Лауро Мартинес - Лоредана Страница 35

Но я уже достаточно рассказала о (2), рассказала все, что должна была, и теперь это вышло из меня навсегда, и вы отворачиваетесь от меня с отвращением, отец Клеменс, потому что (2) произошло, но по крайней мере я не выразила это словами, так что вы, наверно, подумаете, что случилось что-то даже худшее, и я признаюсь, что да, вы можете считать, что душа моя отправится только в ад, и это вселяет в меня ужас, потому что я думаю, что вы правы, но что мне делать, бросить эту исповедь в огонь? Заключается ли мое проклятие в том, что я сделала, в том, что я написала, или в том, чего не написала об этой последней части? Я перестала думать о (2), я вспомнила слишком многое, это ужасно, по, пожалуйста, не забывайте, что ловушка была подстроена этим предателем и Иудой Искариотом, моим мужем, и велеречивым капитаном, это они вдохнули в меня грех, хотя, клянусь, я отчаянно боролась против него и не хотела, чтобы (2) начиналось, потому что знала, что если оно начнется, то я погрязну в нем с головой.

33. [Фальер. Тайная хроника:]

[Опущено: много страниц о политической карьере отца Лореданы, ее братьев, их браках и потомстве].

Часто в Совете дожа и Совете Десяти можно встретить Бернардо и Томмазо Лореданов [дяди Лореданы], они занимаются континентальной политикой. Эти господа сидят среди влиятельных сенаторов. Следственно, отсутствие законных наследников мужского пола у Антонио не представляет особой опасности для клана: братья и пятеро их сыновей проявили себя бдительными стражами места Лореданов в государстве. Двое его племянников, Якопо и Пьетро ди Бернардо, уже фигурируют как одни из самых активных молодых дворян в Большом Совете.

[Опущено]

Венецианские дворяне обычно производят на свет определенное число незаконных детей. Это понятно, ведь все наши браки устраиваются заранее, супруги выбираются родителями и старшими, и поэтому некоторые пары с неизбежностью обнаруживают, что они не вполне подходят друг другу. Они живут как муж и жена, но мужчина обычно не испытывает в этом особой потребности, так что если он происходит из состоятельного дворянства, он волен потом сеять семя свое в женщинах из нижнего города, в служанках и домашних рабынях [обычно черкешенках и сарацинках], или в простых женщинах с континента. В подобных случайных связях Лореданы всегда были большими грешниками, невзирая на то, что для брака им подбирались привлекательные девушки. Излишество развращает, и они научились большей осмотрительности, чем другие. Я располагаю сведениями о четырех незаконнорожденных Лореданах, и каждый случай демонстрирует исключительную осторожность в делах воспитания ребенка.

[Опущено]

Мой третий пример касается брата сира Антонио, ныне человека строгих нравов, но некогда ветреного Бернардо. Я почерпнул эти подробности из записей о рождении, бумаг о трастовых фондах, разговоров с родственниками девушки из деревни Рана.

Примерно в 1500 году Бернардо и его жена посетили Рану, разыскивая тринадцатилетнюю девушку по имени Мария Брента, местную красавицу, родившуюся в семье земледельцев. Они нашли ее и выбрали в качестве своей служанки. Заплатив семье сумму в десять или четырнадцать дукатов – сведения разнятся, – они увезли Марию в Венецию. В июне 1501 года она родила сына и умерла через два дня. Крещенный в нижнем городе, в приходе Сан-Мартино, младенец, нареченный Бернардо Брента, был отдан в семью кормилицы в деревню Монтебеллуна в окрестностях Кастельфранко. Похоже, Бернардо обожал Марию и в 1507 году учредил траст на ребенка, обеспечивавший щедрый доход, которым управлял Витторе Маффей, известный нотариус, проживавший в нижнем городе. Мальчика отправили получать образование… Я также натолкнулся на любопытную записку, хороший пример фамильной скрытности Лореданов. Я нашел практически нечитаемую запись (Приложение xxii), таинственным образом сообщающую, что незаконный сын сира Бернардо, Бернардо Брента, всегда был известен под другим именем. Таковы уловки властных семей.

34. [Орсо. Исповедь:]

Смерть пришла на четвертый день ее глубокого сна. Я поспешил в дом Икс и вошел в комнату под шепот женщин, родственниц и сестер. Они уже обмыли и обрядили тело. Среди них прохаживались слуги, предлагая еду и напитки. Позже я наставлял скорбящих в их молитвах об отлетевшей душе. Ни словом не обменялись мы с Икс: вся речь была в наших глазах. Ее отец зашел домой на час, чтобы преклонить колени и помолиться, а затем вернулся к своим занятиям во Дворце. Икс не была подавлена смертью, убежденная, как и я, что ее сестре, давшей обет безбрачия и жившей как подобает монахине третьего ордена [светской монахине], суждено узреть Свет. Она заранее осуществила все похоронные приготовления, тогда в дом позвали торговцев и прочих людей. Я наблюдал за ней, пока она разговаривала с торговцем свечами и резчиком по камню. Когда она обращалась к ним, ее взгляд перемещался от их груди к плечам, но никогда не поднимался выше – такая у нее странная привычка.

Не имея больше причин посещать этот дом, я не видел Икс два дня, горестное это было время. Но в день смерти ее сестры, провожая меня до дверей, она сказала едва слышным голосом: «Через пару дней я найду способ вас разыскать». Как и обещала, она пришла ко мне в церковь Сан-Доменико-ди-Кастелло, где я ежедневно слушал исповеди. Закрытая вуалью и одетая, как всегда, в черное, она явилась в сопровождении служанки, которая осталась ждать ее у дверей. Я задрожал, увидев ее, окутанную черными шелками и одеждами. Только на ней черный цвет переставал быть знаком траура, только она могла осветить его, только она сияла сквозь него. Она была так покорна! И хотя нам пришлось сдержать слезы, это был подходящий момент, чтобы их пролить, зная, что с этих пор каждая наша встреча будет такой, как сейчас, каждая потребует нечеловеческой выдержки. Внезапно мы оказались перед необходимостью учиться действовать по-новому.

Там и тогда, в те короткие минуты, я научился черпать радость в ее глазах, в глазах, которые сейчас так ясно сияют в моей памяти, что я склонен думать, что они могут вытеснить оттуда все остальное. Если всей моей памятью завладеет воспоминание о глазах госпожи Икс, чем буду я, как не оболочкой ее взгляда? Я превращаюсь в нее. Но нет, я снова возвращаюсь к себе и медленно прохожу по всем памятным местам, которые сохранены для Луки, мессира Ланфредино, Робера из Парижа, Джисмонды, Ибрагима, Пиччины и глаз нищего из Дамаска. Я вывожу их всех на величественную сцену Третьего Города.

Мадонна Икс и я договорились, что впредь она будет приходить в Сан-Доменико-ди-Кастелло как моя прихожанка. Так мы могли иметь краткие беседы почти ежедневно, пока ее горничная ждала поблизости, хотя и вне пределов слышимости, веря, что я даю ее госпоже религиозное наставление, как ранее я наставлял ее покойную сестру. Время от времени каким-то чудом нам удавалось тайно встречаться в таких местах, где мы могли броситься друг другу в объятия, но то были редкие и опасные встречи. Если бы нас обнаружили, ее отец тут же заточил бы ее в монастырь, а затем, возможно, нашел бы способ искалечить или тайно умертвить меня. Будучи священником, незаконнорожденным и по крайней мере наполовину незнатным человеком, я в глазах Лореданов никогда не смог бы сделать чести ни ей, ни им.

Мы виделись, как я сказал, почти ежедневно, но наши встречи редко продолжались дольше нескольких минут. Эти минуты, украденные там, где мне назначалось слушать исповеди, должны были удовлетворить наши изголодавшиеся глаза и уста. Слова стали единственными посланниками тела и души. Мы не могли себе позволить ни прикосновения, ни улыбки, ни сколь-нибудь заметного телесного движения. Действие было запрещено. Только ритм нашего дыхания изменялся, и часто в моих ушах стоял стук моего сердца, его тяжелые удары. Можете ли вы уловить жизнь этих минут: сдержанность речи, груз, возложенный на силу взгляда? Так учишься подниматься над плотью. Начинаешь жить одним только чувством. Зрение превращается в искусство любви. Открываешь новый язык простых движений лица, глаз и губ, изменения формы рта при произнесении слов, блеска зубов. Желание превращается в удивление, а затем в своего рода удовольствие. Все сверх этого – что-либо физическое – опасно. И так рождается новая алхимия. Ты начинаешь любить то немногое, что имеешь, с такой силой, что самые жалкие гроши превращаются в несметное богатство. Эти волнительные встречи между будто бы кающейся и исповедником освещали каждый мой день, и я мог с радостью исполнять свои ежедневные обязанности. Даже ноша ответственности за Третий Город стала как будто бы легче.

Безусловно, вы не захотите никаких отчетов о тех немногих случаях, когда мы были вместе как единая плоть и единая душа. Единая плоть, как муж и жена? Да, говорю я, ибо мы принесли эту клятву, невзирая на мое положение, настолько, насколько это допустимо в глазах Бога. Мы с вами знаем, что женитьба была обычным делом среди священников в ранней Церкви и что в настоящее время могут быть сделаны некоторые исключения, дающие священнику право отказаться от своих обетов и оставить свои религиозные обязанности. В худших случаях священники уходят, они исчезают, и Церковь хранит мудрое спасительное молчание. Вместе как одна душа? Фигура речи, ведь каждый мужчина и женщина должны отвечать за душу, данную им. Нельзя отрешиться от собственной личности. И все же когда мы были одной плотью, я и она настолько соединялись в духе, в мыслях и чувствах, что мы верили, что становимся одним человеком, которого нельзя разделить. Я готов поверить, что был безумен в подобных притязаниях и подобном чувстве. Но переход от разума к вере тоже безумен: он есть прыжок над пропастью.