Андрей Семенов - Минус Финляндия Страница 32

— Иллинойс? — переспросил Штейн, наморщив лоб, будто вспоминая. — Тоже никогда не слыхал. Вы уверены, что это в Америке?

— Штат Иллинойс?! — глаза Леммингроуда увеличились в размерах, а сам он начал багроветь так, что это стало заметно даже сквозь загар.

— Хорошо, — примирительным тоном сказал Штейн. — Я действительно никогда не слышал о таком штате, но скажите же, ради бога, это хотя бы в Западном полушарии?

Олег Николаевич вовремя успел отвести голову влево, потому что мгновением позднее в то место, где она только что была, полетела недопитая бутылка рома. Смит, который подслушивал беседу, сидя через столик от них, подбежал, желая защитить своего подопечного, но получил звонкую оплеуху от разошедшегося писателя и покатился по полу.

Леммингроуд знал толк в драках и был удачно скроен, несмотря на свой возраст. Штейн видел, что собеседник очень расстроен. Сейчас он начнет метать в него тяжелые и легкие предметы, которые попадутся под руку, а то и того хуже, вздумает махать кулаками, показывая удаль. Он решил остудить пыл янки, вошедшего в раж, не спеша поднялся и с невозмутимым видом, сохраняя самое миролюбивое выражение лица, коротким тычком с правой ударил великого американского писателя в гортань. Обладатель Пулитцеровской премии хватанул ртом воздух, выпучил глаза, схватился обеими руками за горло и начал хрипеть, пытаясь преодолеть спазм. Штейн вышел из-за стола и подобрал с пола капитана Смита, которого после полученной оплеухи, кажется, совсем покинуло присутствие духа.

— Счет пришлете в пансионат Хорхе, — бросил он мулату.

— Ну, подожди, чертов канадец, — Леммингроуду удалось продышаться. — Я с тобой еще поквитаюсь.

Эти слова писатель, потирающий шею, бросил уже в пустой проем двери: Штейн ушел, прихватив с собой обмякшего Смита.

Леммингроуду не удалось взять реванш.

Ночью Олега Николаевича разбудил Смит. Вид у него был какой-то растерянный.

— Вас к телефону, — сообщил он шепотом заговорщицким тоном, — Даллес. Из Берна.

Штейн взял протянутую телефонную трубку и посмотрел на Смита так строго, что тот вышел из комнаты.

В трубке раздался голос шефа:

— Хелло, Олег! Как отдохнули?

Штейн сразу уловил это «отдохнули» и понял, что безделье кончилось и он снова в игре. Если бы это было не так, если бы деятельность Штейна в Скандинавии не прошла проверку и все его героические саги, которые он гнал в качестве отчета, не нашли своего подтверждения, то Даллес спросил бы иначе: «Как отдыхаете?»

— Благодарю вас, Ален, устал отлеживать бока.

— У меня для вас две новости, Олег. Причем обе хорошие.

— Буду рад их выслушать.

— Первая: за блестящее проведение операции в Намсусе вы награждены Серебряной Звездой. Проверка показала, что немцы все-таки ввели в Норвегию дополнительно одну пехотную дивизию из Европы, которая, скорее всего, там и закончит войну. А это значит, что в случае высадки нам будет противостоять на одну дивизию меньше. Поздравляю вас, Олег, от себя и от лица президента Северо-Американских Соединенных Штатов. Президент Рузвельт доволен вашей работой в Скандинавии.

— Благодарю вас, Ален. Это действительно хорошая новость. Какая вторая?

— Для вас есть новая работа. Возвращайтесь в Стокгольм. Я вас найду в посольстве. Тогда и поговорим.

— Как скоро мне нужно возвратиться в Стокгольм?

— Можете собирать вещи. Самолет из Тампы за вами уже вылетел.

Связь разъединилась.

Штейн был доволен. Его расчет оказался верен. Американская разведка только-только начинала разворачивать свою деятельность в Европе и была пока еще не на высоте. Вся американская диверсионно-разведывательная сеть в Норвегии замыкалась на него, Штейна, и люди Даллеса, проводя проверку, смогли обнаружить только то, что им подставил Штейн. Штурм Намсуса был, бой оказался жарким, город и порт на короткое время оказались в руках бойцов Сопротивления, а введенную в Норвегию немецкую дивизию не спрячешь в рукав. Ее переброску видели сотни людей в портах и на станциях.

На сегодняшний день Штейн был вне подозрений, на хорошем счету у Даллеса, который докладывал о его работе самому президенту Рузвельту. Теперь Штейну нужно было как можно скорее оказаться в Стокгольме.

XVIII

18 сентября 1943 года (продолжение).

Лагерь № 21 ГУЛАГ НКВД СССР.

Приезд в лагерь майора инженерных войск в сопровождении трех здоровенных сержантов с пехотными эмблемами на погонах не вызвал никакого ажиотажа у заключенных. После обеда зэки не разошлись по своим рабочим местам. По приказу начальника лагеря они построились внутри зоны. Никто не проявил особого любопытства. Сидельцы только украдкой поглядывали на лагерное начальство, пытаясь отгадать, надолго ли эта бодяга, удлинят ли рабочий день в связи с непредусмотренным перекуром или сократят сегодняшнюю норму выработки. Начальник лагеря, его дежурный помощник и начальники оперативной и специальной частей заняли места у основания буквы «П», которую образовал строй заключенных.

Майор глянул на них и пошел в середину.

— Зря вы это затеяли, товарищ майор, — напутствовал его в спину Суслин. — Без толку все это. У нас политические.

Внешность майора мало вязалась с типажом вербовщика штрафников. Не было у него ни румяных щек, ни дородности, ни тем более бесшабашной разухабистости. Майор был высок, худ, но не тощ, носил несолидное пенсне, которое делало его лицо совсем уже гражданским. Нос горбинкой, смугловатая кожа и черные вьющиеся волосы, вылезавшие из-под фуражки, не вызывали никакого сомнения в родоплеменной принадлежности майора инженерных войск.

— Това… Гм… Граждане заключенные! — сбившись на первом слове, начал майор. — Родина дает вам возможность смыть с себя вину перед народом и снова стать советскими людьми! Сейчас идут успешные бои на всех фронтах, на всех направлениях. Армии нужны новые бойцы. Уже недалек тот час, когда мы выметем фашистскую нечисть с нашей родной земли и выйдем на государственную границу Союза Советских Социалистических Республик! В этот грозный час, в эту годину суровых испытаний, наша Родина, наш дорогой товарищ Сталин открывают для вас, граждане заключенные, путь воинской доблести и славы, путь к новой, нормальной жизни. Любой из вас может прямо сейчас, в эту минуту сделать свой выбор, самый главный выбор в жизни — оставаться ли ему врагом народа или пойти на фронт, где сейчас сражаются с немецко-фашистской гадиной лучшие сыновья и дочери советского народа. У каждого из вас есть выбор — пойти по новому, светлому пути или остаться за колючей проволокой. Я предлагаю вам подумать, самим решить свою судьбу и добровольно записаться в штрафную роту.

Странно, но после таких зажигательных слов, после таких заманчивых посулов строй не сломался. Вокруг майора не выросла толпа заключенных, наперебой выкликающих свои фамилии. Спокойно смотрели на оратора троцкисты, которые за пятнадцать лет скитаний по лагерям приучились не верить никому из тех, на ком одета форма. Безучастно стояли саботажники и вредители, кумекая, что в лагере все-таки лучше, чем на фронте. Злорадно улыбаясь, переглядывались власовцы и полицаи. Мол, ищи дураков в другом месте, начальник, а мы свое уже отвоевали.

В молчании прошла минута. Майор водил взглядом по лицам заключенным. Они глаз не опускали, но и шага вперед тоже не делали. В молчании прошла и вторая минута.

— Пора сворачивать этот балаган, — негромко сказал капитан Суслин.

Начальник колонии опомнился и подал команду:

— Бригадирам развести людей по работам.

Тут в глубине строя произошло какое-то движение. Расталкивая передних, сквозь ряды протиснулся человек неопределенного возраста. Выглядел он невзрачно и затрапезно. Его давно нестиранная одежда была густо перепачкана смолой, кирзачи прорвались на носках, лицо с впалыми щеками было землистого цвета, но в глазах горел яростный огонь.

Растолкав соседей, человек вышел из строя и подошел к майору.

— Вы меня не узнаете, товарищ майор?

Майор, удивленный тем, что заключенный посмел обратиться к нему как к товарищу, и тем, что этот наглый зэк возомнил, будто у него, аж целого майора, могут быть знакомые среди врагов народа, блеснул стеклышками пенсне в сторону подошедшего.

Видя, что майор не спешит его узнать, и волнуясь оттого, что это может не произойти, заключенный сказал дерзость, за которую упекали на пятнадцать суток в штрафной изолятор с продлением еще на пятнадцать суток:

— Марик! Ну, вспомни, пожалуйста!

Майорские брови поползли вверх оттого, что их обладателя назвали по имени.

— Марик! Вспомни! Тридцать шестой год! Заволжье! Н-ский стрелковый полк! Полтава! Училище связи!

Стеклышки пенсне сверкнули чуть мягче.