Василий Звягинцев - Разведка боем Страница 34

Скомкав процедуру, он возбужденно потребовал у Предреввоенсовета республики Троцкого и Главкома Каменева (не того, который «и Зиновьев»), а у другого, Сергея Сергеевича, бывшего полковника Генштаба, объяснений, как стала возможной столь наглая демонстрация, которая архиопасна не так даже в военном, а именно в пропагандистском плане!

— Сколько сил и изворотливости пришлось нам приложить, чтобы убедить партийцев и пролетариат в том, что польская неудача является на самом деле крупным успехом в деле воздействия на революционное движение Европы, особенно Англии! А что прикажете говорить теперь? Что сдача Курска бесценна для пробуждения рабочего движения в Сиаме?

Владимир Ильич говорил раздраженно, в голосе проскакивали истерические нотки, и картавость была особенно заметна.

— А эта глупейшая история с червонцами! Кто утверждал, что врангелевская казна пуста? Может быть, товарищ Дзержинский способен объяснить? Или это как раз то золото, которое якобы отбито вашими людьми у Колчака? Снова очковтирательство? Тут кто-то заявил, что на Москву сброшено чуть ли не сто тысяч листовок! Это что же, миллион рублей золотом? Я требую немедленно выяснить точную цифру. И принять все меры к изъятию… Не останавливаясь перед расстрелами! И кстати, почему все деньги оказались в городе, почему золото не сбросили и на Кремль? Враг хочет еще и таким образом внести раскол в наши ряды?

Пока Дзержинский, нервничая и оттого говоря почти бессвязно, пытался объяснить ситуацию с колчаковским «золотым эшелоном», в которой действительно было очень много странного, Ленин выпил воды и, уловив в общем шуме неосторожно брошенную кем-то из президиума фразу, стремительно повернулся, выбросил вперед обличающим жестом руку.

— Что?! Вы заявляете, будто Врангель оказался сильнее, чем мы рассчитывали? Вздор! Я всегда говорил, что у него слабые, даже ничтожные силы, он силен только быстротой, наглостью офицеров, техникой снабжения и вооружения! Мы гораздо сильнее врага! Надо просто биться до последней капли крови, держаться за каждую пядь земли, и победа будет за нами! Нам не нужно ваших псевдоученых объяснений, товарищ Каменев. Буденный никаких наук не изучал, а если бы ему не мешали, давно бы взял Варшаву без всяких царских полковников егоровых и генералов гиттисов!.. И Варшаву и Берлин! Германские трудящиеся ждали нашу армию с нетерпением и надеждой! Если вы не в состоянии обеспечить перелом, замена всем вам найдется. И обратите внимание, товарищ Троцкий, мы были правы, когда осуждали ваше увлечение так называемыми «военспецами»…

Троцкий, криво усмехаясь и поблескивая сиреневыми стеклышками пенсне, не вставая с места, посоветовал Ленину лично возглавить Реввоенсовет, а на место Каменева назначить… ну, хотя бы Сталина, что ли.

На скулах предсовнаркома выступили красные пятна, он с размаху ударил по столу раскрытой ладонью и чуть было не заявил о том, что, если его позицию не понимают и не поддерживают, он готов сам подать в отставку со всех постов и обратиться непосредственно к массам. Подобные штуки он проделывал не раз, но сейчас политическое чутье вовремя подсказало, что номер может и не пройти.

Засыпавшие кремлевские площади листовки немало способствовали идейному разброду в и так далеко не едином ЦК. В отличие от тех, что предназначались населению, эти содержали сжатый, но реалистический анализ военной и экономической обстановки по обе стороны фронта, указывали советскому руководству, что в силу тех-то и тех-то факторов кампания двадцатого года выиграна ими быть не может, и фактически представляли собой предложение прекратить боевые действия и начать мирные переговоры, исходя из стратегической реальности.

Отличавшийся быстрым умом и развитым инстинктом самосохранения Бухарин уже шепнул одному из близких друзей, что, кажется, пришло время забирать «пети-мети» и смываться, лучше всего — в Аргентину. Чем ровно на двадцать пять лет предвосхитил идею деятелей «Третьего рейха».

Взяв себя в руки, Ленин обратился к Троцкому тоном ниже и почти дружелюбно:

— А вот скажите, Лев Давыдович, в этой белогвардейской мерзости есть хоть доля правды?

— Все правда, Владимир Ильич. Наш Южный фронт действительно сейчас не в силах разгромить Врангеля. Хуже того, сейчас это не армия, а сброд, деморализованный непрерывными, а главное — непонятными успехами противника. В самом лучшем случае можно надеяться до зимы удержать нынешние позиции. Тем более, что товарищи Сталин, Буденный и Тухачевский сделали все, чтобы оставить нас без резервов. Революционизация европейского пролетариата дело, безусловно, архиважное, но на позиции мы его пока послать не можем. Нам нечего перебросить под Курск. Разве что… Снять войска из Сибири и Туркестана, развернуть Кавказский фронт на север, попытаться нанести фланговый удар от Ростова к Перекопу. Но тогда придется надолго отказаться от надежды завершить войну даже и в будущем году. Или… Смириться с тем, что граница РСФСР надолго останется на линии Урала и предгорий Кавказа.

— Пусть! Пусть так! Разгромить Врангеля — вот сегодня дело архиважнейшее! Вы обязаны устранить опасность для Москвы, для самого существования Советской власти. Вы обязаны это сделать любой ценой! Мы пошли на подобный шаг в Бресте, можем, если надо, и сейчас. А подумать об остальном у нас еще будет время. История работает на нас. А если… Если не удержим Москву, вот тогда! Нам придется бежать в Самару или Екатеринбург… — Произнеся последнее слово, он вдруг замер с полуоткрытым ртом, лицо его конвульсивно дернулось. Ленин закрыл глаза и сильно надавил на них пальцами. Опомнился, вскинул голову и закричал фальцетом: — Немедленно развернуть самую бешеную подготовку к наступлению! Мобилизуйте всех, абсолютно всех, способных носить оружие. У нас в Красной армии четыре миллиона человек, а вы не можете разбить этих мерзавцев, которых едва сто тысяч! Позор!

— Воюют не числом, а умением, — буркнул себе в длиннейшие усы Каменев. — Если снова дать покомандовать Тухачевскому, нам и пяти миллионов не хватит. Очень бы сейчас пригодились дивизии, которые он интернировал в Германии.

И Ленин опять его услышал обостренным до крайности слухом.

— Вздор! Товарищ Тухачевский — один из лучших наших полководцев. Абсолютно преданный делу мировой революции, не то что ваши спецы, которые делают все, чтобы мы проиграли. Перебрасывайте боеспособные части откуда угодно, плевать на дашнаков, на мусаватистов, на этих… грузинских меньшевиков и прочую сволочь! Пусть живут, пока их не сметет собственный пролетариат.

В заднем ряду кто-то сдержанно хихикнул, очевидно — товарищ, знакомый с настроениями тамошнего «пролетариата».

— Отзовите Фрунзе, — продолжал свои стратегические импровизации Ленин. — Бухарский эмир — не та фигура, чтобы держать против него нашего лучшего военачальника. А военспецов расстреливать без пощады, при малейшем подозрении, и с широким распубликованием в печати. Расстреливать чем больше, тем лучше. И выйдет лучше меньше, да лучше…

Он переждал вызванные каламбуром смешки, довольно редкие, впрочем, потому что по понятным причинам товарищи не могли оценить всей тонкости шутки вождя, предвосхитившего сейчас один из пунктов своего политического завещания.

— Но и Дальний Восток мы тоже обязаны сохранить. Ни одного бойца не снимать с Амурского фронта. Да вот еще — необходимо немедленно созвать десятый съезд партии. Срок — неделя. И потом всех делегатов — тоже на фронт. Комиссарами и политбойцами! Чтобы личным примером. Надеюсь, ко дню открытия съезда вам уже будет чем порадовать товарищей и партию, Лев Давидович…

К сожалению, Новиков не знал, что сейчас происходило за Кремлевскими стенами, он как раз в это время, простившись с Шульгиным, стоял напротив «Метрополя» (в описываемый период — 2-й Дом Советов) и изучал длиннейший лозунг на выцветшем кумаче, натянутом поверх врубелевской «Принцессы Грезы»: «В мире есть только одно знамя, под которым стоит сражаться и умирать. Это Знамя III Интернационала! (Л. Троцкий)».

— Ну-ну, — сказал он с легкой иронией и, забывшись, вместо махорочной самокрутки прикурил от латунного патрона-зажигалки «Кэмел». Не в тот карман руку сунул. Но заметить этот анахронизм было некому. Впрочем, в Москве двадцатого года курили и не такое.

…В самом центре города, между Солянкой и Покровским бульваром, располагался знаменитый, прославленный в литературе и устном народном творчестве Хитров рынок. Не просто рынок как место торговли продовольственными и иными товарами, а гигантский общегородской притон, неприступная крепость уголовного мира, где с удобствами, соответствующими рангу, устроены все — от аристократии, вроде налетчиков, медвежатников и иных классных специалистов, до последней шпаны и рвани. Десятки трактиров, ночлежек, подпольных борделей и опиекурилен еще с середины прошлого века располагались в лачугах и огромных доходных домах, самые знаменитые и самые страшные из которых имели собственные имена — «Утюг» и «Сухой овраг».