили, когда на востоке — уже забрезжил рассвет. Спустившись вниз по скоростному лифту вышли на двор. Павел Константинович кивнул — надо поговорить. Отошли.

— Куда ты лезешь… — шеф не был настроен дружелюбно — тебе своих головняков мало- не вопрос — подкину. Куда нос суешь?

— Товарищ полковник, я Аль-Малика знаю лично. У меня с ним счеты.