Завершившие войну - Яна Каляева Страница 37

Февраль 1920 года.

— Мне докладывают, что вы совершенно перестали есть, — недовольно сказала Вера. — И отказываетесь гулять. Вы что же, мстите мне, пытаясь представить все так, будто я вас заморила? Или тихо объявили голодовку? А может быть, еда вас не устраивает?

— Нет-нет, еда прекрасная, все прекрасно, вам не в чем себя упрекнуть… — Саша с усилием подняла покрасневшие глаза от финансового отчета министерства путей сообщения.

— Так в чем же дело?

Вера села в кресло напротив стола, не опираясь на спинку. Шелк ее платья заметно выделялся на фоне дешевой плюшевой обивки.

— В этом, — Саша кивнула на лежащие перед ней груды документов и перекрывающие их листы с ее собственными записями, подсчетами, графиками, попытками разобраться. — Чем больше я понимаю… тем меньше я понимаю. Здесь какая-то чудовищная ошибка. Так не может быть. Прошу вас, скажите мне, что все это подделка, мистификация, жестокая шутка. Потому что если дела так в действительности и обстоят, то…

— Вижу, вы и в самом деле начали понимать, — протянула Вера.

В первые дни Саша изучала финансовую документацию исключительно за неимением лучшего занятия, ведь праздность всегда была для нее мучительна. Значение этих сведений она не понимала и понять не надеялась. Поначалу казалось, что и за год ей не разобраться в этой кипе бумаг. Но постепенно целое стало проступать из фрагментов, как в детской игре, где надо собрать разрезанную на кусочки картинку. И то, что вырисовывалось, оказалось таково, что Саша отказывалась верить. Проверяла снова и снова, раз за разом приходя к тому же ужасающему выводу. В последние ночи она боялась уснуть — ей снились колосья, из которых проливается на землю зерно. Есть не хотелось — кусок не шел в горло.

В Народной армии она то и дело делила три дюжины обуви между тысячами босых, считанные мешки картошки между многосотенными отрядами, ящики патронов между непрерывно ноющими и склочничающими командирами. Она полагала, что все знает о недостатке ресурсов, скудости и отчаянии.

Ничего-то она не знала.

Собралась с духом и произнесла вслух слово, которого не было в этих документах, но оно читалось в каждой строчке:

— Голод.

— Да, — кивнула Вера. — Голодом в России никого не удивишь, но никогда прежде он не принимал таких масштабов. И он уже начался. Пока охвачено только Поволжье, но счет умерших уже идет на десятки тысяч. Известны первые случаи каннибализма. А ведь сейчас только середина февраля. И вы видите структуру наших доходов и наши ресурсы. Вы можете оценить перспективу. Хорошо если две трети сельского населения европейской части России доживут до следующего урожая. Хорошо, если вообще будет, из чего растить этот урожай.

— Что вы намерены предпринять? — Саша тяжело облокотилась о стол. — Вы — Новый порядок, я имею в виду.

— Весьма своевременный вопрос, — Вера в задумчивости потеребила мочку уха, коснувшись серьги в форме свернувшейся змейки. — Единой позиции до сих пор не выработано, правительство выбирает между несколькими решениями. Пора, верно, познакомить вас с человеком, который все вам расскажет как есть. Потому что вы можете стать частью того развития событий, которое, возможно, менее катастрофично, чем прочие.

— И не я одна, верно? У вас тут есть еще кто-то из необольшевиков и других революционеров. С ними идут такие же переговоры.

Вера ласково улыбнулась:

— Вы проницательны. Да, работают не только с вами. Нам в любом случае понадобится несколько союзников из вашей среды. Но кто-то должен выступить первым, и пока вы представляетесь мне наиболее перспективной кандидатурой. Впрочем, это будет зависеть от вас. От решения, которое вы примете. Катастрофа надвигается, меры нужно принимать незамедлительно, вы теперь сами это видите. Однако я стараюсь не торопить, дать вам все время, какое только могу, до последней минуты. Завтра я отправляюсь в Самару. Если хотите, можете поехать со мной.

— Зачем вы едете? Чтоб в газетах появились трогательные фотографии, где вы раздаете голодающим булочки?

— И это тоже. Газеты в наше время нельзя недооценивать, Саша. Но главная моя миссия в другом. Знаете, что обыкновенно делают купцы в голодные годы?

Саша кивнула:

— Прячут хлеб, дожидаясь максимально высоких цен.

— Верно. Бывает, придерживают продовольствие так долго, что в итоге некому оказывается его покупать.

— Нормальная капиталистическая логика! Люди — ничто, прибыль — все.

— Самое время язвить… К сожалению, эта порочная практика распространена повсеместно. Однако самарчане потеряли всякое представление не только о порядочности, но даже и об элементарной осторожности. Ничтоже сумняшеся сообщают ревизорам, что четверть миллиона пудов ржи на складах заражены спорыньей. Это более половины губернского хлебного запаса. Достаточно, чтоб прокормить десять тысяч человек в течение года. Случается, что плесень портит зерно, но не в таких же масштабах. Такого бы попросту не допустили! И даже зараженное зерно купцы предъявить не смогли — врут, мол, что все уничтожено.

— Да уж, плюют ОГП в глаза, можно сказать. Понимаю, вы обязаны преподать им — и всем — урок. Но я-то вам там зачем? Таких сволочных купцов я ненавижу не меньше вашего, но работать на Новый порядок не буду. То, что вы вытворяете с людьми, эти ваши протоколы… Не знаю, насколько уж это эффективный способ получать информацию…

— Невероятно эффективный! Человек ясно и искренне рассказывает не только все, что знает, но и то, о чем только догадывается. Даже надежно забытые сведения под красным протоколом всплывают на поверхность.

— Но какой ценой? — Саша поправила очки на переносице. — Вы превращаете людей в безвольные куклы, это хуже убийства. Такого нельзя делать, потому что нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах! Этого я не смогу принять, и помогать вам не стану даже и в самых благородных начинаниях.

Вера закатила глаза:

— Да будет вам морализаторствовать, ей-богу. Неужто вы всерьез полагаете, что ваша ЧК не пользовалась бы красным протоколом, если б имела такую возможность?

Саша потупилась и не нашла, что ответить.

— Я не жду и не требую от вас помощи, — продолжила Вера. — Вы можете поехать со мной, увидеть все своими глазами и сформировать собственную позицию. Вас, разумеется, будут охранять. Меня, впрочем, тоже — купец, защищающий свой капитал, не менее опасен, чем медведица с медвежатами. Либо оставайтесь здесь. Неволить вас я не стану.

Увидеть все своими глазами и сформировать собственную позицию… Ну какая здесь может быть ловушка?

Саша натянуто улыбнулась:

— Я поеду.

* * *

Они стояли у выхода с вокзала и далее вдоль улиц. Огэпэшники отгоняли их окриками и прикладами, и они отступали вглубь, но потом снова подходили. Они ничего не просили, никого не