Андрей Величко - Наследник Петра. Подкидыш Страница 37

И вот сейчас у молодого императора возникло похожее чувство.

В Клин процессия прибыла, когда уже темнело. Миних, составляя план путешествия, исходил из желания императора проделать путь как можно быстрее, поэтому первый перегон и был таким длинным. Сергей даже сомневался, что они его осилят, потому как читал в кавалерийском уставе сталинских времен, что нормальный марш конницы – это шестьдесят километров в сутки. Форсированный – от ста до ста двадцати, но после него обязательно нужно дать отдых лошадям, а от центра Москвы до Клина как раз и было примерно сто километров. Однако его Даша вроде не очень устала – возможно, потому, что ее седок все-таки был довольно легким. Да и ехал он на ней только до Гомзино, а потом пересел в карету.

Миних всю дорогу провел в седле, но утверждал, что для его коня это так, легкая прогулка. Действительно, животина была здорова, под стать седоку. Среди же остальных лошадей примерно половина требовала замены, но еще за неделю вперед по всем ямским станциям были высланы курьеры, и по крайней мере в Клину было на что заменить выбившихся из сил животных.

Кстати, Совет, отойдя от выступления Новицкого, решил было покрыть расходы на путешествие из средств, выделяемых императору, но подобный образ действий было легко предвидеть, поэтому там присутствовал Миних – свежий, полный сил и отлично выспавшийся на предыдущем заседании. Он заявил, что путешествие императора вызвано государственной необходимостью, ибо имеет целью разобраться с причинами начавшегося упадка северной столицы, любимого детища Петра Великого. И если по уму и совести, царю надо бы вообще доплатить за тяготы пути, кои он добровольно взваливает на свои еще не окрепшие плечи.

Против доплаты Совет встал насмерть, тут не помогли бы три голоса генерал-аншефа, но так и было задумано. Зато в конце концов согласился отнести путевые расходы, в том числе и по замене лошадей, на казенный счет.

Второй перегон планировался короче первого – обедать предполагалось в Завидове, а ночевать в Твери. Как и вчера, первую половину дневного пути Сергей ехал верхом. Елизавета сегодня тоже переоделась в мужской костюм, чего не позволяла себе в Москве, и ее конь трусил рядом с Дашей.

– Какая все-таки Россия – огромная страна! – поделилась она своим восхищением с императором. – Ведь мы проехали от силы десятую часть пути. За это время можно было пересечь из конца в конец весь Гольштейн, где умерла моя несчастная сестра Анна.

Да, подумал Сергей, это действительно примерно сто километров. А вообще-то пора начать соображать, как реализовать свои права на тамошний престол – ведь не может же быть такого, чтобы у него их совсем не было! Потому что если мы собираемся всерьез озаботиться добычей золота в Южной Африке, то нужен более удобный и безопасный выход в Атлантику, чем через датские проливы. То есть Кильский канал. Точнее, перешеек, никакого канала там еще нет, но его можно будет прорыть. Это, конечно, план не на ближайшие годы, но заниматься им все равно когда-нибудь придется. Потому что второй путь в океан лежит через турецкие проливы, а потом через английский Гибралтар, и в обозримом будущем свободное плавание по ним российским кораблям не светит. Но что там говорит Лиза? А, про огромные расстояния…

– Десятая часть пути – это потому, что мы едем в Петербург, – заметил император. – Ехали бы в Охотск – была бы примерно сотая. Да и то по расстоянию, а по времени – хорошо если пятисотая.

– Петя, ты что, и туда собираешься? – округлила глаза Елизавета.

– Да, но нескоро. Вот когда удастся сделать так, что дорога будет занимать не более полугода, тогда и съезжу. Должен же император знать, как выглядит его держава!

Дальше цесаревна ехала молча, почувствовав, что ее Петя о чем-то задумался.

Он действительно вновь вспоминал свои поездки во Фрязино.

– Понимаешь, – говорил ему дядя Виталий, – побочным проявлением импульса, который мы, не мудрствуя лукаво, назвали темпоральным, будет стирание памяти у существа, подвергшегося переносу. Причем тут уже можно заметить интересную закономерность. Есть предельная масса объекта, которую можно отправить в прошлое. Причем чем глубже будет заброс, тем больше окажется эта масса. И наоборот, естественно. В восемнадцатый век можно закинуть килограммов полтораста. К древним грекам – почти полтонны. А во вчерашний день – миллиграммы, а то и меньше. Так вот, перенос максимально допустимой массы сопровождается стирающим память импульсом максимальной интенсивности. Если же, например, отправить назад по оси времени десятую часть возможного, то импульс будет слабым, такой даже я выдержу без особых последствий. Проблема в том, что привязка есть исключительно к первой трети восемнадцатого века, и все. Да только…

Дядя Виталий задумался, а потом рассмеялся.

– Надо же, ведь я уже рассказал тебе столько совершенно секретного, что легко потянет на пару высших мер по шпионским статьям, а теперь мнусь по поводу интриг в нашей конторе. Так вот, там преобладает мнение, что надо сосредоточить усилия на продвижение точки привязки не назад, а вперед, в самое ближайшее прошлое. Тем более что мой помощник, Саломатин – кстати, редкая скотина! – даже родил теорию, что точку привязки вообще можно двигать только вперед. Не знаю, верит он сам в это или просто пытается сделать приятное начальству, которое хочет именно туда, а не в глубь веков.

– Но зачем, – не понял тогда Новицкий, – какой толк от миллиграммов?

– Никакого, они никого особо и не интересуют. Однако аппаратура позволяет принимать изображения из того времени. Например, разве лишним будет посмотреть, что происходило в генштабе вероятного противника полчаса назад? Но, по-моему, это просто отмазка. На самом деле будут подглядывать в офисы конкурентов или, например, в баню, где неугодный политик развлекается с мальчиками. Мне, честно скажу, такое направление совсем не нравится. И я провел кое-какие собственные исследования, результат которых ты сейчас и пробуешь на себе. У разных людей разная сопротивляемость воздействию темпоральных импульсов. У тебя – достаточно высокая, подобных тебе меньше процента. Но ее все равно не хватит для безопасного путешествия в восемнадцатый век даже без всякого груза, на половинной мощности импульса. Однако сопротивляемость можно повысить тренировками, чем ты и занимаешься. О том, что это вообще возможно, не знает никто, кроме нас с тобой. Насколько я могу судить, эти ослабленные импульсы безопасны. Во всяком случае, крысам они не нанесли никакого вреда. Мне тоже, но и пользы от них не было, я слишком стар. А вот ты совсем другое дело.

– Постойте, – наморщил лоб Новицкий, – но ведь вы занимаетесь настолько важным делом, что за вами наверняка следят! И получается, знают о моих визитах к вам. Если не слушают все, о чем мы с вами говорим.

– Прослушки нет, это можно сказать точно, я все-таки электронщик, и неплохой. А знать, конечно, знают. Ведь руководство считает, что здесь разрабатывается методика определения врожденной устойчивости к воздействию импульсов, а ты проходишь как подопытный кролик. Разумеется, случись что, и начальство будет совершенно ни при чем, мальчика из неблагополучной семьи замучил маньяк-одиночка, то есть я. Меня даже специально уволили, я теперь якобы безработный. Так вот, в ближайшее время я собираюсь отправить наверх доклад, в котором полностью и без утаек опишу свою методику отбора. И добавлю, что мной найден абсолютный уникум, чья природная устойчивость превышает среднюю в сотни раз, то есть ты. Ну, а сейчас давай в последний раз проверим, насколько это стало соответствовать истине в результате наших с тобой тренировок.

Через полтора месяца дядя Виталий погиб. Он ведь часто ездил на маленьком японском скутере. Вид, конечно, был еще тот – примерно такой, как если бы Миних вдруг поехал верхом на собаке. Однако эта трещотка позволяла ему легко просачиваться сквозь пробки, которыми всегда было богато Щелковское шоссе. Разумеется, сбившего его автомобиля так и не нашли.

А еще через месяц в гости к Новицким явилась делегация во главе с пузатым мужиком, похожим на французского актера Жерара Депардье. Он долго распинался перед Сергеем, живописуя ему ослепительные перспективы участия в некоем чрезвычайно секретном и очень важном проекте. Многословно и красочно объяснял, что в случае успеха Сергей обеспечит блестящее будущее не только себе, но и своим родным. Матери, которая попыталась было влезть в беседу, он не глядя и не считая сунул несколько пятитысячных бумажек, добавив: дело настолько важное, что финансовый вопрос тут вообще не играет роли. Мол, сколько надо, столько и будет. Кажется, он хотел таким образом получить дополнительную поддержку от матери, но просчитался – поняв, что именно ей дали, она суетливо засобиралась в магазин, не обращая внимания на гостей.