Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка Страница 36

Тоска-а-а…

Еще более угнетал путешественника невеселый, мрачный пейзаж.

Какие там «буки и грабы»! Не знай Георгий наверняка, что находится в «солнечной» Франции, посчитал бы, что угодил ненароком куда-нибудь в Сибирь, – очень уж подступающие к самой колее высоченные ели и всякие там пихты напоминали тайгу, какой ее представлял себе истинный горожанин. В основном по передачам «Клуб кинопутешествий».

Дорога заметно сузилась и пошла вверх – не иначе начались предгорья Арденн, – и коняга еще более снизил темп, демонстрируя всем своим видом желание встать эдак часиков на шесть-семь на «автостоянку» и вздремнуть с мешком на морде. Но ни стоянки, ни тем более овса не предвиделось (Арталетов и себе-то припасов захватил всего ничего, а о лошади даже не подумал, понадеявшись на всяческие придорожные «заведения»). Дворянские замашки, приобретенные вместе с платьем и липовым титулом, давали о себе знать.

Верным же слугой, в те времена по статусу обязанным заботиться о своем хозяине и всем, что с ним связано, пуще себя (а не только обкрадывать его, как в более поздние эпохи), «шевалье» не обзавелся…

Досадуя на все и вся, включая неудобную дорогу, коня-доходягу и более всего на себя самого, в очередной раз замахнувшегося на дело, явно себе не по плечу, Жора хлестнул усталого скакуна куцей плетью и заставил перейти с шаткой рыси в галоп.

Лучше бы он этого не делал.

Земля и небо внезапно поменялись местами, островерхие ели уехали куда-то в сторону, и что-то твердое с размаху врезало одновременно в лоб, плечо и оба колена седоку, уже не чувствующему под собой седла…

– Ну, куда ты прешь? Куда ты прешь, деревенщина? Откуда ты только взялся на мою голову!.. Чего «простите»? Чего «простите», говорю!.. Товара переколотил на… раз, два, три… Отстань, постылая, сам вижу, что треснутый… На целых восемь лиардов товару переколотил, орясина! Куда это годится, люди добрые?! До каких пор будут измываться над бедным парижанином всякие приезжие? Понаехали тут…

Георгий, потирая ушибленный бок, только что выбрался из глиняного развала, куда его столкнул какой-то незнакомец, одетый в такой же плащ, как и у него, и шляпу.

В Москве законопослушный робкий гражданин Арталетов, может быть, и спустил бы какому-нибудь грубияну с рук такое оскорбление (наверняка бы спустил, на сто процентов), но тут, отягощенный дворянским титулом, да еще и со шпагой на боку… Догнать, растоптать, проткнуть клинком, словно жука… Если бы не разъяренный горшечник, клещом вцепившийся в перемазанный глиняной пылью плащ и орущий что-то непотребное толпящимся поблизости соратникам по цеху. Еще и узнает, не дай бог, кто…

– На тебе полтестона, – сунул в заскорузлую ладонь серебряную монетку Жора, мечтая лишь об одном – убраться отсюда подобру-поздорову, пока кряжистые гончары, и так уже красноречиво закатывающие рукава, не перешли к активному выражению солидарности с коллегой. – И отвяжись!

– Какие полтестона? – взвыл вымогатель, тем не менее надежно спрятав монету. – Гони еще четыре лиарда за моральный ущерб, бродяга! Я эти горшки ночами лепил, не смыкая глаз, руки вот эти себе угробил! – совал корявые грабки под нос д’Арталетту гончар. – Да они мне как дети родные…

Георгий закатил глаза, горько сожалея, что местные обычаи и королевские ордонансы строго воспрещают протыкать шпагой представителей третьего сословия, и выудил из кошелька еще полтестона.

– На, подавись! – прорычал он, злобно думая про себя, что детей и кривобокие, уродливые посудины горшечник, похоже, творил одним и тем же местом. – Хватит?

– Хватит, хватит, ваша светлость! – неожиданно расплылся в довольной улыбке горожанин, «кинувший» ненавистного дворянина на несколько лишних лиардов, тем более что горшки все равно брали неохотно. – Премного благодарны, ваше сиятельство…

– Ну и ладно… Выпей стаканчик за мое здоровье, – буркнул наш герой, отходя.

– Всенепременнейше, ваше высокопреосвященство!

– Ладно, ладно…

«Еще „величеством“ назовет, с такого станется, и угодим оба под крылышко господина прево… Мне это совсем не с руки».

– Лучше скажи мне, почтенный, где я могу купить коня.

– Ась? – внезапно оглох гончар, и пришлось прочистить ему уши еще одной мелкой монеткой.

– Да вот за этими возами, ваше…

Не дожидаясь окончания титула, Арталетов поспешил ретироваться.

Выбор в «скотских» рядах оказался еще более скудным, чем на прилавках продуктовых магазинов горбачевской эпохи. Нет, овец, коз, свиней и коров с быками, не говоря уже о прочей живности, тут было завались – на целую ВДНХ хватит, – но с представителями Equus caballus[43] наблюдался явный напряг. Вернее, более-менее справная лошаденка была всего одна и…

– Э! Э! Стой! – заорал Жора, срываясь с места так, будто стартовал стометровку. – Убью, гад!..

Но было уже поздно, «гад» в знакомом плаще неуклюже вскарабкался на гнедого жеребца, вырвал повод из руки продавца, пересчитывающего монеты, и дал шпоры. Даже не обернулся, зараза!

– Увы, этот человек – не джентльмен! – с сильным английским акцентом промолвил кто-то за спиной. – Позвольте представиться, сэр Уилдорф Черчилль, – склонил голову перед тяжело дышащим „шевалье“ тощий высокий господин, одетый по несколько иной моде, чем та, к которой привык здесь Жора. – Английский путешественник.

– Шевалье д’Арт… – едва не представился Георгий, но вовремя прикусил язык, превратив окончание фамилии в нечто невразумительное. – Французский дворянин.

– Я был свидетелем, как этот мужлан оскорбил вас, сэр д’Арт, – продолжал предок знаменитого премьер-министра после того, как новые знакомые чинно раскланялись. – Я готов выступить вашим секундантом, поскольку сам ненавижу подобных невеж. У нас в Ландоне, – по-британски выговорил он название, – таких негодяев попросту бьют палкой, не тратя драгоценного времени на поединок по всем правилам. У вас, я вижу, обычаи иные…

– Ты еще догони его, – грубо перебил англичанина коренастый мужичок самого криминального вида. Он держал в поводу нескладного жеребца непонятной желто-бурой масти – вероятно, на таком лет через тридцать предстояло въехать в Париж не менее известному, чем Черчилль, гасконскому дворянину, мечтающему о маршальском жезле. – Он-то на четырех ногах скачет, а ты – на двух.

Продавец коня со скрипом почесал в курчавой иссиня-черной бороде и с деланным безразличием отвернулся.

– Действительно, сэр. Я и сам хотел купить эту лошадь, но вам, вижу, она нужнее, – благородно отступил в сторону англичанин. – Уступаю вам свою очередь, сэр.

Жора озадаченно почесал в затылке. Конечно, на фоне остальных кляч Буцефал выглядел едва ли не иномаркой рядом с «запорожцем», но все-таки…

– Моего коня купи, господин!.. Моего!.. Моего!.. – наперебой загомонили остальные «коноводы», почуяв, что покупатель – абсолютный профан в лошадях. – Моего скакуна возьми!..

– Бери, не пожалеешь, – цыкнув на остальных, оскалился цыган. – Скакун арабских кровей, призовой. Элитный, я бы сказал, скакун.

– А много ли у него этих самых арабских кровей?..

«Вот тебе и элитный… – со стоном подобрал ноги и попытался сесть Георгий. – Угробил ведь, скотина арабская… На колбасу его!..»

Могло быть и хуже, если бы не одинокая разлапистая сосна, росшая на самом краю косогора, в которую врезался всем телом наш всадник, вылетев на полном скаку из седла, и только потому не оказался пусть и не в пропасти, но в очень глубоком овраге. Со стоном отдирая со лба намертво приклеившийся смолистый кусок коры, Арталетов боялся даже глянуть на спасшее его от неминуемой гибели дерево, поскольку был уверен, что на стволе теперь имеется его четкий зеркальный отпечаток, совсем как в диснеевских мультфильмах.

«А как же Росинант! – без всякой связи с только что высказанным кровожадным пожеланием подумал Жора. – Ноги, наверно, себе переломал, бедняга…»

Что поделать: как и большинство обитавших в третьем тысячелетии жертв тех же мультфильмов, путешественник во времени очень любил животных и до слез жалел, если какое-нибудь из них калечилось. Из-за «синдрома Серой Шейки» он вряд ли когда-нибудь отрубил бы голову курице или умертвил бедную рыбку, даже если умирал бы с голоду. А уж прикончить загнанную или сломавшую ногу лошадь, как того требовали жестокие обычаи минувших веков, не смог бы и под страхом неминуемой казни…

Поэтому и сидел на краю обрыва, тупо отряхивая запыленный и перемазанный смолой плащ, не решаясь посмотреть на мучающееся животное. Только довольное ржание, ничем не напоминающее стон страждущего, вывело его из ступора.

«Вот ведь зараза! – выругался он, наблюдая за чуть-чуть прихрамывающей клячей, бодро ощипывающей травку с микроскопической полянки. – Я тут сижу, во всех грехах себя виню… Ну, держись, симулянт!»