Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина Страница 35

в люди выходить, а не просто в солдаты забирать их будем, на пушечное мясо готовя, то тогда потихоньку пойдет дело. Я принуждать никого пока не буду, сами к этому придут. Другое дело недоросли дворянские да боярские, вот там повозиться куда как больше придется, чем с крестьянством. Тем более что им-то я времени на раздумья всякие давать уж точно не собираюсь. Но, думаю, есть у меня идея, как заставить их родителей пошевеливаться да своими руками отроков на учение, а в дальнейшем на службу отдавать, — и я покосился на налоговые сказки, все еще лежащие на столе и никуда не исчезнувшие. — Да, есть у меня идея на этот счет.

— А ежели все-таки заставить крестьян-то?

— Я не готов народный бунт подавлять, — я покачал головой. — Нам нужно о чем-то большем думать, о Черном море, чем не думы? А с собственным народом воевать — последнее дело. Поэтому я святым отцам это дело и поручил. Одно дело, если даже я буду уговаривать, обещать или силой отроков в классы загонять, а другое дело, когда они слова все-таки нужные найдут, да еще и императорским указом подкрепленные. Ну а пока они будут биться головами об стенку и состязаться в твердолобости с нашими людишками, мы спокойно, без суеты школы средние покамест организуем. Когда у меня мысля в голове окончательно сформируется, я тебе список лиц, коих следует пригласить для беседы и дальнейшего действа, передам, да и…

Дверь открылась, и в нее протиснулся Митька.

— Тут царевна пришла, желает императора Петра Алексеевича видеть, — почему-то шепотом сообщил он мне о прибытии Елизаветы. Что-то долго она соображала, а Долгорукие вообще тормозят, даже Ванька не примчался, чтобы поздороваться. Я еще вчера вечером кого-то из них ждал.

— Зови, пошто царевну перед дверями держишь? — я кивнул Репнину, показывая, что мы продолжим позже.

Тот все понял, поднявшись, поклонился и вышел из кабинета, едва ли не чеканя шаг.

Елизавета ворвалась в кабинет, не забыв обстрелять глазами как раз в этот момент выходящего Репнина. Подлетев к столу, она оперлась на руки и наклонилась ко мне, предложив полюбоваться своими прелестями в обширном декольте.

— Я так рада, Петруша, что ты вернулся в добром здравии, — прощебетала Лиза вместо приветствия.

— А уж как я рад, просто словами не передать, — я постарался не коситься на розовую плоть, так бесстыдно выставленную напоказ. — И кого мне нужно поблагодарить, что ты решила скрасить мой досуг? — я покосился на кучу бумаг, лежащую на столе, но, похоже, Елизавета не обратила на мои потуги никакого внимания.

— Петрушенька, я как услышала, что ты вернулся, то сразу же решила навестить тебя и по-родственному, и по-дружески. Да предупредить.

— О чем предупредить? — я наклонил голову. В последнее время начал замечать, что этот жест становится едва ли не навязчивым. А еще мне до смерти надоел парик. Голова под ним постоянно потела, свои волосы выглядели тусклыми, сколько я их ни мыл, да еще и кожа на голове стала в последнее время шелушиться. И я решил наплевать на мнение света, иноземцев и кого угодно, кому данная тема была интересна, и с завтрашнего дня отказаться от ношения этого сомнительного украшения.

— Ходят слухи, что ты чуть ли не похитил их святейшеств: Феофана и Феофилакта и удерживаешь их едва ли не силой, — Елизавета понизила голос и наклонилась еще ниже.

— Пра-а-а-вда? — протянул я, почесав нос. — И кто это так много интересного про меня говорит?

— Да болтают люди всякое, — Лизка тут же дала задний ход. — То тут слушок, то там шепоток. Ты же давненько в свет не выходил…

— Поправь меня, Лизонька, если я ошибаюсь, — я прищурился. — Вместо того, чтобы положенный траур соблюдать, объявленный мною по великой княжне, кто-то где-то едва ли не ассамблеи устраивает, утехам различным предается, да еще и болтает всякое?

— Ну что ты, Господь с тобой, конечно же нет, — Лиза всплеснула руками. — Просто собираемся на литературные вечера, читаем вслух, а кто умеет, тот стихи складывает и декламирует. Наташенька так любила читать, упокой Господь ее душу безгрешную. — И мы вместе очень синхронно перекрестились. Этот жест отработан у всех так, что идет на автомате, я даже не осознаю, как креститься начинаю.

— А вот это еще интересней, потому что я всегда думал, что чтение книг — это не то, что может привлечь, ну, к примеру, тебя, — я широко улыбнулся, глядя, как она сдвинула брови. — Ну да ладно, читаете, и то хорошо, даже если в кругу опоры трона Российского начали вслух читать сеньора Боккаччо, да еще и при девицах. Но вот то, что болтают обо мне без меры — вот это плохо. Их святейшества гостят в этом дворце совершенно по своей доброй воле и думают, как выполнить мое повеление — организовать школы, в которых крестьянских детей будут грамоте обучать, да богадельни, дабы помощь больным и увеченным давать. Сие есть дела богоугодные и честные.

— Ну, раз так… — на этот раз голос ее звучал не слишком убедительно. — И кто же натолкнул тебя на мысль такую благочестивую?

— Так ведь князь Куракин, который пришел меня навестить в горе моем да мошной начал трясти, говорить, что на все деньги батюшки своего покойного желает шпиталь построить для увеченных и обездоленных офицеров, здоровье служению России-матушки положивших, — я снова слегка наклонил голову. — Вот бы кто об этом его порыве на ваших этих вечерах поведал. Не оскудела ведь Русь на благочестивых людей. Может, кто и поспособствует и князю, и их святейшествам, — я вздохнул. — Вот только сдается мне, что не только о моем здоровье печалясь, появилась ты здесь, Лизонька.

— Нет, Петруша, не только. Еще спросить тебя хотела, а Бутурлин и братья Шуваловы разве не вернулись с тобой?

— Нет, — я пристально смотрел на нее, отслеживая каждое изменение на красивом выразительном лице. — Я их с Минихом отослал в Санкт-Петербург. Христофору Антоновичу людишки потребовались, дабы помогать ему в его нелегком деле строительства величайшего города в мире. Да еще и корпус кадетский организовывать нужно, отроков воинскому искусству с малых лет учить.

— Но… Это ведь мои люди, приставленные в мою свиту…

— Что-о-о? — я привстал, гневно глядя на отпрянувшую Елизавету. — Уж не хочешь ли ты мне сказать, разлюбезная моя тетушка, что ставишь свои хотелки превыше дел государственных?

— Ну что ты, что ты, конечно же нет, — она замотала головой. Правильно, ты пока никто и звать тебя Лизка. И даже Верховный тайный совет на тебя не поставит в случае моей кончины. За Бутурлина переживаешь? Не