Роман Буревой - Северная Пальмира Страница 34

– Прости, – крикнул он, переводя дыхание. – Где радиологическая лаборатория?

– Солнце… – она улыбнулась.

Человек выругался и помчался дальше, к дверям, из которых только что вышла она. А она спустилась вниз.

– Тебя подвезти? – спросил другой человек, постарше, сидящий в коробке с окошками.

– Куда? – она по-прежнему улыбалась.

– Не знаю.

– А где сегодня весело?

– В амфитеатре бои, – сообщил мужчина. – Марк Аврелий с Сенекой дерутся. Бой сезона.

– Так отвези меня в амфитеатр.

– А деньги есть?

Деньги… Она порылась в сумочке, пытаясь определить, что такое деньги. Наверное, вот эти бумажки. Она достала одну.

– Хватит? – спросила, вертя радужную купюру в руках.

– «Аврельки»-то? Хватит, – ухмыльнулся шофёр.

V

Элий вышел на арену.

– Небось рад, паппусик, что сегодня тебя убью? – спросил Всеслав.

Толпа тысячезевно ахнула вместе с первой атакой Всеслава. И тут же покатился, нарастая, второй вопль вслед за ответным ударом Элия. И стих, сойдя на низкий тревожный рокот. Каждый выпад Сенеки сопровождался криком, но то были отдельные вопли, потому что мгновенно следовал ответный удар Марка Аврелия.

Всеслав был прекрасным бойцом. Элий видел на своём веку многих. Этот был лучшим. Даже Вер не умел так драться. Сенека предугадывал движение, прежде чем противник наносил удар. Он будто мысли читал. Но все же у него был один недостаток. Это излишняя уверенность в себе. Отсюда небрежность. Разве так отбивают удары? Ага, тут подвох. Не проведёшь старого гладиатора, Сенека! Всеслав метнулся вперёд с резвостью рыси. Элий обрушился сверху. Клинки зазвенели. Свободной рукой Всеслав толкнул Элия и сбил с ног. Но не одолел. Удар римлянина был такой силы, что и Всеслав не устоял на ногах и упал, перекатившись через противника. А тот не растерялся – заехал свободной рукой по зубам. Всеслав проехал лицом по песку. Они вскочили на ноги одновременно. Невероятно! Юноша не сумел опередить калеку. Элий выставил вперёд меч, ожидая атаки, потому что был уверен: после зуботычины Всеслав взъярится и кинется атаковать. И не ошибся – тот рванулся вперёд, отбил меч Элия и… Тело Элия превратилось во взведённую пружину, а десница расслабилась и почти не удерживала меч. Клинок свободно повернулся, будто флюгер под напором ветра, сделал полный оборот и, набирая скорость, вошёл Всеславу в шею слева. Фонтан крови ударил из-под меча, а голова Всеслава свесилась набок, будто подрубленный стебель.

Римлянин отскочил назад.

Всеслав пошатнулся, беспорядочно дёрнул руками, выронил меч и повалился на песок.

– Сюда! Сюда! – закричал медик, на ходу скидывая вымазанные в крови Эпикура латексные перчатки и натягивая новые.

Элий склонился над раненым. Из страшной раны на шее хлестала кровь. Всеслав смотрел на победителя. Но то был не остекленевший взгляд умирающего. На дне зрачков побеждённого таилась жизнь. И звериная ненависть. Элий отшатнулся и закрыл глаза. Свои – не умирающего. Но и сквозь сомкнутые веки видел полные ненависти зрачки Всеслава.

– Ты убил Сенеку! – крикнул Диоген, едва Элий вошёл в куникул.

– Нет. Он не умрёт. Мы ещё не раз будем с ним драться. Я буду побеждать. А он – вновь кидаться в атаку.

– Ты – сумасшедший… – Диоген повернулся к медику. – Вези в больницу.

– У него же практически отрублена голова.

– Вези в больницу, – повторил Диоген.

VI

Арену засыпали чистым песком, а зрители на трибунах успокоились. Но не до конца. Внезапно в задних рядах начинали вопить: «Марк Аврелий!» И ещё: «Убей! Убей!» И тогда восторженный рёв катился по рядам к арене.

– Продолжим? – спросил Элий тертиария, что вышел на замену Всеславу.

Тот не ответил, медленно вытянул клинок, демонстративно отбросил ножны.

– Два тертиария на арене: Марк Аврелий и Эмпедокл, – объявил комментатор.

Трибуны дышали единым дыханием, изнывая от азарта, страха и любопытства. Ни жалости, ни отвращения – лишь жажда развлечений и крови. На скамьях амфитеатра человек исчезает, становясь частью огромного животного. А животных винить не принято. Но ведь были времена, когда вид крови на арене вызывал ужас. Совсем недавно. Элий помнит. Когда Хлор… Нет, о Хлоре вспоминать нельзя.

Эмпедокл первым сделал выпад. Достойный противник – видно сразу. Элий парировал. И тут же атаковал. И вновь удар Эмпедокла. Опять отбит. Никто не совершал ошибок, ничто не нарушало равновесия поединка. Мечи то скрещивались, высекая снопы искр, то отскакивали друг от друга, каждый клинок был частью одного механизма, работа которого совершенна. И вдруг что-то сбилось. Эмпедокл стал не успевать за движениями Элия, и только чудом тертиарий Всеслава оставался невредим. Элий продолжал атаковать. Слева сверху, справа сверху, слева снизу, справа снизу, поворот – и снова справа снизу, круг над головой и снова справа сверху. И вот уже явно заметён у Эмпедокла неудачный наклон меча при защите, вот юноша запоздал, уклоняясь, и меч Элия едва не вспорол ему плечо. Следующий удар Эмпедокл уже не сможет отразить.

Эмпедокл согнулся и секанул по ногам. Никто в гладиаторской центурии не применял против Элия такой приём. Эмпедокл отважился. Элий отпрыгнул невредимый, но потерял равновесие и упал. Эмпедокл кинулся к нему. Замахнулся, ударил, рассчитывая проткнуть Элия насквозь. Но клинок вошёл в песок – старый боец не только успел откатиться, но и сделал подсечку. Эмпедокл упал. Пока вскакивал одним рывком на ноги, краем глаза увидел – Элий тоже вскочил. Ах так? Ну, получишь сейчас, паппусик… Эмпедокл метил в грудь. Сейчас пронзит и… Элий подставил клинок под удар вертикально, а сам развернулся и очутился вплотную к противнику. С такого расстояния нельзя ни колоть, ни рубить. Но ударить можно. Рукоятью меча в челюсть. Под стальным навершием хрустнули зубы. Рот Эмпедокла тут же наполнился кровью. Эмпедокл зашатался. Второй удар Элий нанёс в висок. И противник без звука повалился ему в ноги.

– Марк Аврелий! – выкрикнул чей-то голос и осёкся.

– Император! Император! – взревели трибуны.

Элий шагнул на крик. Лица расплывались жёлтыми пятнами. Амфитеатр ходил ходуном – вверх и вниз, и по белым гребням барьеров лица плыли беснующейся пеной. Он подошёл вплотную к ограде, запрокинул голову, не зная, чьё лицо ищет среди гримасничающих розовых и белых пятен. Надеялся, что она подбежит к барьеру и… Но её не было. Он не стал обходить арену. К чему? Пусть зрители орут, глядя на распростёртого Эмпедокла.

Сегодня он исполнил своё желание. Но ему было тошно от этого исполнения.

Как сказал Гесиод, «Людям не стало бы лучше, если бы исполнились все их желания».

Так что же, лучше ничего не исполнять? Он закричал. Но это был не крик торжества, а вопль боли.

– Летиция! – простонал он, хотя знал, что вряд ли она может его слышать, даже если находится здесь.

– Император! – ревели тысячи голосов.

Сократ выбежал на арену, взял Элия под руку и повёл в куникул.

– Поздравляю с новой кличкой, – хмыкнул Сократ. – Она тебе нравится? Мы все здесь философы. Ты один Император. Зря Эмпедокл обрил голову, Марс не принял его жертвы[29].

VII

Сняв шлем, он несколько секунд стоял на арене. Он был уже не молод, в отличие от своего противника. И почти совсем седой. Но ему шла седина. Она смотрела на него и не могла вдохнуть. Собственное лицо вдруг сделалось чужим – губы сами собой улыбнулись, щеки пылали. Она хотела крикнуть ему: «Император», но губы не слушались и пытались выговорить что-то другое, своё. Она подалась вперёд, будто невидимая нить протянулась меж ними, и он, удаляясь к воротам, ведущим в куникул, тянул за эту ниточку и звал за собой.

Она вскочила. Проход был забит орущими в восторге людьми. Она стала прыгать по скамьям, она боялась, что он уйдёт и ниточка лопнет.

– Я к Императору! – заявила она охраннику, стоящему у дверей куникула, и, не дожидаясь, пока тот её пропустит, оттолкнула здоровяка.

От подобной наглости охранник так обалдел, что не стал препятствовать.

Дверь в его раздевалку она нашла, не спрашивая. Невидимая нить по-прежнему вела её. Вошла. Он уже сбросил доспехи, сбросил и промокшую от пота тунику. В матовом свете лампы его кожа блестела. Если бы она была скульптором, она бы лепила с него Аполлона. Аполлона, покрытого шрамами. Но его шрамы не казались уродливыми. Нет, он не Аполлон, конечно. Торс безупречен. Но лицо отнюдь не совершенно. Слишком длинный нос, один глаз выше другого и волосы коротко острижены. И печально изломлены губы. Аполлону положено носить длинные кудри. Перед ней гладиатор. Это и хорошо. Потому что она не могла бы любить Аполлона.

– Кто ты? – спросил он и осёкся.

– Не знаю, – она тряхнула головой. Чёрные вьющиеся волосы волной рассыпались по плечам. Он смотрел на эти локоны и не мог оторвать взгляда. Помнится, когда-то он целовал такие кудри. Много лет назад он любил женщину, похожую на эту.