Илья Бриз - «Красные генералы». За Державу больше не обидно! Страница 33

— Сначала ему, еще ребенком, надо было научиться понимать речь родителей и говорить, — согласно кивнул Виктор.

— О! Вполне определенная последовательность. От простого к сложному. А что в этом ряду было самым первым? — Гришка с Гольдштейном во время этого разговора постоянно менялись ролями. Кто выступал в роли ученика, а кто — учителя, было непонятно им самим.

— Вопросик! Так и до смысла жизни доберемся. Самым первым, вероятно, было осознание себя, существование вокруг других людей.

— И вещей, — согласился Григорий.

— Правильно. То есть постижение мира.

— Как?

— От безусловных рефлексов к условным.

— Сосать грудь — безусловный, — парень кивнул головой в сторону кормящей Светланы. Она, совершенно не стесняясь, сидела рядом только в юбке, придерживала ребенка под спинку, с любовью глядя на него, и с заметным интересом слушала разговор мужчин, но не вмешивалась.

— То, что во время этого процесса приятно — условный рефлекс, выработанный после достаточно большого количества повторений, — Гришка подмигнул усердно сосущему грудь Валерику. — Дальше — больше. Ребенок, слыша ласковые слова матери перед и во время кормления, начинает получать положительные эмоции, а ругань родителей по поводу, кто пойдет и выкинет грязные подгузники, — первые отрицательные.

— Клевета! Таких споров у нас нет и не будет, — немедленно возмутился Виктор под веселое писканье Светки.

— Не отвлекайся! Признаю, что для вашей семьи привел неудачный пример. Итак, эмоции, как элемент обратной связи при построении логических таблиц, что такое хорошо и что такое плохо. Годится. А дальше — больше. Идет усложнение и увеличение количества раздражителей. В какой-то момент чуть подросшего ребенка уже можно обидеть даже ласково сказанным словом, запрещая ему играть, когда пришло время ложиться спать, — опыта обращения с племянниками парню было не занимать.

— Логических таблиц становится больше и усложняется взаимосвязь между ними, — согласился Гольдштейн, довольно наблюдая, как наевшийся Валерик играет с мамкиной грудью.

Светлана встала, посадила ребенка Гришке на колени, зная, что он любит играть с маленьким, и проинформировала: — Мужчины, Лесеньку оставляю на вас. Я к Катерине — помогать, — подхватила блузку и испарилась в буквальном смысле, прыгнув в портал.

Григорий сноровисто выдернул у мальчишки изо рта его палец, сунул туда соску, погладил по головке и поднял взгляд на папашу:

— Каким образом тогда мы ему запишем нравственные прерогативы, если он еще не понимает слов?

— Буковками по-русски. В какой-то момент, когда начнет понимать человеческую речь, осознает, — ответил Гольдштейн.

— Да, но как сделать эти прерогативы ему близкими? — спросил Гришка физика и, опустив голову, улыбнулся Валерику, играющему с замком пластмассовой молнии на рубашке парня. — Так, чтобы он чувствовал их своими, а не внедренными насильно, как три закона у Айзека Азимова?[47]

Виктор задумался, отобрал сына у Гришки — Леська немедленно занялся кнопками на джинсовой рубашке отца, — потом поднял голову с улыбкой на лице:

— Есть вариант! Про центр удовольствия в мозге слышал?

— В середине прошлого века открыли сначала у крыс, а то ли в конце, то ли уже в нашем веке у человека? Крысы при экспериментах дохли, нажимая рычаг, чтобы через вживленный в мозг электрод балдеть, забывая и жрать, и пить?

— Правильно! Сможешь запрограммировать такой в голове своего ребенка? А вот исполнение нравственных прерогатив связать с этим центром.

— Моего?! — опешил парень.

— Ты его придумал — тебе и воспитывать! У всех остальных свои дети уже есть.

Теперь уже Гришка задумался надолго, глядя на играющего с сыном Гольдштейна.

— «Асигару»[48] они до берега все-таки дотащили, — хмыкнул Геннадий, потягивая пиво прямо из бутылки, — вертолет с его палубы утопили, но сам эсминец восстановлению все-таки подлежит.

— И черт с ними, пусть восстанавливают, — отмахнулся Гришка, поворачиваясь на другой бок. — По носу японцы получили все равно знатно. Больше, думаю, не полезут.

— Мне заявление генерала понравилось, — согласно кивнул брату Кононов-старший и процитировал: — В случае повторения подобных неразумных действий плохие погодные условия будут перенесены из территориальных вод Российской Федерации в нейтральные воды или даже на территорию агрессора.

— Н-да, формулировочка, — улыбнулся Григорий, заинтересованно наблюдая за прыжками Андрея с вышки. Входил в голубизну подземного озера полковник очень ровно с минимумом брызг — почти как профессиональный спортсмен. Выныривал, отфыркивался, выбирался на берег и, почти уже не прихрамывая, упрямо шагал к вышке.

— Меня, знаешь, что больше всего удивило?

— Ну?

— Совершенно спокойная реакция мировых СМИ на наш способ защиты.

— А, — Гришка в пренебрежении даже отмахнулся рукой, — дураки, похоже, кончились. Все наши действия с самого начала буквально кричат: «Мы не хотим никому делать зла!» Во всяком случае — нормальным людям. Вот до власть имущих во все мире наконец-то дошло, что с нами лучше вести дела по-хорошему. Японцы, с этим их кодексом «Бусидо», наверное, последние, до кого это так долго доходило.

— Кабинет в тот же вечер подал в отставку, — с усмешкой согласился старший брат. — Они сначала вспомнили старое значение слова камикадзе,[49] а после заявления Полонского некоторые даже умудрились харакири сделать.

— Идиоты, — констатировал Григорий, — нет бы, что полезное для своей страны…

Парень повернул голову к пальме. В ее тенечке на большом манеже спали маленькие, а рядом загорали женщины. Причем Наталья, Светка и Катерина — топлес. С приятным удивлением Гришка отметил для себя красивую полную грудь тещи, несмотря на ее возраст. Катерина видом своего бюста от подруг тоже не отставала. Не стесняясь кормить ребенка в присутствии других Красных полковников у них уже было принято — ну не отвлекаться же от работы из-за каких-то условностей? Но такого откровенного стриптиза раньше не демонстрировалось.

— Совсем бабы сбрендили, — отреагировал Гена, заметив, куда смотрит брат, и тоже направил свой взгляд под пальму.

— Они у нас все красивые, — совершенно невпопад ответил Гришка, откровенно любуясь прекрасной половиной человечества.

— Светка своим дурным примером сгоношила. Привыкла у себя в Америке сиськами трясти.

Гришка негромко рассмеялся, продолжая с некоторым интересом разглядывать и тещу, и Катерину. Светлану в одних плавках он уже видел неоднократно.

— Строго наоборот: при тамошних ханжеских нравах она синим чулком была. А у нас ей сразу понравилось, и почувствовала свободу. Сама как-то рассказывала.

Верка, заметив внимание обоих Кононовых, взяла и тоже сдернула одной рукой верх купальника — другой она придерживала на коленях завернутую Надюшку, — а затем показала братьям язык.

— Действительно сбрендили, — все-таки согласился парень с утверждением брата, отворачиваясь. — Хотя, — он на секунду задумался, — может, это просто перестройка психологии. Понимают ведь, что порталами в любой момент подсмотреть можно.

— Ты подглядывал? — немедленно заинтересовался Геннадий.

— За Веркой? Конечно. До истории с камешком на Луне. Потом уже не надо было, — Гришка откинулся на спину, с какой-то мечтательностью глядя на солнечное небо из-под прищуренных глаз. Автоматика, запрограммированная на слабую жару, выдернула этот кусок небосвода откуда-то из Северной Атлантики. Постепенно мечтательность исчезла, уступив серьезности.

Подошедший Андрей брызнул на парня водой из ладоней, весело улыбнулся и устроился рядом. На загорающих топлес женщин он особого внимания не обратил.

— О чем задумался?

Ответил Григорий не сразу:

— О путях развития человека и человечества именно в применении к нашей сегодняшней ситуации.

У Кононова-старшего на лице появилась какая-то смесь удивления и довольства братом.

— А подробнее? — спросил полковник после небольшой паузы.

— Мы с помощью портальных технологий сделали огромный шаг в производительности труда почти во всех сферах человеческой деятельности. Рывок просто охрененный. А сам человек?

— Физиологически или интеллектуально? — спросил Андрей.

— И то и другое.

— Природа лепила человека десятки миллионов лет, методом проб и ошибок подгоняя под окружающую среду. В какой-то момент люди начали перестраивать эту среду под себя, под наиболее комфортные условия жизни. Все, теперь у природы просто нет возможности что-либо исправить в нашей конструкции — слишком быстро изменяются условия.

— Согласен. Теперь функции совершенствования человека автоматически перешли к самому человеку как к высшей форме создания природы — разуму. Но первое, на что люди использовали его — это на уничтожение себе подобных. Впрочем, мы уходим в сторону. Интеллектуально современный человек сильно отличается от, скажем, человека времен фараонов?