Дмитрий Хван - Ангарский вариант Страница 35

– Значит, сегодня говорить со мною снова желанием не горишь, шпион недоделанный? – насупился Ринат.

Мужчина продолжал молчать, с отрешённостью оглядывая вощёные доски пола. Лицо его, измождённое после перенесённой болезни, было полно грусти и холодной решительности. Саляев даже проникся малой толикой уважения к этому странному лже‑казаку.

– Значит, только с Соколом говорить будешь и более ни с кем? – в очередной раз спросил начальник военной школы.

– Так и есть, – кивнул пленник, прошелестев единственную фразу, коей он баловал Рината на протяжении последних дней.

Поначалу он считал, со своей стороны, резонно, что его будут и бить и пытать, но позже с удивлением осознал, что этого никто делать и не собирался. Мало того, что его поставили на ноги, когда он готовился испустить дух, так его и не запирали вовсе. Даже давали смотреть занятные рисунки, сделанные в клеточках. Получалась какая‑то нарисованная сказка, однако, не совсем понятная из‑за того, что ему было сложно прочесть написанное. Относились к пленнику ласково, кормили тоже хорошо. Но всякий раз его безотлучно сопровождали местные мальчишки, вооружённые странного вида пистолями и с кинжалами на боку. Как понял пленник, для них это было лишь игрой. Частенько, раз в два дня на левом берегу реки раздавались частые звуки выстрелов, а по воде эхо приносило крики команд. Потом с того берега приходили лодки с донельзя довольными мальчишками, держащими в руках ружья. Эти ружья, за коими он сюда и прибыл. Казанец по имени Ринат продолжал заходить к нему с единственным вопросом, превратив это в своеобразный ритуал. Бывало, он не заходил несколько дней подряд, видимо, отлучаясь с острова. Бежать же отсюда не было никакой возможности – день и ночь отроки, называемые Ринатом кадетами, позволяли ему гулять по острову, не давая, однако, приближаться близко к берегу. Как заметил пленник, взрослых мужчин на острове было мало, за всё время он видел их не более двух десятков.

Кстати, совсем недавно младшие отроки покинули остров, уплыв на том же самоходном судне, что привезло сюда и его. Остались же самые взрослые, а вскоре началась и пушечная стрельба. Под руководством воинов кадеты палили ядрами по реке, причём они должны были попасть туда, куда им указывали. Иногда пускали и плот с щитом, обитым досками, дабы сделать его шире. А отроки старались навести пушку так, чтобы разнести дощаник ядром. Пару раз бывало, что и попадали. Смотреть на эти действа пленнику дозволяли, причём мальчишки посматривали на него с чувством собственного превосходства. Они были полны гордости оттого, что им дозволено палить из пушек, как взрослому воину. В один из вечеров казанец снова зашёл к пленнику. Сегодня у него было хорошее настроение, что заметил лже‑казак. С собой у Рината была фляжка с винишком, что втихушку гнали ангарские умельцы из плодов дикой яблони. Он снова принялся убеждать пленника назвать и сообщить ему цель приезда. Тот, как обычно, отмалчивался.

– Да пойми, ты, чудак‑человек, ты Осипу можешь наговорить всякого, он мужик доверчивый. А ежели ты хотел лишь поговорить с нашим князем, то просто стоило придти к ангарскому послу и испросить аудиенции. Зря, что ли там Карпинский сидит?

Мужик уставился на Саляева с удивлением.

– Ладно, я сегодня поговорю с Соколом, – Ринат хлопнул его по плечу и сунул в руки фляжку с вином.

На следующее утро Саляев, свежий и бодрый, только что искупавшийся в реке, разбудил своего пленника:

– Одевайся! Дождался своего, Штирлиц.

Кинув на топчан шапку и кафтан, что носили все ангарцы, Ринат сказал, что ждёт его у южной пристани, что близ кадетских казарм. Надев порты и натянув сапоги, мужик вышел на улицу, зябко передёрнувшись и зевая. Паробот уже пыхтел у пристани, оттуда же раздавались знакомые голоса. Подойдя поближе, пленник с удивлением обнаружил своих недавних спутников, одетых так же как и ангарцы, которые знакомились с казанцем. А Осип дружески поприветствовал и его, спросив про здоровье.

– Товарищи твои прибыли учиться обращаться с нашим оружием, а потом их в казаки возьмут, в войско. За плату, – сказал ему Ринат.

Вскоре бот взял курс на столицу княжества, увозя пленника с речного острова, вотчины оружейной науки Ангарии. Когда Соколову сообщили о прибытии пятерых казаков с целью затесаться в ангарское общество и вступить в войско, поначалу он обрадовался. Казалось бы, вот оно, началось помаленьку! То, чего они давно ждали – появление охочих людей. Но вскоре первая радость сменилась разочарованием – казаки оказались лишь прикрытием для появления непонятно чьего посланника. Ринат сразу понял, что заболевший казак, что сдал ему проходивший караван с крестьянами, на самом деле таковым не является, уж слишком заумные слова он бормотал в горячке. Да и руки его явно не казацкого складу и сам он – жирком заплывший да холёный. Предстояло выяснить, чей он посланник – то, что не царский, стало ясно сразу, ведь таковому бояться нечего. Теперь у Вячеслава появилось время встретиться с ним. А до этого решили вопрос с казаками. Как оказалось, Осип и его товарищи и вправду, хотели поступить на службу к князю. Причём это Осип сам подговорил своих друзей, а Фёдор, как звали заболевшего казака, присоединился к ним перед самым их уходом. Соколов поговорил со Смирновым, связался с Саляевым, Петренко – все безоговорочно поддержали идею приёма охочих до службы людей в войско. Причём платить монетой решили и тем, казакам, что были захвачены владиангарцами на границе. Только после этого Вячеслав пригласил на беседу Осипа с товарищами. Князь ангарский согласился взять их на службу, приняв на полное довольствие, за определённое в три золотые монеты жалование. Но для начала им пришлось с месяц поработать на перегрузке угля. Приходящие с угольной шахты телеги им приходилось перегружать на подходящие к причалу баржи. Кстати, в связи с тем, что сверху уголь был не лучшего качества, приходилось постепенно вгрызаться в землю. Сейчас там была уже полноценный проход в породе. Работавшие на угледобыче люди первые в княжестве стали получать золотое довольствие в виде монет, как и лучшее питание. Отдыхать им тоже полагалось больше чем остальным, работа у них была практически по КЗоТу – не более 10 часов в сутки с обедом. Только так можно было завлечь работника под землю.

Два дня спустя, Ангарский кремль.

Мужчина, назвавшийся подъячим Фёдором, привезённый из Удинска, наконец встретился с князем Соколом. Поначалу он попросил оставить его с князем наедине, но Вячеслав сразу же объяснил ему, что от своих верных товарищей у него секретов быть не может.

– Если ты и дальше собираешься играть в молчанку – пойдёшь уголь копать. Мне твои церемонии ни к чему, – начала терять терпение Соколов. – И без тебя дел много.

Наконец, подъячего проняло, поняв, что вся его миссия вскоре может закончится тяжким ручным трудом, он повалился на колени и принялся говорить:

– Прости, князь за дерзость и гордыну мою! Подъячий я Агейка Воловцев, письмоводитель из Тарского острожку, а теперь и с Енисейского. Воевода прежний Фёдор Самойлович Бельский меня послал. А тому, Божьей милостию, брат евойный письмо с холопем своим прислал в коем просит негласно разговор повесть с ангарским князем.

– О чём разговор‑то? – нахмурился Вячеслав, внутри возликовав.

– Брат евойный – Никита Самойлович, воевода в Себеже, ляхов бил крепко. А он прознал от государева человечка с Москвы об ружье славном, что ангарцы приказному голове Михайлу Беклемишеву в дар дали. Да видел, как палит оно.

– Бельский хочет купить у нас ружья? – понял сбивчивую речь подъячего профессор Радек.

– Истинно так, – мужчина даже перекрестился.

– Ты с колен‑то поднимись. Неча тут полы портами отирать, уже натёрты они, – сказал подъячему ангарский князь.

Как оказалось, письма от самого Бельского у Агея не оказалось. Сказывалось опасение князей Никиты и Фёдора Бельских лезть вперёд батьки – то есть царствующего Михаила Фёдоровича Романова. Однако Никита упрямо желал иметь в своём распоряжении ангарские ружья. Соколов объяснил Агею, что по весне ангарское посольство уйдёт на Русь и тогда Никита Бельский может рассчитывать на встречу с представителями Ангарского княжества.

– Ну а пока, до весны, можешь и злата заработать, – предложил ему Сокол.

– А что делать надобно? – загорелись жадным огоньком глаза у подъячего.

– Работу найдём, – улыбнулся князь. – Кстати, а как ты сотника‑то сподобил на бегство с острога?

Как рассказал Агей, после прекращения воеводства Бельского в Таре, он, следуя его указаниям и прознав, что Енисейске есть местечко служилое, подал челобитную на перевод в ближний к Ангарии острог. А там, осмотревшись, случаем выяснил, что некоторые из казаков об ангарском княжестве речи ведут. Прислушивался Агей, кивал да вопросы задавал. Ему, чернильной душе, казаки, улыбаясь и подначивая, снисходительно рассказывали всякое и быль и небылицы. Запоминал всё Агей, да обратил внимание своё на нескольких казачков, что особо лестные речи вели. Ну и постепенно набивался в дружки к ним. Средь которых был и сотник Осип, служивший ещё с прежним воеводой Беклемишевым, которого новый воевода, Измайлов, желал убрать с глаз долой. Осип же, так же недовольный нелестным к нему отношением Измайлова учавствовал в казачьих пересудах. А потом и вовсе предложил подъячему бежать с ним в Ангарию, вместе с недавно пришедшими с Руси крестьянами. Пробравшись промеж лапотников на ладью, они и отправились в путь. А когда ангарский самоход уже подходил к крепости, уже болезный Агей стал советовать казакам уйти с ладьи, дабы здешний ангарский воевода не сцапал их. Он хотел пройти далее в княжество, чтобы быть ближе к Соколу, а не остаться надолго в граничной крепости. Однако всё пошло совсем не так, как он задумал. Болезнь, нашедшая его на ладье всё же свалила Агея и казаки потащили его к виденному ими на дороге острожку, чтобы сдать его ангарцам, а самим возвратиться в крепость и упроситься пойти на службу. Так он и попал к ангарцам.