Василий Сахаров - Вариант Юг Страница 31

Это был отряд Грекова.

Дон. Февраль 1918 года.

Положение дел в Екатеринославе, куда по служебной надобности ездил революционный матрос и молодой сотрудник ВЧК Василий Котов, для большевиков было неплохим. Просто местные коммунисты и поддерживающие их эсеры, после состоявшегося в этом губернском городе съезда, не получили того, на что рассчитывали, то есть, полной власти. Поэтому в итоге они растерялись и начали просить помощь из Петрограда.

Однако ничего особенного в Екатеринославе не происходило. Безумный водоворот революции кружил и бросал людей, словно щепки на штормовых волнах. И осмотревшись в городе, Котов составил на имя Феликса Эдмундовича Дзержинского докладную записку, в которой описал все, что он видел, без прикрас и нагнетания тревоги.

В Екатеринославе, как и в большинстве городов канувшей в бездну императорской России, правили сразу несколько групп самого разного политического толка, которые держали за собой определенные районы города. Первая такая группа, сторонники Керенского и Временного правительства, в основном чиновники, которые все еще сидели в присутственных местах. Вторая, некий Секретариат, поддерживающий Центральную Раду и самостийное украинское правительство. Третья, непосредственно большевики и примкнувшие к ним социалисты, во главе с товарищами Гринбаумом, Квирингом, Гопнером и Эпштейном, отстаивающие интересы Совета Народных Комиссаров, и опиравшиеся на находящихся в городе солдат бывших гвардейских полков: Преображенского, Павловского и Семеновского. Четвертая, это едущие по железной дороге демобилизованные солдаты и дезертиры. Причем каждый военизированный эшелон, считай, что своя республика с собственными взглядами на все происходящее вокруг. Ну и пятая группа, анархисты, постоянно примыкающие к самым разным течениям и движениям, но в большинстве, ориентирующиеся на некоего Нестора Махно из Гуляй-Поля.

Такие вот дела. Все шло своим чередом, и Котов, выполнив первое свое задание, отправился обратно на Дон, туда, где его ждала Наталья Каманина, и находились братушки-черноморцы. Добрался он быстро и уже четвертого февраля, вместе с 3-м Курляндским Латышским стрелковым полком товарища Калниньша и Латышским конным отрядом товарища Яниса Кршьяна, оказался на недавно освобожденной от белых станции Зверево. Здесь он увидел бронепоезд с матросами из 1-го Черноморского революционного отряда, и незамедлительно отправился к нему.

Василия узнали, среди черноморцев он личностью был известной. Однако, по какой-то причине, хмурые братишки только здоровались с ним, ничего о делах отряда не рассказывали, отводили в сторону глаза и направляли его к Алексею Мокроусову. Котов этому факту значения не придал. Он торопился к любимой, поэтому списал все происходящее на то, что моряки устали от боев. И предвкушая встречу с подругой и товарищами, он радостно ввалился в штабной вагон.

- Здорово, братишки! - оглядывая накуренный салон и, сразу же отмечая, что Натальи здесь нет, воскликнул чекист.

- Василий? - поднял на него взгляд, расположившийся за столом у окна насупившийся, словно сыч, Мокроусов. - Здравствуй. Проходи. Садись.

Котов скинул у входа вещмешок и по-приятельски кивнул знакомым морякам, с которыми сошелся во время боев под Томаровкой. После чего он присел напротив командира, поправил кобуру с «кольтом», скинул бескозырку, которую для форсу носил даже зимой, улыбнулся и, вопросительно приподняв подбородок, спросил Мокроусова:

- Чего такой хмурый, Алексей? Случилось чего?

Мокроусов согласно мотнул чернявой головой, в которой была видна седина, и ответил:

- Случилось, Василий, - он помедлил, втянул голову в плечи и сказал: - Беляки твою Наталью убили.

Молодой чекист резко дернул головой. Улыбка все еще была на его губах и, понизив голос до полушепота, он произнес:

- Ты так не шути, командир, не надо. Это жестокая шутка и она мне не нравится.

- Это не шутка. Наталья Каманина, представитель ВЧК при 1-ом Черноморском революционном отряде погибла.

Голос Мокроусова был сух и официален. Тем самым он словно отделял себя от беды Котова и сообщал ему о смерти любимой девушки не как добрый знакомый и боевой товарищ, а как командир. Василий это понял сразу, и хотя сердце его разрывалось от тоски и осознания того, что он потерял кусочек самого себя, моряк смог сдержаться, не заплакал и не сорвался в крик, а только скрипнул зубами и крепко стиснул кулаки. После чего минуту он молчал, а затем собрался с духом и задал Мокроусову следующий вопрос:

- Когда она погибла?

- Три дня назад. На этой самой станции, - командир кивнул в сторону узкого окошка, за которым виднелось полуразрушенное здание местного вокзала.

- Кто это сделал, и как она погибла?

- Здесь местные контрики засели из отряда Чернецова. Был здесь такой казачок неугомонный, которого недавно под Каменской убили. Бойцы в его отряде так, с бору по сосенки, студентики недоучившиеся, офицерики и прочая старорежимная мразь. Но дерутся хорошо. Они на станции закрепились, а сколько их мы не знали. Основные силы отряда отстали, а одним авангардом беляков атаковать я не решался. И тогда Наталья предложила в разведку сходить, а с нею двое наших вызвались. Я разрешил, и вечером, одевшись как местные, они вошли на станцию. Беляков сосчитали и назад возвращались. Но каким-то образом их разглядели. А может быть кто-то из станционных выдал.

Матрос замялся, и Василий его поторопил:

- И что дальше?

- Схватили наших разведчиков. И может быть, отпустили бы. Но Наталья стала стрелять и одного чернецовца наповал свалила. В общем, ты ее знаешь, она баба резкая... Была... А потом всех наших к стенке прислонили.

Котов почувствовал - Мокроусов что-то недоговаривает и, вперив в него свой помутневший от горя взгляд, произнес:

- Что еще? Говори Алексей, я выдержу.

- Ладно, - Мокроусов прихлопнул раскрытой ладонью по столу, - не я скажу, от других узнаешь. Перед расстрелом Наталью насиловали. Жестоко. Не меньше десяти человек. Так говорят местные жители, да и потом, когда ее тело нашли, все доказательства были видны.

- А-а-гх! - снова заскрипев зубами, простонал Котов. - Ненавижу тварей! Не-на-ви-жу! Сволочи! Да как же это так?! За что?! Почему?!

Василий опустил голову, а командир севастопольцев встал, обошел стол, положил ему на плечо правую ладонь и сказал:

- Мы ее и братков наших на местном кладбище схоронили, а потом всем отрядом поклялись, что отомстим за нее. Ты, Василий, сходи на могилки, посиди, попрощайся с Наталье, и назад возвращайся. Через три часа выступаем на Ростов, так что не опаздывай.

- Хорошо.

Котов встал, покинул штабной вагон, вышел из бронепоезда и вместе с парой матросов, которые раньше были при Каманиной добровольными помощниками ВЧК в отряде, отправился на кладбище. Там он два часа сидел на могиле своей любимой, вспоминал ее и молча пил с матросами ледяную водку. Алкоголь не брал его, и он глотал сорокаградусную жидкость, словно обычную воду. Забытье не приходило и в голове старшего рулевого с эсминца «Гаджибей», а ныне члена Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, все было четко и ясно. И хотя пока он не мог смириться с тем, что Наташи Каманиной больше нет, почему-то, Василий знал, что за ее гибель и глумление белогвардейских сволочей над его любовью, ответят сотни людей. И ему казалось, что в этот момент любимая всегда незримо будет с ним рядом. Что это было, моряк не знал. Бред? Возможно. Но тогда он себе вопросы не задавал, поскольку находился не в себе.

- Василий, - прерывая размышления и воспоминания чекиста, сказал один из матросов, который услышал, как на станции прогудел паровозный гудок, собирающий матросов к вокзалу, - пора, пойдем.

- Да, пора, - отворачиваясь от застывшего на морозе небольшого земляного холмика без креста, согласился с ним Котов.

Несмотря на две выпитых без всякой закуски бутылки водки, с виду, по-прежнему трезвый, он направился к станции. Ноги несли его легко, и он ступал по скользкой оледеневшей дорожке твердо. Однако подобный эффект, видимо, вызванный стрессом, продолжался лишь до той поры, пока он не вернулся в бронепоезд. Здесь в тепле его моментально разморило. И упав на место, где раньше спала Наталья, он уловил исходящий от подушки знакомый запах волос, уткнулся в нее лицом и, под перестук железных колес, провалился в сонное забытье.

Чекиста никто не тревожил, и он проснулся сам. Бронепоезд стоял, вокруг было тихо и сумрачно. Матросы спали, а значит, сейчас ночь, и только где-то за броней был слышен какой-то шум. Котов встал, проверил, на месте ли его оружие и мандат. Вспомнил минувший день и встряхнул головой, постарался прогнать дурные мысли и подальше спрятать душевную боль. После чего, осторожно ступая между спящими, он прошел по проходу и выбрался на свежий воздух.