Геннадий Ищенко - Коррекция Страница 33

— Пойдешь? — спросила Лида. — Не поздно?

— Для него это не время, — ответил Алексей, поднимаясь с кресла. — А вот Старостин может уйти. Уже уехали, так что можешь включать свет.

Он вышел из гостиной и спустился по лестнице в коридор.

— А я к тебе, — сказал ему вышедший в коридор Старостин. — Он тебя хочет видеть.

— Это кстати, — сказал Алексей. — А то я уже хотел по одному вопросу обратиться к вам. Теперь скажу сам. Кто дежурит?

— Григорий Пушкарев. Вы с ним не встречались, так что я тебя провожу. Пойдем, хозяин не в кабинете, а в рабочей комнате.

Пушкарев – высокий, широкоплечий парень – дежурил в прихожей.

— Никуда не вышел? — спросил Старостин о Сталине. — Тогда заходим.

Сталин сидел за столом и что-то писал.

— Присядьте, — кивнул он на стулья. — Сейчас закончу.

Дописав, он сложил лист бумаги вдвое и вложил его в конверт.

— Оформи и отправь Поскребышеву, — сказал он Старостину, положив конверт на стол. — Теперь с тобой. Просьбы ко мне есть?

— Есть, Иосиф Виссарионович, — ответил Алексей. — Мы с Михаилом Гавриловичем хотим завтра посетить Абакумова. Его заинтересовал такой мутный тип, как я. Мало того, что я оказался в опасной близости от вас, так его еще просят присвоить мне звание старшего офицера ГБ. Я и подумал, что неплохо было бы успокоить его вашей запиской. Все-таки хоть какой-то документ. Телефонный звонок к делу не подошьешь. Заодно бы там приписать, что вы запрещаете мне о себе распространяться. Наверняка ведь он попытался навести обо мне справки, получил в результате дырку от бублика и будет теперь пытаться на меня давить. И о моей жене он уже знает и гадает, с чего это ей такая честь.

— Что-то уже придумал? — спросил Сталин.

— Лида хороший художник. Она нарисовала мать еще девчонкой. Вот фотография портрета.

— Работа мастера, — оценил Сталин, возвращая фото. — Что, хочет нарисовать меня?

— Я знаю, что вы не любите позировать, — сказал Алексей. — Но это не потребует много времени. Она лишь сделает эскизы, а потом будет работать по ним. И это не к спеху, сейчас она взялась за мой портрет. Нужно вспомнить технику и потренироваться. А для Абакумова хоть хилое, но объяснение.

— Это не объяснение, а так… — Сталин недовольно нахмурился, достал и раскурил трубку. — О вас скоро многие узнают, поэтому нужно будет придумать что-нибудь получше. А пока пусть будет портрет. И вот еще что. Твое устройство для чтения пленок не слишком удобно, да и глаза от него устают. Мне сделают все книги, а тебе нужно будет написать свои объяснения, не дожидаясь, пока у меня появятся вопросы. Я эти книги не один буду читать. Задача ясна? Тогда и вы ко мне не будете так привязаны. Завтра к вечеру ко мне должен будет подъехать один человек. Я вас хочу познакомить. А с Абакумовым будь осторожен. Когда оформят все документы?

— Завтра заберем форму, а послезавтра – документы, — ответил Старостин. — Это если ничего не помешает. Послезавтра же включим в работу. Думаю пока с его помощью потренировать ребят.

— Сможешь совмещать с записями? — спросил Сталин. — Ну раз сможешь, потренируй охрану. У вас все? Тогда я вас не держу.

— У руководства работа начинается в девять тридцать, — сказал Старостин, когда они вышли в прихожую. — Утром у Абакумова совещание, потом он с час работает в своем кабинете, а вот, когда закончит, мы и подойдем. Ехать здесь всего ничего, поэтому будь готов к одиннадцати. Шофера брать не будем, поведу сам. Заодно и поговорим.

— Сказал? — спросила жена, когда он вошел в гостиную.

— Сказал. Записку он напишет. Я ему предложил объяснить твое пребывание на его даче рисованием портрета, так он на меня посмотрел, как на дурачка. Сказал, что придумает потом что-нибудь более жизненное. Плохо, что я по этому времени почти ничего не знаю. И не узнаю, если постоянно буду сидеть на этой даче. Насколько все было бы проще, если бы нас перенесли лет на двадцать позже.

— Толку об этом сокрушаться! Ты ему фотографию показывал? Тогда возвращай обратно. Когда едете?

— В одиннадцать нужно быть готовым.

— Значит, будешь. Позавтракаем, я тебе поглажу брюки, и поедешь. Паспорт сразу сейчас положу в пиджак. Когда завтра поедем за одеждой?

— Не терпится натянуть брюки и посмотреть, как на тебя сделает стойку мужская часть населения дачи? Вынужден огорчить: ты завтра никуда не поедешь. Мы будем возвращаться из министерства и все заберем. Это классное ателье: они там шьют без примерок, и никто не жалуется.

На следующий день Старостин подошел чуть раньше.

— Броский костюм, — сказал он, осмотрев Алексея. — Ну да ладно. Раз уже готов, выедем чуть раньше. Заскочим в Кремль кое-что отдать, а потом поедем в министерство.

— И меня туда пустят только по паспорту? — удивился Алексей.

— Конечно, нет. Постоишь на площади, а я обернусь за пять минут. Пошли к машине.

Машиной оказался уже старый ЗИС- 101.

— Что, удивлен? — усмехнулся Старостин. — Это у нас разъездная машина для поездок вроде нашей. Хозяин и "девятка" ездят на бронированных сто пятнадцатых. В гараже их пять штук. "Девятка" – это у нас выездная группа охраны.

— А почему вы его зовете Хозяином? — спросил Алексей, садясь на переднее сидение рядом с подполковником. — Он об этом знает?

— Это для посторонних. Между собой наши ребята зовут его Дедом. Тебе тоже не возбраняется, когда станешь для них своим.

Старостин завел мотор и после проверки выехал за ворота.

— Хочу с тобой поговорить, — сказал он Алексею. — К тебе теперь многие будут присматриваться, а кое-кто попробует сблизиться. В глазах всех ты новый любимчик Сталина. Вынырнул неизвестно откуда, был обласкан и приближен, даже поселен на даче вместе с женой в комнаты для почетных гостей. Ты знаешь, что там жили Мао Дзэдун, Броз Тито и Черчилль? А теперь живете вы. Почти наверняка об этом знают уже и Абакумов, и Берия. У них здесь есть свои люди. Не из телохранителей или "девятки", а их тех, кто сидит на воротах и патрулирует территорию. Буду удивлен, если никто не стучит Маленкову. Про твои геройства в комнате отдыха тоже доложат. Я думаю, что Берия не утерпит и примчится на вас посмотреть.

— Как вы к нему относитесь?

— Нормально я к нему отношусь. И он к нашим парням относится так же. Частенько заходит поиграть в бильярд или сыграть в козла. Что смотришь, не веришь? Ну и зря. Он у нас за проигрыш даже под стол лазил. И знаешь, давай на "ты". А то я тебе тыкаю, а ты мне в ответ показываешь свое воспитание. И по возрасту, и по званию мы не слишком сильно разнимся.

— Ты просто держал дистанцию, поэтому и такое обращение.

— Ладно, с этим закончили. Держи свою бумагу для Абакумова. Сталин ее вчера написал. Думаю, она его удовлетворит. Если со Сталиным из-за тебя что-то случится, погоны он потеряет в любом случае, но может сохранить голову. Войди в его положение и не обижайся, проверять тебя будут в любом случае. И на Власика будут давить, чтобы он тебя держал подальше от Сталина. Николай в данном случае ничего не решает, но Абакумов и здесь прикроется. Он принял меры, а если начальник Главного управления охраны должным образом не отреагировал, его и наказывайте. Так, теперь я остановлю, а ты выйдешь и немного подождешь. Мне только нужно передать пакет Поскребышеву, а он предупрежден и ждет, так что я обернусь быстро.

Через пятнадцать минут Старостин вернулся, забрал Алексея и погнал машину на Лубянку. Приехали они очень вовремя. Пропуск на Самохина был готов, поэтому быстро прошли проверку и поднялись на третий этаж. По коридору, засланному красной ковровой дорожкой, дошли до приемной министра. Абакумов был у себя и сразу же их принял.

— Здравствуйте, Виктор Семёнович, — поздоровался Алексей. — Я еще пока не в штатах, да и в цивильном, поэтому не буду щелкать каблуками.

— Здравствуй, — отозвался министр, с нескрываемым любопытством осматривая Самохина. — Не обижаешься, что на "ты"? Ну и прекрасно. Ты еще не в штатах, а у меня из-за тебя уже прибавилось седых волос. Отказывать Иосифу Виссарионовичу в его просьбе я не могу, а выполнять ее не имею права! Извини, но ты очень подозрительная личность. У вас с женой ни документов, ни биографии. Вы, случайно, не с неба свалились? И такому человеку я должен присвоить звание майора и ввести в охрану Сталина!

— Я все понимаю, товарищ генерал-лейтенант, но ничем не могу помочь, — сказал Алексей. — Мне просто запрещено говорить о своей семье. Прошу вас взять эту бумагу и ознакомиться.

— Ладно, к этому разговору мы еще вернемся, — сказал Абакумов, прочитав записку Сталина.

Он хорошо собой владел, но Алексей все-таки заметил мелькнувшее на его лице удовлетворение. Они еще перебросились несколькими фразами, и Абакумов их отпустил.

— Завтра придется сюда приехать в отдел кадров, — сказал Алексею Самохин. — А сейчас едем за одеждой.