Целитель-7 (переработанная версия) - Валерий Петрович Большаков Страница 32

Помолчав, оглядев задумчивые лица, замечая трепет ресниц, блеск глаз, вздрагивающие уголки губ, я негромко спросил:

— Девушки, а как вы думаете, кто мы? Дружеский союз? Группа одноклассников? М-м?

Света, бледнея от волнения, подняла руку.

— Мы — эгрегор? — вытолкнула она.

— Да, — серьезно, даже с какой-то смешной торжественностью ответил я. — Мы — эгрегор! Порознь, сами по себе, мы слабы, даже я, но вместе… — у меня получилось щелкнуть пальцами, как Котов, сухо и четко: — Психодинамический резонанс! Когда мы соединяем энергии, наша общая сила умножается! — я смолк, сбитый с мысли запоздалым чувством вины, и продолжил упавшим голосом: — У вас, у всех есть своя маленькая, личная цель. Светлана хочет лечить, Альбине нужна защита…

— Девчонки! — возмущенно воскликнула Зиночка. — Он опять дурью мается!

— Миша, — Ивернева навалилась грудью на стол, подаваясь вперед, — а у тебя какая цель?

Красный, как государственный флаг, я заметил, как напряглись девушки, но не придал значения их настрою, неохотно выговаривая заветное:

— Моя цель — спасти и сохранить СССР. Она у меня не менялась с семьдесят четвертого…

— …Когда ты явился к нам из будущего! — выпалила Светлана, и зарделась.

Рита тоже вспыхнула, отчаянно ширя глаза, а Наташа, наоборот, побледнела, лишь на скулах держался нервный румянец.

— Ритка нам ничего не говорила, — Тимоша сразу выгородила наперсницу детских забав, — Светка сама догадалась! Рассказала по секрету нам с Алей…

— Мы сначала не поверили… — пробормотала Ефимова, нервно переплетая пальцы. — А потом стали думать, вспоминать, и… — она подняла голову. — Это правда?

— Правда, — мне незачем было и дальше хранить последнюю свою тайну.

— Я же говорила! — задушено вскрикнула Шевелёва, снова теплея щеками. Глаза ее сияли. Она привстала, почти ложась на столешницу, и протянула руки, накрывая ими мои. — Мы тоже хотим, как ты! — девушка сильно взволновалась. — Чтобы была великая цель! Я смешно говорю, да?

— Ты правильно говоришь! — с чувством сказала Наташа. Упруго поднявшись, она наклонилась, и уложила ладони поверх Светиных. — Я с тобой!

— И я! — подскочила Тимоша, шлепая ладошами.

— Ой, и я тоже!

Рита притиснулась ко мне, и подсунула ручки под мою пятерню.

— Мы все с тобой!

Воскресенье, 11 декабря. Позднее утро

Ленинград, Кировский проспект

Эгрегор еле втиснулся в «Ижика». Переднее сиденье делили самые худенькие — Светлана и Аля, а с заднего улыбались мне в зеркальце Рита, Наташа и Зиночка.

Одному мне было не тесно за рулем. Правда, дедушкина заботливость водителя совершенно не трогала пассажирок.

— Ой, девчонки-и… Помните, как мы сюда ездили?

— Смотрите, смотрите! Петропавловка!

— А вон ростры!

— Ух, ты…

— Миш, чего молчишь?

— Да, да! Рассказывай, давай!

Сбавляя скорость, я улыбнулся, все еще переполненный вчерашним позитивом. Помню, как переживал, гадая о реакции девчонок. Боялся, что они сильно обидятся, узнав об «эгрегориальных» целях. Или не сильно, но все равно не станут в ряды моих верных соратниц — поиграются в «тайное общество», и бросят. Уворачиваться станут под вежливыми предлогами…

Я вздохнул. До сих пор стыдно…

Мне даже в голову не приходило, что подружки откликнутся с таким энтузиазмом, настоящим комсомольским задором!

— Даю вводную, — мои глаза скользнули по зеркальцу, покосились на сладкую парочку рядом, и вернулись к серой ленте проспекта, запорошенного ночным снежком. — Вчера в Ленинград прилетел старший из клана Ротшильдов — Натаниэль Чарльз Джейкоб. Запахло большими прибылями, вот он и хочет лично всё разнюхать. А начнет с Комсомольска-на-Балтике, где строится новый порт. Начнет завтра, в рабочий день, а сегодня буржуин со всеми на экскурсии. Интуристовский автобус остановится во-он там, у памятника Суворову. Я выйду и подберусь к Ротшильду поближе, а вы оставайтесь в машине и держитесь за руки…

— Ой, но тебя же не будет с нами! — распахнула глаза Ефимова.

— А это уже не важно, Алечка, — мягко сказал я. — У меня с вами наладилась «непорочная» связь!

Альбина смущенно захихикала, и девчонки улыбнулись квартетом. Краем глаза уловив подъезжавший «Икарус», я напрягся — и тут же расслабился, словно повторяя экзерсис на сосредоточенность.

— Всё, я пошел.

— Ни пуха! — выдохнула Рита.

— К черту!

Там же, позже

Натаниэль Чарльз Джейкоб Ротшильд покинул теплый салон одним из последних, провожая равнодушным взглядом толпу беззаботных туристов, громко переговаривавшихся и смеявшихся будто на публику.

На «отдыхающих» он насмотрелся в родовом замке. Даже зимой бродят озябшими кучками, наперекор погоде восторгаясь архитектурой Уоддесдона…

Иногда, особенно летом или весной, когда дворцовый сад парит в кипенно-белом убранстве, он представлял всех этих любопытствующих бездельников с «Никонами» на жирных шеях за мирных и работящих пейзан.

Наблюдаешь за ними из узкого окна башни и, если не вглядываться, а просто любоваться пышной зеленью, воображение дорисовывает и шпагу на перевязи, и шляпу со страусиным пером, и дорогую карету, запряженную шестеркой лошадей… Ах, если бы!

Скучная реальность предоставляла ему «Роллс-Ройс» и Сити, где всё пропахло бумагами, ценными в том числе. Ворочать триллионами — тоже привычка. Пользуясь богатством, перестаешь замечать его — Очень Большие Деньги становятся будничной текучкой, опресняя жизнь. Чего желать человеку, у которого есть всё?

Барон Ротшильд завздыхал — и насмешливо усмехнулся. Надо же, заскучал по Уоддесдон-Мэнор! Хотя… да, повеяло ностальгией.

Возрастное, наверное…

Больше самого замка он любил обширный сад — плавные травянистые перевалы, купы деревьев, трудолюбиво подстриженный кустарник…

Джейкоб отдыхал душою в английской глубинке, где традиции чтут не напоказ, как в суетном и космополитичном Лондоне. Барон скривил рот, что можно было назвать улыбкой.

Нельзя заставить народ соблюдать обычай — это должно быть частью их жизни, как в старину, при ком-то из Генрихов, или как там звали короля… А уж барон Ротшильд развернулся бы — деньги и тогда правили миром.

Все равно, хорошее было времечко… Четкое, без этих дурацких полутонов, в которых вымарывается первозданный цвет. Деревенщина пашет, монахи молятся всевышнему, дворяне пируют. А уж коли враг пожаловал — меч долой, и в бой! Ну, или на охоту…

Поведя головой, Натаниэль Чарльз Джейкоб глянул на арки мостов, плетеные из железа, проводил глазами парочку ленинградцев — местные узнавались по хмурым, замкнутым лицам — и уставился на высокого, стройного парня, одетого явно не по советской моде. Молодой человек, поймав его взгляд, неласково усмехнулся.

Ротшильда предупреждали о таких молодчиках — они скупают шмотки и валюту у иностранцев…

Теплота,