Валерий Белоусов - Спасти СССР! «Попаданец в пенсне» Страница 35

Тоже ничего интересного.

Бетонный забор с «егозой» поверх него, за которым возвышаются крыши полутора десятка безликих длинных зданий… Железнодорожная ветка, уходящая к зелёным (о!) железным воротам, но без обязательной красной звезды.

Склады и склады. Никакой романтики.

«Мало ли в Бразилии П-педров!»(с), — подумает так досужий наблюдатель и обернётся, дабы полюбоваться на возвышающуюся впереди желтую каменную башню — возвышающуюся над зданием классического дворцового типа, как бы и не водонапорную…

Нет, не водонапорную… Это, товарищи, вообще не башня.

Это типичный шахтный ствол, а жёлтый, с ампирными колоннами, дворец — сие Всесоюзный институт горного дела имени Скочинского, в просторечии ВНИИуголь…

«Хренасе!» — подумает пораженный наблюдатель.

Богато живут коммунисты — что для учёных экзерсисов аж экспериментальную шахту заложили… Ну, уж не совсем для учёных, скажем так. Складские помещения, о которых мы говорили, — это всё бутафория… Пустые коробки.

Самое интересное — там, внизу…

Закачавшись на тросах, вверх-вниз, как привязанная к вынутой из трусов резинке катушка из-под ниток, клеть остановилась…

Загорелись красным висящие на стене клети застеклённые трафареты «Курение в шахте — преступление», «При нахождении в стволе согласовывайте свои действия», а также «Не открывай двери до посадки на кулаки!».

Ушла в сторону решётчатая, с мелкой сеткой поверху, дверь, и, спотыкаясь о рельсы узкоколеи (900 мм), Лаврентий Павлович вышел на ярко освещенный ртутными лампами шахтный двор…

Идти ему было крайне неудобно — потому как новенькая брезентовая роба совершенно не гнулась и трещала при ходьбе, голову тяготила шахтёрская каска с лампочкой во лбу, а по бедру больно колотился привешенный на слишком длинном ремне металлический «котелок» — футляр самоспасателя… Инструкция!

Хоть кто бы ты ни был — а в шахту тебя без этого не пустят.

От ярко освещенной площади во тьму уходили три тоннеля — северный, южный и восточный… А прямо перед Берией висел угрожающего вида плакат «Немедленно проверь лампу!» (и тут же любезно пояснял: «Норма зарядки — 8 часов»).

Посреди шахтного двора на поворотном кругу стоял забавный маленький электровозик, к которому был прицеплен открытый сверху вагончик со скамейками — «карета» по-шахтёрски…

— У нас их снизу — семь, да ещё три — на горА, — пояснил гостю главный инженер, похлопывая стального зверя по толстой синей шкуре. — Садитесь, эх, прокачу!

— А может, всё же пешочком… — опасливо покосился на карету Берия.

— Как хотите… только долго идти придётся, однако… — пожал плечами хозяин здешних подземелий.

— Гм. И какая протяженность тоннелей?

— Все три крыла, в целом — двадцать шесть километров…

— Ебт… когда только успели? — Лаврентий Павлович был просто поражён.

— Ну, дак… начали при Самом, при Хруще продолжали, при Брежневе тоже… так садимся?

— Садимся, садимся…

А ехали они всё же недолго… минут десять. Бежали в свете лобового прожектора побелённые стены со змеящимся кабелем, мгновенно исчезающим во тьме, мелькали арочные бетонные крепи…

А потом перед Лаврентием Павловичем встала слева по ходу серая стена. Мешки. В четырнадцать рядов, Друг на друге…

— Это чего такое?

— Сахар.

Лаврентий Павлович зажёг свой фонарь на каске и посмотрел вдаль… Свет фонаря терялся в непроглядной тьме, бессильно рассеиваясь. Только рельсы, уходящие в непроглядный мрак, поблескивали.

А пока света хватало — вдаль уходили всё мешки… мешки… мешки…

— Да. Вот это я понимаю — закрома Родины! Будем отгружать, — вожделеюще потёр руки Берия.

— Разворуют!

— Ну не сразу же… на пару дней хватит? А там и меры психологического воздействия подействуют… Так что будем грузить! Одно только я не понимаю: куда вы землю при проходке тоннелей девали?!

— Тарили в мешки и вывозили в обычных товарных вагонах…[52]

20 августа 1991 года. Двадцать один час десять минут. Московская область. Щелковский район, посёлок Медвежьи Озёра

— Да ничаво…

— Не понял вас, товарищ генерал-майор…

Заместитель командующего ВДВ по боевой подготовке генерал-майор Лебедь сильно, с досадой затянулся смятой «беломориной» (фабрики имени Урицкого):

— Байка есть такая… про русский характер. Вот, представьте себе… 1905 год. Взбунтовавшиеся мужики с косами, вилами, цепами подвалили к барской усадьбе. Загомонили… На крыльцо вышел барин в халате, в феске и шлепанцах. Под мышками — по ружью. Сделал многозначительную паузу и, когда наступила мертвая тишина, спросил мужиков: «Ну, чаво?»

Толпа понурила головы и начала растекаться. Через несколько минут перед усадьбой никого не было.

Вечером в кабаке сидел мужик, перед ним стояла пустая бутылка, в стакане остатки водки, краюха хлеба, луковица…

Мужик поднял стакан, посмотрел на него осоловелым взглядом и вдруг взъярился: «Чаво, чаво? Да ничаво!!!» И немедленно выпил.

— Не понял, тщ…

— Слушай, ты какой-то сегодня не такой… думай сам. Вызывал меня сегодня Ачалов… спрашивал, пошто я ещё живой. Ответил ему, что помирать не вижу пока оснований…

— ?!

— Вот и я тоже — слегка удивился. Выяснилось, что средства массовой информации усиленно распространяли слух о том, что 19-го я переметнулся — к кому, не указали, а 20-го начали распространять такой же ничем не подтвержденный слух, будто я застрелился, из чего — не уточнили. А потом ещё распустили слух, что я был захвачен заложником защитниками Белого Дома, уже после того, как я, естественно, застрелился…

— Блядь.

— Согласен. А потом вдруг спрашивает меня Ачалов — взял бы я Белый Дом, коли б на то был приказ? Докладываю ему — взял бы. Он меня подначивает: это как же? У них защитники, у них баррикады…

Отвечаю: с двух направлений в здание вгоняется два-три десятка ПТУРов без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, а хуже того, дымить, а в дыму сольются воедино лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, просто подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окошек. Кому повезет — будет прыгать со второго, а кому не повезет — с 14-го этажа…

Подумавши, мы с ним согласились. Это было ясно.

Неясно было другое: на кой черт это надо было бы и, главное, кому?

— Это риторический вопрос?

— Так точно. Во-первых. За всем этим беспорядком чувствовалась чья-то крепкая организационная воля…

Во-вторых, и это было главное, я это ощутил, даже сидя в кабинете командующего. На аэродромах в Чкаловске и Кубинке творилась дикая чехарда. Болградская дивизия три года пролетала по «горячим точкам» и уж с таким опытом, даже при весьма удовлетворительном подходе к делу, могла высадиться когда угодно и куда угодно. А тут самолеты сбивались с графика, шли вразнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. Подразделения полков смешались, управление было частично нарушено. Комдива вместо Чкаловска посадили в Кубинке…

Ну, думаю, и хрен с ними…

Есть армейское правило — в тактике неудовлетворительную оценку ставят в трех случаях: за нанесение ядерного удара по собственным войскам, за форсирование реки вдоль и за наступление в диаметрально противоположном направлении. А когда ВСЁ делается не так?

Это даже не балет, как учения придворной Таманской дивизии в приснопамятных Ворошиловских лагерях. Это комедия…

Приказы в порядочной армии не обсуждаются, их надлежит выполнять! По приказу я ввел дивизию в Москву, по приказу её из Москвы вывел. Ни одного убитого, раненого, ни одного обиженного москвича, ни одного израсходованного патрона, ни одного дорожно-транспортного происшествия. Претензии?..

— А они будут?

— Обязательно! Найдут стрелочника… Да и хрен с ним. Уеду к брату на Алтай… Кстати, как там Гдлян, которого к нам кагэбэшники привезли?

— Парится в бане.

— Не мешать! Покормить, налить ему водки и уложить спать… Чего тебе, боец?

В кунг ворвался радостно возбуждённый сержант, протянул бланк шифрограммы…

— Всё. Кончай ночевать! Вариант «Южный»! Перебазируемся — аэродром Моздок. Готовность — семь часов. Время пошло.

20 августа 1991 года. Двадцать один час двадцать минут. Молдавская ССР, Слободзейский район, село Кременчуг

В сих благодатных краях, где некогда киевский князь Святослав Игоревич мечтал заложить столицу Руси — люди селились издавна…

Во всяком случае, местные жители часто находили на берегах Днестра кости людей и животных, кремниевые наконечники стрел, осколки домашней утвари, турецкие и российские монеты. А в 1881 году один крестьянин обнаружил в своем дворе мраморную плиту с декретом города Тиры, изданным при императоре Коммоде в 181 году от Рождества Христова.