Сергей Чекоданов - Летний шторм Страница 38

   Браверманн поморщился в ответ на это высказывание, глянул по сторонам и добавил:

   - Ты, Замятин, потише с языком то! А то донесёт кто-нибудь, проблем потом не оберёшься!

   - А кто донесёт? Ты что ли?

   - Я не донесу! - Отозвался Браверманн. - И ты это прекрасно знаешь. Но всяких людей вокруг хватает, так что ты поосторожнее с такими утверждениями.

   - Ты, Моисей, неплохой мужик. - Продолжил развивать мысль Лёшка. - Оттого мы с тобой и сидим в одной компании.

   Виктор присмотрелся. Компания Колькиных сослуживцев была немного навеселе. За спиной Замятина пряталась пустая бутылка, а в руке парторга скрывался стакан, который он, в конце концов, опрокинул в себя, занюхав рукавом.

   Виктор покачал головой. На национальности делимся, а привычки у всех одинаковые.

   - Но скажи мне, Моисей, ты в каком году в партию вступил? - Замятин направил указательный палец в сторону парторга, немного помолчал и сам себе ответил. - В тридцать пятом! А Мирошкин партейным стал ещё в двадцать восьмом!

   Браверманн согласно кивнул головой на это утверждение.

   - А кто у нас освобождённый секретарь? - Лёшка покачал пальцем перед лицом парторга. - Ты, товарищ Моисей Соломонович. А Мирошкин как стоял у станка, так и стоит.

   Виктор отвлёкся от разговора, который к тому же стал тише, а затем перешёл на какую-то другую тему.

   На улице закончили проверку последних двух человек. Одного из них благополучно выпроводили через оцепление. А вот второго, разукрашенного татуировками по всему телу, отправили в компанию уголовников.

   Нужно было заканчивать работу в этом месте и перебрасывать бойцов на другой участок. Надо было, хотя бы, напоить чаем добровольных помощников из гражданских лиц. Покормить мальчишку, хотя бы, сухим пайком.

   И решить вопрос с уголовниками. Первая злость уже прошла и отправить недрогнувшей рукой их всех к расстрельной стенке, как делал утром, он уже не сможет. А значит нужно искать ближайшую тюрьму, в которую можно будет переместить эту банду для ожидания дальнейшего суда. А ждёт их как минимум "четвертак"! И то, если сумеют доказать, что бесчинствовали на улицах города по глупости и незнанию. А иначе "вышка", от которой не отвертелись их утренние подельники.

   Капитан Зайцев повернулся к своим подчинённым и стал отдавать приказания.

   Контрразведчик, поначалу, собирался выпроводить их из кабинета, но прочитав предъявленное Андреем удостоверение личного представителя Ставки, только нервно махнул рукой. Черт с вами, оставайтесь - так и читалось в этом жесте.

   Сашка, тем временем, приспособил в самом тёмном уголке два стула, на которые они с Андреем и примостились. Присутствовать здесь им было не обязательно, но как говорится "любопытство кошку сгубило". Андрею просто страшно любопытно было посмотреть на человека, который два месяца держал в напряжении руководство института.

   "Легендарный и неуловимый" оказался довольно пожилым по здешним меркам мужчиной. Это в двадцать первом веке молодятся до пятидесяти лет, старательно закрашивая седину и разглаживая морщины. Здесь возраст человека не является постыдным недостатком, потому никто его и не прячет. Был "крот" не из научного или инженерного состава, хотя являлся постоянным работником, так как Андрей смог вспомнить его лицо. Всего лишь на всего, один из работяг, задачей которых было обеспечивать работоспособность институтского организма.

   Старший лейтенант Ярцев, представлявший контрразведку в этом деле, разложил на столе бумаги из своей папки. Со скучающим видом изучил пропуск "крота". Судя по всему, Ярцев именно такого результата и ожидал, в отличие от Андрея, который предполагал более высокое положение шпиона.

   - Левыкин Николай Гаврилович, одна тысяча первого года рождения, уроженец города Ярославля. - Ярцев кинул взгляд в свои бумаги, сверился. - Правильно?

   - Правильно, - отозвался допрашиваемый.

   - А вот и неправильно! - Отрезал контрразведчик. - По указанному вами адресу гражданин Левыкин никогда не рождался, не жил, и никто его там не знает. Нет никаких записей о данном гражданине в городских и церковных архивах.

   Андрей вглядывался в лицо "крота", но ни испуга, ни злости, ни раздражения не усматривал. Наоборот в лице гражданина лжеЛевыкина просматривалось облегчение и непонятная радость.

   - Так кто вы такой на самом деле? - Продолжил Ярцев.

   - Ладно, слушайте. - Облегчённо вздохнул "крот". - Настоящее моё имя - Левчук Николай Григорьевич. Родился в Киеве в девятьсот первом году. Левыкиным стал в двадцать втором при демобилизации из Красной Армии.

   - А подробнее? - Старший лейтенант переложил бумаги перед собой, сверяя слова допрашиваемого со своими сведениями.

   - А подробнее долго будет. - Усмехнулся Левыкин, вернее Левчук.

   - А нам некуда торопиться. - Ярцев достал пачку папирос придвинул к Левчуку. - Курите?

   - Спасибо, не откажусь. - Левчук достал папиросу, прикурил от предложенной зажигалки, сделал первую затяжку, выдохнул дым и зачем-то разогнал его рукой. - Отец мой лавку держал, неплохой доход, по тем временам, получал. Так, что детство у меня сытое было, грех жаловаться. Опять же, шесть классов гимназии закончить успел. Отцу в лавке с малолетства помогал, считать хорошо умел, почитай вся документация на мне была. Живи и радуйся!

   Левчук сделал ещё одну глубокую затяжку, усмехнулся и продолжил.

   - Всё хорошо было... Пока в начале восемнадцатого "холера" не пришла, неизвестно откуда... За неделю ни матери, ни двух младших сестрёнок не осталось! - Левчук ещё раз усмехнулся. - Отец дня три от горя повыл, а затем в кабак пошёл. Месяца четыре горькую пил, а однажды просто домой не пришёл. Одни говорили, что пьяный с моста упал, другие, что бандиты по пьянке подрезали. Точно не знаю. Только остался при лавке один я из семьи. Оно ничего, справился бы. Да тут компаньон моего отца заявился, Янкель Шнеерзон. И бумаги мне под нос. А там сплошь векселя да закладные.

   Левчук покачал головой. Контрразведчик переложил очередной лист, сравнивая добытые ими сведения с рассказом допрашиваемого. А тот продолжил.

   - В общем, оказалось, что я не только всё имущество за отцовские долги должен отдать, но и ещё отработать на него для полного погашения долга. Вот так я и оказался при собственной лавке то ли в приказчиках, то ли в работниках. Хотя, тоже жить можно... Если бы Янкель ко мне своего сына не приставил. Официально просил меня за ним присмотреть, а на самом деле Герш его главным соглядатаем был. - Левчук вмял докуренную папиросу в стоящую на столе пепельницу. - Редкостной скотиной был этот самый Герш, не то что отец, хоть и тот не без греха. В первую же неделю записи в тетрадке подчистил и деньги из лавки украл. Думал я не пойму. И так удивлялся, когда я его к стенке припёр этой тетрадкой с его исправлениями. Но одного внушения не хватило. Он и второй, и третий раз так же сделал. На третий я ему просто морду набил без уговоров.

   Андрей старательно вслушивался в историю жизни, которую человек, судя по всему, высказывал впервые за долгие годы существования под чужой фамилией.

   - На беду Герша, как раз в это время его отец в лавку пожаловал. - Левчук сцепил руки в замок, сложил их на коленях и продолжил свою исповедь. - И сразу ко мне: "За что сына побил?" Я ему эту тетрадку и продемонстрировал. Со всеми комментариями. Откуда его сынок деньги украл, какой строкой это воровство покрыть пытался. Где добавил, где убавил, на разнице чего пытался сыграть. Уж как Янкель разозлился, схватил половую тряпку, да по морде Герша, по морде... Да всё приговаривал: "Не умеешь скрыть - не воруй!" Герша после этого из лавки вон. А Янкель ко мне таким уважением проникся. Я, оказывается, сумел раскрыть старый секрет, разработанный ещё его дедом... До такой степени проникся, что стал уговаривать жениться на его дочери. Долго уговаривал... Почти уговорил...

   Левчук взял из лежащий около него пачки ещё одну папиросу, прикурил, теперь от спички, из лежащего там же коробка.

   - На беду, или на счастье, кто его знает, петлюровцы очередной погром затеяли. - Продолжил Левчук. - Любили они это дело! Нижним чинам развлечение, руководству прибыль, и не малая. Тех, кто вовремя успел откупиться, как правило, не трогали. Но Янкель жадноват был. Вот и оказался в петле. А я рядышком со скамейкой, на которой он стоял. А сзади мне в шею сабелька упёрта! Докажи, мол, что не жид! - Николай Григорьевич покачал головой. - А жить то хочется - едва восемнадцать исполнилось. Посмотрел я на небо, на ближайшие церковные купола перекрестился и... скамеечку то потянул!

   Левчук отряхнул пепел. Контрразведчик сделал пометку в своих бумагах, вопросительно глянул на допрашиваемого. Тот продолжил.

   - Так я у Петлюры оказался. Выдали мне гимнастёрку, папаху, шинель, ржавую саблю и "манлихер" австрийский. Определили в "сичевые стрельцы". В строю я, правда, недолго простоял. Узнали, что грамотный и в писаря определили. Началась моя служба "вильной и незалежной". Из Киева нас скоро Красная Армия попёрла. Начали по Украине метаться. Сегодня здесь, завтра там, послезавтра вообще в Галиции оказались. Там с поляками и сговорились. Вместе с ними обратно в Киев вернулись в мае двадцатого. Тут, на мою беду, и подвернулся мне тот офицерик, которого до сих пор недобрым словом вспоминаю. По-русски чище меня разговаривал... "А не желаешь ли, Коля, деньжат заработать?" Как не желаю?... Тем более, лавку на что-то открывать надо, от прежнего богатства один дым остался. Вот и подмахнул я согласие на работу с "дефензивой". Думал поляки надолго, а их через месяц попёрли до самой Варшавы. Ну и мы вместе с ними...