Олег Курылев - Убить фюрера Страница 36

Он стал раздражителен и завистлив. Узнав, что как раз на днях Шлиман подарил свои «сокровища Приама» Берлину, за что был удостоен кайзером титула «почетный гражданин города», Травиранус выступил с гневной статьей и обвинениями в незаконном вывозе из Турции принадлежащих ей исторических ценностей. Он доказывал, что вовсе не легендарный Илион был отрыт купцом-дилетантом, что тот только разрушил исторические слои этого города, проскочив нужный, и вместе со своей женой насобирал тысячи золотых ваз и кубков где попало. Он назвал Шлимана обыкновенным торгашом, мечтавшим только повыгоднее продать свои находки, а когда ни Франция, ни Россия, ни Англия не согласились их купить, тот вынужден был «подарить» их Берлину.

Семена гнева и зависти упали на благодатную почву. Научный мир Германии не хотел признавать за своим неученым соотечественником прав первооткрывателя. Троянские сокровища не стали выставлять, упрятав в хранилищах. Турецкое же правительство, видя такой настрой общественного мнения, инициировало судебный процесс, обвинив Генриха Шлимана в краже.

Травиранус ликовал. Он продолжал громить и добивать археолога-самоучку, которым еще недавно искренне восхищался. А когда тот внезапно умер, пятидесятилетний доктор Адам Травиранус вдруг потерял к нему и его книгам всякий интерес…

Старик из пивной рассказывал свою историю от первого лица, но так, будто говорил о другом человеке. К своему собеседнику он изредка обращался «мой молодой друг».

— Я еще несколько раз приезжал в Египет, но все мои находки, а их было не так много, не приносили мне удовлетворения. Мне постоянно казалось, что я иду по следам других, более талантливых и удачливых, и это причиняло мне душевные муки. В конце концов я решил бросить практическую археологию. Страсть обличения подвигла меня на написание еще одной статьи. В ней я обвинил немецких ученых, тайно вывозивших из Египта обмазанные гипсом статуи. Вы, мой молодой друг, наверняка помните недавний скандал с бюстом Нефертити и другими скульптурами? Наши археологи обманули Департамент древностей, и теперь концессию грозят передать английскому Фонду исследования Египта. — Старик вздохнул и попросил принести себе еще одну кружку. — Я же впервые заговорил об этом двадцать лет назад. Я сказал правду, быть может, немного сгустив краски. Этого мне тогда не простили. За клевету меня лишили докторантуры, и вскоре я был вынужден уйти из университета, громко хлопнув дверью. Впрочем, мое падение как ученого началось задолго до того дня. А с этого момента я стал опускаться и как личность. Деньги у меня водились, а значит, нашлись и друзья. С их помощью я пристрастился к алкоголю, хотя и тешил себя мыслью, что все это временно, кризис пройдет, и я уеду туда, где, как мне казалось, осталась моя опаленная солнцем Атона душа. Когда я натыкался взглядом на корешки и обложки книг, которые написали мои более счастливые коллеги, мое сердце будто сжимала костлявая рука. Порой мне казалось, что «Десять лет раскопок в Египте» Уильяма Питри, книги Мариэтта, Бельцони, Масперо, Ларэ, пылившиеся на полках моих книжных шкафов, смотрели на меня с укором, а то и с презрением. Однажды в порыве безумия я сбросил их на пол и принялся топтать ногами.

Старик тяжело задышал, схватил обеими руками кружку и долго жадно пил.

— Крепкие напитки, абсент, а порой и кокаин быстро, в течение одного года сделали свое дело. Последние мечты мои увяли. Изорванные когда-то книги я подклеил и убрал с глаз подальше. Но с этого времени меня стали преследовать ночные кошмары, вернее, всегда один и тот же сон: будто я снова стою посреди едва различимых развалин города Ахетатона и ожидаю восхода солнца. Затем я иду к скалам и зачем-то ищу в них проход. Я нахожу узкую щель, прорезавшую отвесную стену до самого верха и вхожу в нее, словно в извилистый коридор. Мне кажется, что вдали меня ждет нечто особенное, то, что я искал всю свою жизнь. Я иду по узкому проходу, ощущая, как с каждым моим шагом его стены все более сближаются. Но выход уже близок. Там что-то сверкает. Я вижу росписи на стенах большой комнаты, заваленной золотом и уставленной статуями, и продолжаю протискиваться к ней. Я уже повернулся боком. Шершавый гранит цепляется за мою одежду. Наконец я понимаю, что не могу продвинуться дальше ни на дюйм, и хочу повернуть назад. Но коридор позади так же узок, и ужас сковывает мое сознание. Я слышу шорох песка, чувствую, как что-то обвивается вокруг моих ног. Это Меретсегер — богиня-змея, повелительница этих гор, охраняющая покой фараонов и цариц. Становится темно, а ведь совсем недавно был восход. Я слышу еще какой-то шум и догадываюсь, что это движутся жуки скарабеи — падальщики пустыни. Они несутся ко мне черным потоком прямо по отвесным стенам… я кричу и… просыпаюсь.

Вот так, мой молодой друг. Избежать ночного кошмара я мог, только крепко выпив накануне, да и это порой не помогало. Проснувшись же ночью и придя в себя, я засыпал снова и вскоре опять стоял посреди Ахетатона в ожидании восхода солнца. Но однажды, ровно двадцать лет назад, все это закончилось. Проснувшись как-то после очередного кошмара, я скинул ноги на пол и долго сидел, ухватившись руками за край моего старого кабинетного дивана. Голова моя свесилась на грудь, я тяжело дышал, постепенно приходя в себя. Вдруг я почувствовал, что в комнате кто-то есть. И точно — в кресле напротив окна сидел человек. Лунный свет падал на него сзади, и лица не было видно. На его голове я разобрал очертания тропического шлема, какие любят носить англичане. Если бы не мой недавний сон, от которого я все еще не отошел полностью, я бы, наверное, испугался.

— Кто вы? — прошептал я пересохшим ртом.

— Не будем тратить время на выяснение моей личности, — ответил незнакомец. Он говорил не спеша и, мне показалось, с восточным акцентом. — Я прождал вас весь вчерашний день, потом ушел, а когда снова вернулся — уже стемнело. Ваша дверь была растворена, вы спали. Вас могли обворовать или, того хуже, убить.

— Здесь нечего воровать и некого убивать, — сказал я и поплелся к своему письменному столу.

Голова раскалывалась, мне необходимо было выпить. Я нашел бутылку, хотел зажечь свечу, но не было спичек. То, что в настольном светильнике давно не было лампочки, я помнил. Я выпил прямо из горлышка.

— Говорите, что вам надо, и уходите.

— Мне нужен Феруамон.

— Что-что? Какой еще фирумон? Не морочьте мне голову: здесь нет ничего, даже спичек.

— Там, в среднем ящике стола, справа, — спокойно сказал незнакомец. — Белый кристалл, который вы тайно вывезли из Долины Царей, а затем и из Египта.

Я еще несколько раз отпил из бутылки, и мне стало лучше. Настолько лучше, что я уже не прочь был поговорить с этим типом.

— Как вы его назвали?

— Феруамон. Это алмаз. Самый древний алмаз, который когда-либо принадлежал людям. Им владели жрецы Карнакского храма, что на восточном берегу Фив.

Незнакомец сидел уже возле самого стола, прямо напротив меня, хотя я не видал, когда он встал и придвинул кресло. Его лицо по-прежнему оставалось в тени.

— Алмаз, — непроизвольно повторил я. — Должно быть, очень дорогой? Если его продать, наверняка хватило бы на оснащение серьезной экспедиции и на взятки чиновникам.

— Феруамон нельзя продать, — возразил этот тип.

— Все можно продать и все можно купить, — возразил я и снова приложился к бутылке. — А что нельзя купить за деньги, то можно купить за очень большие деньги. Ха-ха.

Мне окончательно полегчало. Я откинулся на спинку стула и выдвинул средний ящик стола. Камень, о существовании которого я к тому времени почти позабыл, оказался на месте. Надо же, за последний год я потерял или продал много вещей, но огромный алмаз сохранился.

— Так почему его нельзя продать? — спросил я, кладя алмаз на стол.

— Потому что он бесценен. Всякий, кто попытается дать или получить за него цену, погибнет, потому что любая цена недостойна Феруамона.

— Бросьте! Все это выдумки. Вы так говорите для того, чтобы не платить. Послушайте, а почему вы не украли его, пока я спал?

— Потому, что сам хочу жить.

— Не рассказывайте сказки!

Меня разозлило нахальство этого типа. Влез без спроса в квартиру, да еще и беззастенчиво врет.

— Это не сказки, — он был невозмутим. — Когда вы, господин Травиранус, нашли камень возле гробницы жреца Хоремхеба и присвоили его себе, то остались живы только благодаря тому, что у Феруамона уже много веков не было хозяина. Вследствие этого сила его ослабла. Однако заметьте: именно тогда с вами начались неприятности. Они преследуют вас с того самого дня, вот уже три десятилетия. Алмаз из Карнакского храма может приносить только зло. Такова уж его сущность. Жрецы знали это и использовали камень в своих целях в соответствии с его предназначением.

«А ведь в чем-то он прав, — думал я. — В то утро, когда я увидел восход солнца над скалой Дехенет, в моей судьбе произошел излом. Все пошло прахом. Неужели и вправду, не погубив физически, этот чертов алмаз исковеркал меня нравственно?»