Андрей Архипов - Ветлужцы Страница 32

— Так ты все слышал... Или нет? Про прялку?

— Ну?

— Вот те и ну! Чем слушал-то? Про прялку с колесом, а? Я такие в наших селениях еще не видел, а у меня на родине они были самым обычным делом. Понял? Мы тебе такие станки сварганим! Хм... А Николай нас поправит потом. Так что сделай милость, поспрашивай, несмотря на всю вражду твою к степнякам, ладно?

Трофим молча кивнул и надолго замолчал, погрузившись в свои мысли. Отвлек его только Микулка, забежавший через некоторое время по пыльной дороге вперед них и судорожно пытающийся что-то спросить.

— Что тебе?

— А что с холопами нашими будет, а? Если вы их выкупите?

— Что-что... Работать будут у нас.

— Так у вас на Ветлуге холопов нема. Сами о том толковали.

— Так и есть, — кивнул воевода.

— Так они вольными будут там?

— Конечно, только... тсс! — приложил палец к губам Иван. — Пусть это будет для них сюрприз, ага?

— А че это? — шмыгнул носом пацан.

— Ну... это когда они на место прибудут, — начала объяснять Иван, — а там им не только желанная свобода, но еще и кормежка, крыша над головой, работа. Свобода-то им нужна или как?

— А кому она не нужна, боярин? — жалостливо пропищал Микулка, семеня боком по краю наезженной колеи. — Может, и меня выкупите, а? Мне страсть как свободным хочется быть.

— Тебя? Ну, уж нет! — хмыкнул ветлужский полусотник и кивком головы переслал судьбу пацаненка в направлении воеводы. Однако Трофим только скривился, показывая, что данный вопрос обсуждению даже не подлежит, и уставился в сторону. Ивану пришлось перевести взгляд на Микулку и отвечать самому, заглядывая в его умоляющие, серо-зеленые глаза, постепенно наливающиеся влагой. — Руки тебе обрубить по локоть надо бы, чтобы ты к чужой мошне их не протягивал! Воевода наш даже и смотреть в твою сторону не хочет!

— Да вы свяжите их мне, и я так всю жизнь ходить буду, бояре! Только выкупите, а? Мне цена четверть гривны, не более!

— Вот артист! — закрутил головой Иван, ухмыляясь себе в усы и поддевая локтем воеводу. — Говорил я тебе, Трофим, пришей карманы как у меня! Тогда бы этот прыщ к тебе не полез, а мы не влипли бы в эту историю. Впрочем... чтоб мы с тобой и не влипли?

Глава 7

Микулка раскинул руки и попытался поймать ветер, треплющий его кудри, за шкирку. Это ему удалось с первого раза, но воздушный вихрь, бившийся в его ладонях, оказался норовистым и тут же сорвал его с вершины горы, подняв высоко над речным простором Оки. Солнце яркими лучами слепило ему глаза, а рубашка билась на ветру, хлопая по спине. Восторг переполнил Микулку до самых краев, и он закричал — "ого-го-го!". Возглас разлетелся в разные стороны, разбился о небесный свод мелким дробным эхом и вернулся назад в виде разноцветных стеклянных бусин, облепивших его с ног до головы. "Э-ге-ге-гей!" — на этот раз небеса отозвались шорохом птичьих крыльев около самого уха и неожиданно потемневшим небом. Молния ветвистым отблеском прошуршала справа от него к земле, ослепив на мгновение своим ярким сиянием. Не успел Микулка опомниться, как раскатистый гром заложил уши. "Перун громовержец! Сердится на меня за полет мой!" — промелькнуло у него в голове и тут же уздечка, которой он сдерживал своего воздушного коня, рванулась в сторону и забилась мелкой дрожью. Микулка повис на ней всем телом, но она все-таки вырвалась из его рук и стреноженный ветер унесся в помутневшее небо, а он сам стал падать вниз, в черную воду, из которой на него таращила свои зенки страшная разинутая пасть речного чудовища... "А-а-а-а!".

Ушкуй, стоявший бортом впритык к отвесному берегу, ходил ходуном. Топот сапог и поршней выбивал чечетку на скамьях гребцов, лязг оружия отдавался в ушах совсем немелодичным перезвоном, громкие команды на незнакомом языке перекрывали железный скрежет, вопли и тяжелое сиплое дыхание, звучащее где-то рядом.

— "Что за крики?! Ушкуй берут приступом?!"— остатки сна в мгновение ока соскочили с Микулки, и он подпрыгнул со своего места, больно ударившись головой о палубу, перекрывавшую нос судна.

— Куда вскочил, соня? — раздался напряженный голос Пельги, который сидел прямо перед ним, перегораживая выход наружу, и внимательно следил за бьющимися ратниками. — Затопчут.

Почесывая затылок, Микулка высунулся из-под палубы и уставился на ветлужского десятника, который растирал свое предплечье, наливающееся огромным иссиня-черным синяком.

— Опять полусотник ваш стравил оба десятка? — растерянно спросил он, круглыми глазами впитывая детали проходящего сражения.

— Не стравил, а обучает речному бою... Говорит, что не умеем мы ничего против тех же новгородцев. А ты бы мог и привыкнуть, не первый день с нами идешь, несмышленыш, — улыбнулся, скорчив гримасу, Пельга.

— Сам ты...! Рыба сухопутная! — запальчиво крикнул Микулка, на всякий случай отодвигаясь назад.

— Ну, ну... поершись у меня еще! Помнишь, что полусотник сказал? Любое опрометчивое слово или поступок с твоей стороны... и на веревке за борт! — отвесил в лоб мальчишке полноценный щелбан десятник. — А коли не по нраву тебе такое воспитание, то ты волен уйти, монеты на дорогу Иван тебе уже выдал.

— Как не утопили до сих пор, воспитатели хр... — проглотил последнее слово малолетняя жертва педагогического эксперимента и ушел в пучину своих воспоминаний, полных обиды и стыда. Перед глазами сразу встала поверхность воды, куда его без конца макал Иван, держа за ноги. Однако захлебываясь, Микулка все равно изо всей силы драл свое горло, понося ратников во главе с их полусотником.

— Еды пожалели?! Сами жрали в три горла, а мне голодать этим летом пришлось! Гады! А-а-а... хр-р-р. Тьфу! А монеты мои, не отдам вам! Х-р-р... Кха, кха... Сволочи, забира... кха! Забирайте все! Я вам еще всем покажу! — голова в очередной раз ушла под воду, но и там Микулка продолжал что-то доказывать, пуская пузыри. Наконец вынырнув, он сменил тональность и начал артистически давить на жалость. — Пожалели несколько кун для круглого сироты? Да посмотрите сами, обноски мои только на тряпки годятся!

На этих словах все и закончилось. Как только клиент дозрел, полусотник поставил отплевывающегося от воды и дрожащего от холода сироту на палубу и полез в карман за мошной. Достав из кармана завернутые кульком монеты, он, не глядя, отсыпал себе в ладонь половину и протянул Микулке.

— Хватит тебе этого? Тогда забирай и проваливай отсюда! — достаточно спокойным тоном произнес ветлужец и показал вверх по течению реки. — Сухую рубаху у меня в мешке возьми и ступай. До ближней деревни рукой подать, а там и до Мурома доберешься, одежку себе справишь вместо этого рванья. А татей нам на судне держать не резон.

Гул одобрения обступивших их ратников перекрыл первоначальные недовольные вскрики по поводу неразумной траты серебра. Монеты были насильно высыпаны в ладони Микулки, и тот с ошеломлением глядел на несметное богатство в своих руках. Уж две или три гривны там было точно... Ноги даже дернулись, чтобы соскочить с ушкуя и бежать, бежать прочь от этих не подозревающих о своем расточительстве людей. Однако в голове что-то щелкнуло, и мокрый, нахохлившийся как воробей маленький скиталец неожиданно понял, что перед ним сейчас стоит не просто выбор между нежданно свалившимся богатством и этими людьми. На кону стояла вся его, Микулкина, дальнейшая жизнь. Ноги неожиданно ослабели, и он уселся прямо на палубу, рассыпая монеты вокруг себя.

— "Его выкупили на волю? Да. Согласились взять с собой? Опять да. Он хотел странствий и приключений? А чем же они сейчас занимаются? Полусотник его даже не бил, хотя другие в этой ситуации если и не перерезали бы ему горло, то уж наверняка бросили за борт... Ну, макнули его несколько раз в ледяную воду из-за взбалмошных криков. Что тут страшного? Он ведь сам виноват, устроил истерику по привычке, приобретенной еще на торгу... И что теперь делать?"

Началось все с того, что кто-то в конце третьего дня похода обнаружил запрятанные под носовой палубой монеты, завернутые в холщовый мешочек. Кокша, совсем еще молодой худощавый черемис признал в этой мошне свою и чуть не схватился из-за этого на ножах с напарником, обвинив его почти во всех смертных грехах. Упомянул и то, что тот третьего дня посмотрел на него косо и то, что больше никто к его заплечному мешку не подходил. Ходящий в напарниках отяк в ответ лишь плюнул черемису под ноги, попав точно на носок поршня своему обвинителю.

— "Хорошо, что полусотник был всего в паре шагов, а иначе такая резня началась бы! — продолжили метаться мысли в голове у Микулки, пока глаза следили за раскатывающимися монетами. — Некоторые даже потащили оружие из ножен...А он тут же оголовьем меча оглушил одного, а второго куда-то ткнул ребром ладони и тот сразу осел на землю. Да еще потом как гаркнет на десятников, чтобы за порядком следили! Часть воев сразу присмирела, а вторая еще погорячилась, но полусотник вместе с десятниками их раскидал как щенков. Точно, именно как щенков молочных, одними руками! А потом... Потом полусотник полез под палубу и достал несколько зачерствелых кусков хлеба и ломти вяленого мяса, которые лежали почти там же, где и мошна. Стал бы напарник запасаться таким добром на черный день? Тут уже ни у кого сомнений не осталось, чьих это рук дело. Все поглядели на него, а он... Он закричал, что ничего не брал. Вот тогда то и началось его макание в осеннюю стылую воду..."