Тринадцатый апостол. Том II - Алексей Викторович Вязовский Страница 32

— Ладно, договорились. Сейчас составим и подпишем документ о передаче мне прав на опеку, и вечером жду вас в лагере с вещами и приданным девушек. Наряды их в сундук сложите самые лучшие — чтобы сразу было понятно, что девушки эти из самых приличных семей. Опека опекой, а род позорить своим видом не стоит. Писать они вам будут по мере возможности, но я постараюсь пересылать их письма через своих друзей в Александрии.

Отцы довольно переглядываются, кажется, на такой благополучный исход дела они даже и не рассчитывали. Галерий насмешливо качает головой, но ни в чем не упрекает меня. В конце концов, я скоро отправлюсь отсюда в Рим, и это уже не его печаль.

— А вы, уважаемый — оборачиваюсь я к старику — проследите за тем, чтобы драгоценности матери Зэмы доставили ей в целости и сохранности. Если узнаю, что ваша молодая жена утаила, хоть одну скромную сережку, прикажу завтра же выпороть ее на площади. Так ей и передайте!

Старик застывает, услышав мой приказ, но вынужден подчиниться. Вот так! Обломитесь родственнички! На приданом девчонок я вам сэкономить не позволю. Еще будете потом гордиться своими дочерьми, ведь кому попало, я их точно не отдам.

Глава 8

Через час все формальности улажены и документы подписаны. Я отправляю одного из парней в лагерь, чтобы отнести свитки и успокоить девчонок — на мой взгляд, их судьба разрешилась самым лучшим образом. Потом вечером расскажу им все подробности.

Теперь нам с Сенекой нужно прогуляться на рынок — перекусить чем-нибудь и заодно гардероб свой немного обновить. Впереди жаркое лето, а у Марк в вещмешке даже тонкой туники нет — одни только плотные, которые годятся разве что для осени — зимы. Да, и лишние сандалии мне не помешают, мои калиги уже на ладан дышат, и часть гвоздей из подошвы повылетала. Кстати, ладан и специи тоже можно будет купить здесь, потому что в Александрии все это стоит намного дороже.

Но на рынке большинство лавок оказались уже закрытыми. Ага… сами же отправили народ на снос храма Сета, вот все и пошли, куда мы их послали. А городская стража честно проследила за исполнением приказа римского начальства. Кое-где, конечно, за прилавками сидели пожилые торговцы, которым возраст позволил избежать трудовой повинности, но многие предпочли сегодня просто закрыться, ведь покупателей на рынке тоже было мало.

Местные лавки здесь сильно напоминали иерусалимские — те же арки на фасадах домов и двери в глубине. Мемфис вообще жилыми и торговыми кварталами больше напоминал Иерусалим, чем Александрию. Греческим был только самый центр города, а чем дальше к окраине, тем больше проявлялось в нем восточного колорита. Дома здесь зачастую были двухэтажными, хотя больше походили на маленькие крепости с высокими глинобитными заборами и узкими бойницами окон. Правда, все улицы и тут были аккуратно замощены камнем.

Перед одной из лавок я невольно замираю, изумленно разглядывая необычные картины на деревянных досках. Это же… до боли знакомые «фаюмские» портреты! Сколько раз я показывал их своим ученикам на экскурсиях в Пушкинском музее… Правда, мне всегда казалось, что это несколько более поздний период истории Египта, но оказалось, погребальные портреты здесь уже вовсю используют.

По верованиям египтян, часть души, называемая Ка, после смерти должна была видеть погребенные вместе с телом любимые домашние вещи, жертвоприношения, еду и питье, чтобы «пользоваться» всем этим в загробной жизни. Другая часть души, путешествующая по загробному миру — Ба — покидала тело через рот, а возвращалась через глаза. Поэтому так важны для египтян глаза на портрете — это необходимая черта ритуала, без которой портрет просто не выполнит свою функцию. Ну, и на всякий случай, табличка с именем на портрете, чтобы душа владельца, возвращаясь, не обозналась и не промахнулась. Для подстраховки, так сказать…

На меня смотрят практически иконописные лики с поразительной достоверностью передающие черты умерших людей. В портретах этих есть уже объем, переданный светотенью, линейная и воздушная перспектива — и это за пять веков до Византии и за пятнадцать веков до эпохи Возрождения! Обалдеть… Причем исполнены они в технике энкаустики — той самой древнегреческой живописи с помощью теплого окрашенного воска, утерянной впоследствии и забытой. Разве мог я пройти мимо такого чуда?!

— Марк, зачем тебе туда? — пытается остановить меня Сенека — это же мастерская погребальных портретов!

— Я знаю, Луций, знаю…

Ну, вот как объяснить человеку, что любой наш искусствовед душу бы дьяволу продал, лишь бы оказаться сейчас на моем месте и увидеть, как творят древние художники?

В лавке находились трое человек — два смуглых юноши работали, сидя за большим столом, заставленным мелкими плошками с разноцветными пигментами, над одним из юношей сердито нависал седой сухопарый старик.

— Опять я несу из-за тебя убытки, нерадивый раб! Ты должен был закончить этот портрет еще вчера!

— Но господин, быстрее никак нельзя… — испуганно оправдывался парень перед хозяином.

— Почему Анум может, а ты нет? Будь проклят тот день, когда я поддался на уговоры работорговца и купил тебя, Маду! Видно боги лишили меня в тот день разума!

Увидев посетителей и признав в нас римлян, старик тут же забыл про раба и залебезил.

— Проходите, пожалуйста, уважаемые господа! Чем я могу услужить вам?

— Я просто хотел посмотреть ваши работы — кивнул я старику, приветствуя его — у нас в Риме мало кто работает с восковыми красками.

— Не удивительно, господин, это очень сложное эллинское ремесло! Нужно быть умелым мастером — здесь нельзя ничего исправить, все должно быть сделано с первого раза.

Мастерство художников-рабов и, правда, восхищало. Точными, уверенными движениями они наносили кисточками расплавленный цветной воск на подготовленные доски, и почти сразу же тот начинал застывать. Кроме кистей использовали еще маленькие лопаточки, а также тонкие резцы. Прямо на наших глазах один из рабов начал прорисовывать таким резцом на женском лице брови и ресницы, придавая глазам особую выразительность.

— Господин, лучше посмотрите, как работает другой