Роман Корд - Чужие крылья – 2 Страница 35

— Товарищ, а вы с фронта? — наконец спросила одна из них. Вторая на нее удивленно покосилась.

Виктор чуть не поперхнулся. Он как раз обдумывал, как бы заговорить с девушками, но отчего-то смущался.

— С фронта, — не стал уточнять он.

— Правда? — отчего-то обрадовалась спрашивавшая, — а под Сталинградом вы были?

Сталинград в последнее время стал главной темой, его обсуждали везде и всюду. Защитники города считались героями уже по умолчанию.

— Нет, — он огорченно развел руки, — не довелось. А сами вы откуда?

— Мы студентки, из Саратовского медицинского, — ответила ему девушка. — Я Нина, а это Тома, — вторая подружка так и не проронила ни слова, обиженно поджав губы.

— А меня Виктор зовут, — как можно более искренне улыбнулся он, но девушки желание общаться видимо уже израсходовали и ушли обратно. Хотелось курить, но он переселил себя, папиросы следовало поберечь. Стоять одному в промерзлом тамбуре было глупо, и он тоже направился следом.

На предыдущей остановке большая часть Викторовых соседей вышла, зато их места заняла солидных размеров толпа молодежи, как он уже понял студентов-медиков, и эти два куроеда. Пока он курил, его новоявленные соседи уже успели отужинать, перезнакомиться и теперь живо что-то обсуждали, сбившись в плотную кучу. Говорили про Сталинградский котел, что наша армия недавно устроила немцам. Верховодил один из „профессоров“, в пенсне, он что-то живо рассказывал, активно размахивая руками. Виктор услышал обрывок его речи:

— … она горит как солома. Жарко, но быстро. Раз, два и все. А больше там ничего нет, голые степи. И морозы. Я прекрасно знаю эти края, участвовал в обороне города под началом самого товарища Сталина. Я так полагаю, что счет пошел на дни.

Увидев Виктора, он завертел руками словно ветряная мельница: — Вот и товарищ военный, — закричал он, близоруко щурясь поверх очков, — Подключайтесь к нам, в ряды умудренных жизнью людей. У нас здесь увлекательный спор, опыт против задора, юность против убеленных седин.

Его слова потонули в смехе. Студенты наперебой загалдели, выдвигая свои версии того, кто же победит в споре и что важнее. Он увидел среди них Нину. Она тоже веселилась, раскраснелась, глаза ее блестели.

— Что же вы, — снова закричал „профессор“, видя, как Виктор нерешительно мнется — заранее готовьте доводы и контрдоводы. Вместе мы покажем этим зеленым юнцам, что означает седина помноженная на житейский опыт, — и он залихватски подмигнул Виктору. По рядам студентов прошла волна веселого ропота.

— Не знаю, — выдавил Виктор. Пронизанный добрым десятком взглядов, он почувствовал себя очень глупо. — Не думаю, что я буду спорить… и про опыт… мне ведь всего двадцать один год.

Смех звучал еще наверное секунду, а потом словно обрезало.

— Извините, — „профессор“ словно съежился и просительно прижал руки к груди, — право, я не хотел вас обидеть. Извините, пожалуйста.

Да не, ничего, бывает, — от направленных на него жалостливых взглядов Виктору стало тошно. Как назло разболелась нога и он, плюнув на приличия, похромал обратно в тамбур, курить.

Вскоре грохнула в дверь и в тамбур снова вернулась Нина. Несколько секунда она молчала, потом несмело пролепетала:

— Вы извините, что так получилось. Мы действительно думали, что вы старше.

— Да ничего, — равнодушно бросил Виктор, — привыкну.

Они долго молчали, но Нина все никак не уходила, переминалась с ноги на ногу, поеживалась от холода. Сейчас он рассмотрел ее получше: она была невысокая, темноволосая, более чем на голову ниже Виктора, кареглазая и очень изящная, хрупкая.

— Вы летчик, да? — наконец спросила она. — Ребята сказали. А скажите, вам страшно летать в небе?

— Страшно? — Виктор усмехнулся, он вспомнил, что уже говорил какой-то девушке про небо, вот только это было так давно. — Как может быть в небе страшно? Это же… там все другое…это… это голубая бездна, без краев. Это простор, это свобода. Это благодать. Только в нем понимаешь, насколько все на земле мелкое, неважное, суетное. Там, в небе, ты видишь перед собой вечность.

— Красиво, — тихо сказала Нина, — везет вам. У вас такая красивая и героическая профессия.

Виктор хмыкнул и машинально потер рубцы ожогов. Девушка смутилась, даже в полумраке было видно, как покраснело ее лицо.

— Извините, — сказала она, запинаясь, — я не подумала…

— Да ладно вам извиняться, — улыбнулся Виктор, — к тому же я считаю, что профессия доктора не менее героическая, но гораздо более важная.

— Я вообще-то на детского врача учусь, — несмело улыбнулась Нина, — что уж тут героического?

Они незаметно разговорились. Нина оказалась хорошим рассказчиком и слушателем. Общаться с ней приносило Виктору удовольствие.

В вагон они вернулись закоченевшие, поздно ночью. Здесь давно утих гомон голосов, народ сладко спал, заняв все что можно, даже на багажных полках. В вагоне витал теплый дух множества людей, портянок, кисловатый запах хлеба. Размеренно перестукивались стыки рельсов и поезд мчался сквозь ночь в Саратов…

…Привычно навалилась перегрузка, вдавила в сиденье, прикрыла „шторки“ глаз. Як рванул в небо, рассекая его прозрачную синь боевым разворотом. Рядом промелькнул второй истребитель — командира их эскадрильи майора Товстолобова, он потянул влево вверх, заходя в хвост. Виктор тоже положил свой истребитель на крыло, потянул ручку, пытаясь перекрутить, но, как обычно, отстал, остался ниже. Товстолобов вышел на горку и лихо развернувшись, начал заходить в атаку сверху. Виктор привычно увернулся, проводил взглядом уходящий на очередную горку истребитель командира и поморщился. Формально учебный бой был уже проигран, он даже знал, что будет дальше — командир проведет еще одну атаку, а после только имитацию, а сам повиснет на хвосте. Можно конечно было бы с ним покрутиться на максимальных перегрузках, но в прошлый раз, это отзывалось сильной головной болью вечером. Повторения не хотелось, вдобавок начала ныть нога, предчувствуя непогоду. Боль в ноге неожиданно добавила злости. Он снова привычно уклонился от атаки, а когда командир попытался в наглую сесть на хвост, резко крутанул размазанную бочку — „кадушку“. Не ожидавший такого поворота, Товстолобов проскочил вперед и Виктор загнал силуэт его истребителя в прицел. Если бы это был бой реальный, то в машину комэска уже прилетел бы добрый килограмм свинца и стали. Самолеты снова разошлись и неторопливо пошли на посадку.

— Ловко, ловко, — добродушно засмеялся Товстолобов, когда Виктор докладывал ему о выполнении задания — провел старика. Вот что значит фронтовая закалка. Начало боя у тебя, как обычно, вялое, но потом удивил. Вот чую же, можешь когда хочешь…

Виктор не стал говорить командиру, что у него старенький истребитель, самых первых серий, изношенный, битый-перебитый курсантами. И не на такой рухляди тягаться против новейшего командирского Яка, с улучшенной аэродинамикой и более мощным мотором. В таких условиях, при боях на вертикали против хорошего пилота у Виктора не было ни единого шанса. Товстолобов был хорошим пилотом.

— Ты в Саратове был? — неожиданно спросил майор, — знакомые там есть?

— Был, — удивился Виктор, — весной оттуда Яки перегоняли. Есть… знакомая.

— Хорошо, — командир хлопнул его по плечу и широко улыбнулся, — завтра туда поедем, самолеты перегонять. Еще Васюков и Дронов. Ты тоже поедешь.

Эта новость обрадовала: за месяц, проведенный в резервной эскадрилье запасного авиаполка, ему тут все надоело. Отправка на фронт была не за горами, так что внеплановая поездка в город пришлась весьма кстати. Он там мог повидаться с Ниной, а это грело сердце. Не то, чтобы он ждал от встречи с ней чего-то особенного, но она оказалась первой девушкой, которая не шарахалась, завидев его ожоги. Да и после ее писем…

Распорядок в ЗАПе оказался весьма насыщенным, много зачетов по матчасти, потом и полеты начались, в общем, он уже начал было забывать о коротком знакомстве в поезде. Тем неожиданней оказалось пришедшее, исписанное мелким убористым почерком, письмо от Нины. И ничего в этом письме не было особенного: интересовалась как дела, сообщала о своих, но Виктор его перечитывал раз сто. Это было первое письмо, что он получил в своей новой жизни, но больше его взволновал и обрадовал тот момент, что на этом свете есть человек, который помнит о нем. Он сразу принялся писать ответ, написав громадный, сбивчивый опус, на шести листах. Отправил и испугался. Вдруг она, получив такое письмо, не захочет с ним общаться. Но через неделю снова получил от нее письмо. В этот день Виктор был самым счастливым человеком. Завязалась оживленная переписка, он почти каждый день получал от нее письма и слал ответы. Благо соседом у Нины оказался водитель с авиазавода, по долгу работы ему приходилось бывать в Багай-Барановке почти каждый день, он и служил им почтальоном.