Валерий Елманов - Алатырь-камень Страница 32

Мирным вовсе не потому, что правитель русских земель, чтя знаменитую заповедь Христа, так уж боялся пролития крови тех же ятвягов, многие из которых полягут под мечами его дружинников. Да пес с ними, с ятвягами, но вот собственные потери пугали. Начав враждовать с коренными обитателями этих лесов, Константин рисковал положить не сотни – тысячи своих людей. А утешаться мыслью, что их погибнет неизмеримо меньше, чем тех же ятвягов, было не по нему.

Ведь через десяток лет дорога будет каждая сотня хорошо обученных умелых воинов, а случись конфликт с теми же ятвягами или пруссами, а пуще того – с литовцами, войну придется вести именно им, а не ратникам из пешего ополчения. Последние хороши только в одном-едином монолитном строю. Вот там да – цены им нет. Пешцы остановят практически любое войско, не дав спуску даже хваленой тяжелой рыцарской коннице. Но тут лес, где не то что строй выставить – телегу не провезти. Недаром вся поклажа воинов, которые сопровождали его, была навалена на спины запасных коней.

Суровые мускулистые и, невзирая на легкий морозец, полуобнаженные, с открытой грудью, воины встретили Константина только под вечер следующего дня. Мрачные взгляды, скупые жесты, лаконичная обрывистая речь… Все это было вполне понятно. Тех, кто приходил в этот лес с добром, они могли бы перечесть по пальцам одной руки, да и то остались бы лишние, а тех, кто приходил бы с добром, имея при себе такое количество хорошо вооруженных воинов, они не помнили вовсе.

Правда, разобрались быстро. Ятвяги, не особо воинственные по своей натуре, никогда не начинали враждебные действия первыми. На это Константин и рассчитывал. На это, и еще на то, что он бережно извлек из своего заветного ларца, когда уже встретился со старейшинами первых двух родов.

Разговор произошел почти там же, где гостей встретили сторожевые дозоры ятвягов. В свое селение старейшины их не повели. Поначалу беседа была сдержанной, можно сказать, полуофициальной. Каждая из сторон не спешила открывать другой свои объятия.

Свое намерение посетить леса ятвягов Константин пояснил тем, что он, правитель всех русских земель, хочет жить в дружбе со своими соседями и не собирается ни с кем из них враждовать. Старейшины одобрили это сдержанными кивками. Они вообще не отличались многословием, да и его подданные из числа южных родов ятвягов, живущих в землях Черной Руси, пока тоже не блистали красноречием, а ведь им-то было о чем рассказать своим родичам.

С самых первых дней захвата Черной Руси, когда, можно сказать, еще не успела осесть пыль, поднятая копытами коня князя Михаила Городненского, позже нашедшего свой бесславный конец на Калке, Константин принялся уделять ятвягам повышенное внимание. Целых полторы недели разъезжал он по землям, которые они населяли, знакомясь с их обитателями и со старейшинами.

Через некоторое время после того первого знакомства, когда он как раз только-только собирался отнять у рижского епископа Альберта Кукейнос и Гернике, старейшины сами нашли его под Городно. Приехали и повалились ему в ноги с просьбой оборонить от северных соседей – пруссов. Те и между собой жили не особенно дружно, а уж более миролюбивых южан попросту терроризировали. Особенно этим отличалось самое ближнее к ятвягам племя судавов.

Вообще-то, все они – и пруссы, и ятвяги – относились к литовскому племени, доводясь им, образно говоря, если не родными, то уж наверняка двоюродными братьями. Один язык чего стоил, в котором из каждых десяти слов восемь, а то и девять были практически одинаковы.

Однако известно, что никто так зло не враждует друг с другом, как рассорившаяся родня. Недаром любая гражданская война, где бы она ни происходила, ведется с таким ожесточением и звериной злобой, что никакая другая не может с ней в этом сравниться.

Константин охотно помог, направив туда Вячеслава, вовремя оказавшегося под рукой.

– Опыт боевых действий в условиях сплошных лесов и болот для твоего войска может оказаться бесценным, – несколько высокопарно заметил он другу.

– А он нам может понадобиться? – осведомился воевода.

– Против тебя в качестве разминки выступит только одно из прусских племен, – пояснил Константин. – Нам же через пяток лет, как только покончим с Субудаем, придется полностью брать все эти места под свою руку.

– Зачем? – усомнился Вячеслав. – На Руси стали заканчиваться леса и болота? Или ты собираешься местных дикарей тоже в строй поставить? Сразу скажу – несерьезно.

– Если мы сюда не придем, то здесь очень скоро объявятся немцы, – пояснил Константин. – Кстати, напоминаю, что вся разрозненная Германия объединилась в середине XIX века именно под эгидой прусских королей. А Руси это надо?

– Считаешь, что если не будет Пруссии, то они не объединятся вообще? – саркастически хмыкнул воевода.

– Я ничего не считаю, – пояснил Константин. – Пусть они что хотят, то и творят, но не в такой опасной близости от русской земли. Я предпочитаю видеть у себя на северо-западных границах соседями поляков, и только их.

Вячеслав вздохнул, с легким сожалением покосился на высокие стены Городно, которые он намеревался, тряхнув стариной, взять в очередной раз, возглавив ночную группу штурмовиков-спецназовцев и… поехал бить судавов. Управился он тогда сравнительно быстро, всего за две с лишним недели.

Бил жестоко. Из воинов незадачливого прусского племени, столь неудачно выбравшего себе «мальчика для битья», после неудавшегося набега вернулся обратно от силы каждый десятый, да и то благодаря все тем же лесам, в которых так удобно скрываться от победителей.

С тех самых пор судавы ни разу не помышляли о том, чтобы напасть на ятвягов. Да и некому было. Немногочисленным уцелевшим воинам в избытке хватало иных забот. Зато теперь осильнели их западные соседи галинды. Кстати, именно они и доставляли больше всего хлопот князю Конраду. Вольготно расположившись вдоль всей Мазовии, они вместе с кульмами то и дело устаивали набеги на подданных этого князя, отчего северные мазовецкие земли практически обезлюдели.

Не помогло Конраду и создание своего собственного ордена, которому он дал во владение замок Добжин и земли возле него. Действовали рыцари-поляки неумело. Всякий раз, пытаясь осуществить вылазку в глубь земель врага, они терпели такой урон в людях, что всего через полгода оставшихся едва стало хватать для обороны собственного замка.

Теперь же галинды, придя к выводу, что на обезлюдевших мазовецких землях добычу найти сложно, решили поискать ее южнее. Об этом и шел неспешный разговор между старейшинами и жрецами ятвягов.

– Твои воины прибыли вовремя, – заметил князю один из них. – Нам как раз понадобится много храбрецов, чтобы отбиться.

– Я помогаю только своим подданным, – резонно возразил князь. – Если вы согласны быть под моей рукой, тогда и я согласен вам помочь.

– А мы сможем потом выйти из-под твоей руки, если захотим? – осведомился один из них.

– Нет, – честно ответил Константин. – Если уж согласились, то это навеки.

Старейшины о чем-то вполголоса посовещались между собой, после чего вынесли решение:

– Нам такое не подходит. Набег будет недолгим, но зато, даже если не получится отбиться, мы все равно останемся свободными людьми. А ты хочешь прийти сюда навсегда.

– Вас все равно кто-нибудь завоюет, только этот кто-то будет куда более жестоким, чем я, – возразил Константин.

– Он не сможет жить в наших краях, – уверенно парировал один из старейшин.

«Еще как сможет, – подумал Константин, вспомнив тевтонский орден. – Просто вы с такими не сталкивались».

Последнюю фразу он повторил вслух, добавив, что все когда-нибудь происходит в первый раз, но тогда уже поздно будет что-либо изменить.

Старейшины даже не посчитали нужным отвечать что-либо. Они просто встали, чтобы попрощаться. Говорить больше было не о чем.

И вот тут-то настала пора выбросить на стол последний и решающий козырь. Признаться, сам Константин его таковым не считал. Принимая в дар от Всеведа загадочный амулет или талисман, он поначалу даже подумал, что волхв дает ему какой-нибудь простой оберег, который может защитить его владельца от стрелы, копья, меча и всяких там дубин.

Этот серебряный амулет с непонятными рунами не отличался ни искусной обработкой поверхности, ни вкраплением каких-либо драгоценных камней, если не считать восьми небольших круглых кусочков янтаря. Больше всего он был похож на обычное изображение звезды с огромным множеством лучей. При более внимательном рассмотрении Константин насчитал их аж сто восемь штук. В остальном же самое простое серебро с непонятными знаками-рунами, нанесенными на его середину.

Цепочка тоже внушала мало почтения. Свитая из восьми серебряных нитей, она была толстой и смотрелась как какой-то ширпотреб, который даже надевать ему было не по чину – царь все-таки.