Борис Батыршин - Мартовские колокола Страница 34

— Отставить, сержант! — рявкнул Корф. — А кто должен завтра со мной к нашим мальчуганам в гимназию идти? На ком там занятия? Или прикажешь всё это городовому с ближайшего перекрёстка поручить?

— Ромка вскочил и шутливо вытянулся перед бароном в струнку:

— Дык я чо, я ничо, ваше высокопревосходительство, сдуру ляпнул! Простите, больше не повторится!

— Ну, то–то — великодушно отозвался барон. — Вообще мысль полезная, пусть Яков тебя поучит в Москве ориентироваться, пригодится. Но — о главном ты всё же не забывай, не дело это…

От дверей залы прошелестели мягкие шаги. Барон обернулся — Порфирьич. Как всегда, оказавшись в клубе со своим барином, старик отстранял от его персоны лакеев и прочих клубных служителей.

Денщик подошёл к креслу Корфа, наклонился и что–то прошептал. Лицо барона приняло удивлённое выражение, он кивнул (Порфирьич неслышно скользнул прочь) и посмотрел на собеседников.

— А у нас неожиданный гость, господа. Вы, Андрей Макарович, кажется с ним ещё не знакомы? Крайне рекомендую, прелюбопытнейшая личность, и крайне в наших заботах полезная. Владимир Александрович Гиляровский, газетный репортёр и знаток Московского дна. Ну да я вас сейчас с ним познакомлю…

Итак, вы, Владимир Александрович, полагаете, что мы можем оказаться друг другу… хм… полезны? — спросил Корф. Он всё так же сидел в ближнем к камину кресле и, сцепив пальцы, не отрывал глаз от умирающего в камине огня.

— Ну, я же не новичок в Первопрестольной, дорогой барон. — ответил репортёр. — Если в городе случается что–нибудь любопытное или вот такое шумное, как печальный случай с молодым человеком, — и он кивнул на Яшу, — то я всегда первым об этом узнаю. И в последнее время уж очень много таких вещей вокруг вашей компании проистекает. Вот мне и стало любопытно — что ж такое с вами творится, господа?

— Разве? — сухо осведомился Корф. — А по–моему, ничего такого из ряда вон выходящего… во всяком случае, необъяснимого не происходит. Просто наш юный друг — и он в свою очередь кивнул на Яшу, — имел неосторожность поссориться с одним заграничным негодяем. Тот попытался его погубить, а мы его спасли. Ну да что я вам рассказываю, вы ведь и сами нам так любезно помогли… А вот теперь негодяй с помощью своих дружков решил вести с молодым человеком счёты — и подослал негодяя с бомбой. Люди погибли… печально, конечно, ужасно — но, помилуйте, что же тут такого, как вы изволили выразиться, «любопытного»?

— Да на первый взгляд как бы и ничего, дорогой барон. — грузный газетчик казалось, принял ироничный тон предложенный Корфом. — только вот какая незадача — всего за пару недель до этого происшествия вас и ваших друзей уже взрывали бомбой. И не пытайтесь делать удивлённое лицо, — поспешно добавил он. — Или вы думаете, что у меня в Калужской части знакомцев не сыщется? И про взрыв флигеля на Воробьевых горах знаю, и про погоню со стрельбой, которую вы потом учинили…

— Корф только пожал плечами — отпираться смысла не имело. Да и то сказать, наивно было бы надеяться, что лучший в Москве (а то и во всей Империи) криминальный репортёр, раз пойдя по следу, не соберёт самых исчерпывающих сведений о предмете своего интереса.

— А если мы ответим, что это, как изволил заметить барон, «ссора» с заграничным негодяем длится несколько дольше, чем мы вам рассказали, и случай с Яковом…хм.. Моисеевичем — всего лишь один из её эпизодов? И настоящими игроками выступаем здесь мы с господином Корфом, а Яков Моисеевич лишь выполняет наши поручения?

— И весьма умело, должен признать, выполняет. — согласился Гиляровский. — По моим сведениям, у молодого человека настоящий талант к сыскному делу; жаль только, образования соответствующего не имеется. Мог бы стать настоящим мастером на этом нелёгком поприще. Но что это я отвлёкся? Если всё обстоит именно так как вы говорите, доктор… — Каретников кажется? — так вот, доктор, если дела обстоят именно так, то мне, как репортёру это, согласитесь, особенно интересно. Да вот сами подумайте — в купеческой, патриархальной Москве — международные авантюристы, бомбы, аристократ из лейб–гвардии, втянутый в загадочную интригу… да московская публика будут в восторге! Роман–фельетон, да и только!

Борон сделал кислую мину.

— А нельзя ли как–нибудь… без этих публичных восторгов, Владимир Александрович? — поинтересовался он. — Ваше любопытство мы, конечно, могли бы удовлетворить, но было бы крайне желательно, чтобы за наш круг данные сведения не выходили.

— да ведь разве только в моём любопытстве дело? — ответил газетчик. — А что вы в таком случае скажете профессору медицины Нейдингу? Или его коллеге, профессору Свиридовскому, который тоже крайне заинтересовался — откуда взялся во рту убиенного на Хитровке молодого человека искусственный зуб из невиданного какого–то материала? Ну и заодно — что прикажете писать в официальных бумагах следствия дознавателю по поводу вот этих предметов? — и он выложил на низенький кофейный столик пару гильз и белый полупрозрачный ремешок.

— Узнаёте, молодой человек? — обратился Гиляровский к Якову. — Да ведь я вам, кажется, это уже показывал? Улики с место ограбления аптечного склада. Гильзы неизвестного в России образца и ручные кандалы, которыми был стянут сторож при складе.

— Ну а мы–то здесь при чём? — хмуро осведомился барон. — Мало ли кого в Москве грабят? Какое, скажите на милость, это к нам имеет отношение?

— Да вроде бы и никакого, ваша светлость. — усмехнулся Гиляровский. — если бы не одно обстоятельство. Я, видите ли, после того налёта на «Сибирь» дал себе труд расспросить местных аборигенов по поводу сопутствующих обстоятельств. И то бы вы думали? Оказалось, что как раз перед тем, как те злодеи схватили нашего юного друга — и репортёр в который раз уже кивнул на молчавшего в кресле Яшу, — перед окнами трактира летала какая–то огромная то ли стрекоза, то ли шмель — не поверите, размером с кошку! Я, конечно, решил, что это им спьяну померещилось, — Хитровка, известное дело! — но, когда мне то же самое уже человек с десяток рассказало — заинтересовался и предпринял поиски. И что бы вы думали? Ну–ка, голубчик, — повернулся Гиляровский к стоящему в дверях Порфирьичу, — Принеси, если можно, ту штуковину, что я в передней оставил…

Порфирьич вопросительно взглянул на барона; тот кивнул, и денщик вышел из зала. Минуту спустя он вернулся, катя перед собой сервировочный столик тёмного дерева на низких спицевых колёсиках; столик был покрыт холстиной, под которой имелся какой–то угловатый предмет неправильной формы.

— Обошлась мне эта диковинка в цельные тридцать рублей, — продолжал Гиляровкий, наслаждаясь эффектом, произведенным на слушателей, — но, как оказалось, дело того стоило. Прошу, любезный, не будем заставлять господ ждать.

Порфирьич, повинуясь кивку Корфа, сдернул холстину — и взорам собравшихся предстал необычный предмет. Яркое, пластиковое насекомое — раздавленное, топорщащееся наружу полупрозрачными пропеллерами и хромированными штангами.

Яша приподнялся в кресле, не отрывая взгляда от мёртвой стрекозы. Каретников горько вздохнул и сокрушённо помотал головой, барон негромко выругался сквозь зубы.

На сервировочном столике лежал смятый в хлам дрон–квадрокоптер из китайского набора «Юный шпион».

Тягостное молчание нарушил барон:

— Что–то вы повторяетесь, коллеги. Третий случай, как я понимаю? Сначала мой друг Никонов, потом вы, Яша, а теперь вот и господин репортёр?

— Простите, не понял. — нахмурился Гиляровский. — О чём это вы, барон?

— Да не обращайте внимания, Владимир Александрович. — махнул рукой Корф. — Это так, наши внутренние дела…

— Внутренние, говорите? — усмехнулся репортёр. — То есть у вас некая.. организация? Нечто вроде союза розенкрейцеров, не так ли? Я, разумеется, далёк от того, чтобы заподозрить в вас, барон, сторонника «Народной Воли» или подобных радикальных организаций — но, знаете ли, порой наводит на мысли…

— Ну почему же? — как бы про себя пробормотал Каретников. — Если господам декабристам уместно было в бунтовщиков поиграться — так чем наш барон хуже? С чего это вы ему в свободомыслии отказываете?

Репортёр выставил перед собой ладони:

— Не дай Бог, я никому ни в чём не отказываю. Просто мне показалось, что ваши, господа занятия лежат в несколько иной… м–м–м… плоскости. Более, так сказать… романтической, что ли?

Корф усмехнулся.

— Да уж куда романтичнее! Борьба за свободу, народное счастье, справедливость…

— «Бога нет, царя не надо, губернатора убьем!»[44] — поддержал барона Каретников. — Увы, разочарую вас, Владимир Александрович, мы и правда не относимся к этим господам. И наши интересы действительно лежат в иной плоскости.

— А позволено мне будет осведомиться — в какой? — спросил Гиляровский. — Вы только, ради бога, не поймите это как попытку оказать на вас какое–то давление, но, согласитесь — раз уж я оказался причастен к некоторым вашим… скажем — затеям, то вполне могу проявить подобный интерес. В конце концов, вы же сами сказали в своё время, что обязаны мне за ту небольшую услугу, не так ли, господин барон?