Благословенный - Виктор Коллингвуд Страница 37

Бабушку мы обычно видели после обеда. С утра и до обеда императрица работала в своём кабинете; затем нас приводили к ней, и мы гуляли или играли. В четвёртом часу дня она отправлялась готовиться к вечеру — почти каждый день был или бал, или куртаг (приём), или маскарад, или балет, или театр.

В общем, жили мы, вроде бы, весело, но в моей душе постоянно нарастала тревога. Когда эти чёртовы турки уже объявят войну? А что, если этого не произойдёт? А мне уже не терпелось заняться делом — не иностранными языками, от которых у меня уже болела голова, и не детскими играми с Курносовым, успевшим мне уже страшно надоесть, а чем-то значимым, важным. Тем, что поможет, изменит, позволит…

В этот раз мы прогуливались по огромному Царскосельскому парку. День был довольно жаркий, хотя свежий ветер с Балтики разгонял августовскую духоту. Выйдя их дворца, мы, не торопясь, гуляли центральной аллеей, приближались к цепи прудов и каналов, окаймляющих роскошный Царскосельский парк. Я не мог не залюбоваться на творение местных садовников — кроны деревьев, с исключительным искусством сформированных то в правильный шар, то в конус, то в пирамиду, а иной раз и вообще в нечто невообразимое.

Рядом с нами, хоть и на некотором почтительном отдалении, следовал гофмаршал, отвечавший за состояние дворца и сада. Подзывая его, Екатерина то выражала ему удовольствие, то делала замечания о состоянии сада, дорожек и аллей. Тот выслушивал её со смиренно склонённою головою. Не без удивления я узнал от них, что часть садов тут разбивал отец Андрей, наш с Курносовым учитель и духовник! Насмотревшийся в Англии на разные образцы лондонских парков, он благоволением императрицы применил свои знания в Царском Селе. Г-н Фицгерберт, осмотрев его творчество, подтвердил, что это и вправду напоминает ему модный английский парк.

Ещё одним сопровождающим был князь Барятинский Федор Сергеевич, заведовавший всем императорским дворцовым хозяйством, и английский посланник, сэр Фицгерберт.

Оба эти субъекта были весьма примечательны. Князь Барятинский был известен, ни много ни мало, цареубийством — именно он в своё время сделал вдовою императрицу Екатерину Великую. Интересно, о чем думал Павел, постоянно видя его вникающим во все подробности дворцовой жизни, в том числе и его семьи тоже… Впрочем, глядя на этого добродушного толстого господина, мне невольно в голову приходила мысль, что братцы Орловы, вернее всего, сделали его «козлом отпущения», а на самом деле история там была совсем иная.

Неторопливо идя по аллеям, Екатерина беседовала о чем-то с английским посланником. Сэр Уильям Фицгерберт, — тот самый длинноносый, немного лопоухий господин, где-то между тридцатью и сорока годами, с умными, проницательными глазами, которому я так невежливо отвечал в карете во время возвращения в Петербург. Этот англичанин, между прочим, считался истинным мастером дипломатической интриги — французский посланник Сегюр, говорят, боялся его, как огня. К тому же на собственном острове он имел прочнейшие тылы: его свойственница, Мэри Фицгерберт, была любовницей принца Уэльского.

— Ну, друзья мои, как вам нравится в Царском Селе? — улыбаясь, спросила императрица.

— Очень нравится, бабушка! — весело откликнулся Костик, радостным мопсом бегая вокруг нас.

— Курносый, давай сейчас! Про Зимний! — шепнул я, поймав неутомимого мопса за шкирку за бабушкиной спиною, и сладким голосом произнёс:

— Царскосельский дворец, бабушка, истинно, осьмое чудо света! Мы очень радуемся, когда переезжаем сюда, хотя и Зимний дворец мы с Константином любим всем сердцем!

И подмигнул украдкой брату.

— А батюшка хочет в Зимнем казарму сделать! — весело закричал Костик, прыгая на одной ножке и крутясь при этом вокруг оси. — А стулья все в Гатчину увезть и в камине истопить! А то дров не хватает!

Улыбка императрицы померкла. Массивный подбородок сомкнул губы в узкую твёрдую линию, отчего на окаменевшем лице её особенно проявились нерусские черты. Она повернулась к Барятинскому, и тот пулей подскочил к ней, на ходу делая виноватые глаза.

— Князь Фёдор, своевременно ли отпускаются суммы, по росписи на содержание цесаревича определенные?

— Что вы, Ваше Императорское Величество! Как можно! — отвечал тот, стоя, как положено, в почтительном полупоклоне. — Все суммы, ассигнованные на личные расходы Его императорского высочества, ея императорского высочества, и на содержание Гатчины, в первоочередном порядке передаются в ведение соответствующих персон! 175 тысяч ежегодно на Его Императорское высочество, 75 тысяч на ея императорское высочество!

— Их высочествам, — голосом, способным заморозить Сахару, отвечала императрица, ни к кому особенно не обращаясь, — надобно проверить свои счета. Павла Петровича явно обкрадывают! На двести пятьдесят тысяч рублей можно построить новый дворец, а он в эту сумму не может его даже год содержать!

— Так, бабушка, давайте же проверим! — не вытерпел я. — Если батюшку обворовывают, так значит, надо открыть ему глаза!

Обернувшись ко мне, императрица сразу смягчилась.

— Иные очи слишком подслеповаты, сердце моё. Их, как широко не открывай, всё равно без толку, только хуже будет!

— Но, деньги-то государственные! Если есть сомнения, что какой-то негодяй злоупотребляет доверием семьи нашей, так надобно его непременно разоблачить!

— Дитя моё! Когда ты подрастешь, и сам будешь царствовать, тогда лишь поймешь — не все обиды можно отомстить, не всякий порок покарать. Силы человеческие, увы, ничтожны, лишь Господь всемогущ! Так оставим Ему карать тех, кто ловко избегает земного наказания.

— Так, может…

— Ах, хватит об этом, Александр, ты меня расстраиваешь.

Мы тем временем подошли к прудам, в том месте, где на берегу Большого пруда возвышался изящный павильон «Грот». Нам открылась покрытая рябью гладь большого пруда, с большим островом посередине, почти полностью занятым Храмом Дружбы, за которым гордо возвышалась Чесменская колонна.

— Давайте на лодках кататься! — заканючил Костик.

Императрица взглянула на коменданта и благосклонно кивнула.

— Сей момент! — воскликнул тот и что-то шепнул подскочившему помощнику. Тот сразу же